Но он ухмылялся, скалил зубы, как хищник. Даже когда он сломался под натиском брата и рухнул на маты, вырвавшийся у него звук был смехом. Птолемей встал ему на грудь коленом и выпрямился, чтобы провозгласить свою победу.
Нико изогнулся, и колено Птолемея скользнуло по маслу и поту. Нико дернул его вниз.
Они лежали рядом, обнявшись, как любовники, а все кругом ревели от смеха.
Нико вскочил первым, потащил за собой Птолемея. Они стояли, прислонившись друг к другу, тяжело дыша, обливаясь потом и страшно довольные собой.
Никто из них не видел Мериамон. Она скользнула за широкие спины македонцев; как она теперь заметила, здесь были и египтяне, темнокожие и маленькие, как дети, в этой компании, с любопытством смотревшие на нее. Но, поскольку они были одеты, как должно, их не смущало присутствие женщины. Постепенно все успокоилось.
Мериамон не могла оставаться невидимой, когда на нее было устремлено так много глаз, даже в тени своей тени. Она расправила плечи, подняла голову и приняла свой самый царственный вид.
– Кто-нибудь из вас видел царя?
Глотки прочистились, глаза опустились, тела задвигались, руки поднялись, хитоны появились, словно из воздуха. Один юный красавец весь залился краской, прежде чем успел прикрыться рукой.
– Он в купальне, – ответил голос, слишком хорошо ей знакомый. – Отвести тебя к нему?
– Я сама смогу найти его, – начала она, но Нико уже стоял перед ней, с хитоном в руке, прикрывавшим не больше, чем необходимо. Кто-то бросил ему полотенце. Нико набросил одежду через голову и подпоясался, потом вытер полотенцем пот с лица. И вот он уже шел, даже не бросив взгляд, чтобы убедиться, идет ли она за ним.
Она бы и не пошла. Но люди Александра не ожидали, что на площадке для борьбы будет присутствовать женщина: многие из них явно стеснялись, бессознательно пытаясь прикрыться. Ей стало их жаль.
Купальня была недалеко: через коридор вниз по лестнице. Нико стоял в коридоре. Здесь было прохладно и темновато после освещенного ярким солнцем двора. На мгновение он показался таким же темным, как ее тень, и не более материальным – неопределенные очертания и блеск глаз. Постепенно она увидела его яснее.
Мериамон остановилась. То, что она хотела сделать, было настоящим безумием.
Впрочем, она и сама была безумна. Она протянула руки.
Он посмотрел на них. Ее сердце похолодело. Руки стали опускаться.
Он схватил ее за руки. Руки его были теплые и слишком сильные, чтобы она могла вырываться.
– Не надо убегать, – сказал он.
– Надо.
– Но не от меня.
– Это был не ты.
– Рад слышать это.
Наступило молчание. Она посмотрела на их сплетенные руки. Ее были такие маленькие, а его такие большие. Но они так хорошо подходили друг другу.
– Я обманула тебя, – заговорила она. – Позволила тебе думать, что я нечто большее, чем я есть на самом деле. Вот… Я не могу дать тебе то, что жена дает своему мужу.
– Разве женщина может быть евнухом?
– У тебя не будет сыновей от меня.
Он неотрывно смотрел на нее. Глаза его были ясны. Он не отводил взгляд. Если он о чем-то, возможно, и сожалел, то только не о своем выборе.
– Я не царь, чтобы они мне были так необходимы.
– Все мужчины хотят их иметь.
– Но не каждый их имеет.
– Но если ты можешь…
– Можно завести наложницу, если до этого дойдет, – сказал он.
Она сама удивилась силе своего гнева. Она так дернула его, что он чуть не упал. Ее руки сомкнулись вокруг его пояса. Сердце его билось у самого ее уха. Билось, кажется, не так сильно, как ей бы хотелось.
– Если ты возьмешь меня… если ты хотя бы взглянешь на другую женщину… я клянусь тебе…
– Хорошо, – сказал он. И ни тени страха. – Ты тоже можешь взглянуть на другого.
Она откинула голову, чтобы взглянуть на него попристальней.
– Почему ты такой спокойный?
– Я разговаривал со старым жрецом, – ответил он. – Господином Аи. Он сказал, что ожидает меня.
– Похоже, ты не поверил.
– Я поверил, – сказал он. – Я же тебя знаю. Ты не такая, как наши македонские колдуньи. Твоя сила настоящая.
– У них тоже настоящая.
– Не такая, как твоя. Их магия дикая – приходит и уходит; и чаще не удается, чем удается. В тебе же заключена вся магическая сила Египта.
– Всего лишь несколько фокусов. Тень с глазами. Он приложил палец к ее губам.
– Хватит об этом. Ты говорила когда-то, что собираешься меня потребовать. Я готов.
– Даже по моему капризу?
– Надо было раньше думать, когда ты оставила на мне свою метку.
Она уткнулась в его хитон. Хоть это и было нелепо, но что оставалось делать? Выстиранная до мягкости в нильской воде и высушенная на солнце, шерсть чуть покалывала ей щеку. Пахло Нилом, свежим потом, немного кожей и лошадьми.
Его сердце билось все так же спокойно, он дышал глубоко и ровно. Ее уши, привыкшие улавливать каждый оттенок в работе человеческого тела, не слышали ни малейшего изъяна или слабости.
Ух, дерзкий эллин! Она оттолкнула его.
– Меня не нужно защищать. Не нужно присматривать за мной и караулить меня, как ребенка, который не может отойти от матери.
– Царица должна иметь стража, – сказал он. – У царей есть. Даже у Александра.
– Стража, – ответила она, – а не няньку. – Мериамон освободилась, хотя Нико и не пытался удерживать ее. – Мне нужно видеть царя.
Он отступил в сторону. Уголки его губ чуть-чуть приподнялись. Он смеялся над ней.
– Ты чудовище! – воскликнула она. Он ухмыльнулся и изобразил поклон.
– Как будет угодно моей госпоже.
Она проскользнула мимо него. Он устремился следом.
В купальне в полном разгаре шло сражение: группа царских друзей во главе с Гефестионом забаррикадировалась скамьями и полотенцами, а царь с полудюжиной прислужников и толпой сконфуженных египтян вел энергичный штурм. Смущение, однако, не мешало египтянам участвовать в игре. Вооруженные массой губок и где-то добытой корзиной лука, они вели яростный обстрел. «Убитых» и «пленных» под всеобщий рев восторга сбрасывали в бассейн, где уже было полно скалящихся и вопящих тел.
Александр пронзительно закричал и бросил свое «войско» на «укрепления». Его «воины» устремились на них по всей их длине и вместе с защитниками свалили все в бассейн.
Царь вынырнул, мокрый и ликующий, втягивая голову под обстрелом последними луковицами. Мериамон протянула ему почти сухое полотенце. Он протер глаза и ахнул:
– Мариамне!
Он был так похож на мальчишку, застигнутого в тот момент, когда сунул руку в горшок с медом, что Мериамон рассмеялась.
– Мериамон, – сказала она. – Это была блестящая победа.
– А разве нет? – Александр взял полотенце и аккуратно обернул вокруг талии. С серьезным видом она подала ему другое. Так же серьезно он вытирался, глядя на толчею в бассейне. – Похоже, твои соотечественники шокированы.
– Да уж, ни один персидский сатрап не вытворял такого, – согласилась она.
Он громко расхохотался.
– Ох, нет, клянусь Гераклом! Ты можешь себе представить, чтобы Мазас намочил свою бороду?
– У Мазаса красивая борода, – заметила она.
Александр потер подбородок. Мериамон знала, почему он приказал своим друзьям всегда чисто бриться: чтобы во время битвы враг не мог схватить их за бороду. Но она сомневалась, чтобы Александру удалось отпустить такую же роскошную бороду, как у персов. Он ухмыльнулся, словно прочитав ее мысли, и сказал:
– Не гожусь я в персы.
– Надеюсь, – ответила Мериамон.
Александр отправился искать свой хитон. Пока он его разыскивал, битва постепенно утихла, и люди стали выбираться из бассейна. Большинство из них избегали взгляда Мериамон, как те, что боролись во дворе. Гефестион улыбнулся ей, так непринужденно чувствуя себя в ее присутствии и так не осознавая своей красоты, что у нее перехватило дыхание. Он что-то сказал, она что-то пробормотала в ответ.
Нико переминался с ноги на ногу. Краска залила щеки Мериамон.
– Как сука среди кобелей, – пробормотала она про себя.
Нико удивленно поднял бровь. Вот проклятье: он услышал!
От унижения ее избавил Александр. Он подошел стремительно, сияя чистотой свежего хитона, приглаживая рукой волосы. Тряхнул головой – они рассыпались, как львиная грива. Он улыбнулся:
– Я скучал по тебе.
Она чуть не упала, услышав это. Когда вновь обрела дар речи, Александр уже вел ее из купальни, держа за руку. Он шагал, как всегда, быстро, но так, чтобы ей было нетрудно поспевать за ним.
– Я ухожу из Мемфиса, – сказал он. – Но, думаю, ты об этом знаешь. Ты пришла, чтобы отговорить меня?
– Это зависит от того, куда ты собираешься идти, – ответила она.
– Сива, – сообщил он.
Слово гулко отдалось в ее мозгу.
– Оракул Зевса-Амона, – сказал он. – Твой бог и мой тоже.
Она постепенно собралась с мыслями. Дело было хуже, чем она думала, она не знала, что еще могло прийти ему в голову.
– Ты собираешься пройти весь путь до Сивы?
– Ты же говорила мне, от Додоны до Сивы. Думаешь, я забыл? Я тоже вижу сны, Мариамне. Один из них призывает меня разыскать голос в песках.
– А что потом?
– Потом будет говорить бог. Или не будет. Ему решать.
– О чем ты его спросишь?
– Пойдем со мной – и узнаешь.
Она остановилась так резко, что Нико чуть не налетел на нее. Александр, все еще державший ее за руку, покачнулся.
– Ты хочешь, чтобы я пошла в Сиву?
– Вряд ли я могу приказывать тебе.
– Ты – царь Великого Дома.
– А ты – царская дочь, – сказал он, – и принадлежишь богам. – Александр помолчал. Его глаза изучали ее лицо. Один глаз был темным, другой светлым, как будто он не мог разобраться в своих чувствах.
– Хочешь пойти?
– Да, – ответила она. Мериамон не знала этого, пока не сказала. – Я хочу пойти в Сиву.
Лицо Александра осветилось.
– Теперь я знаю, что мой сон был верен.
– Ты в этом сомневался?
– Нет, – ответил Александр. – Но две уверенности лучше, чем одна. Особенно если одна из них – твоя.
Мериамон позволила ему вести себя дальше.
– Пармений будет недоволен, – сказала она.
– Чем? Что я беру женщину с собой в длительное путешествие?
– Он возлагает столько надежд на продолжение твоей династии, а я – искушение безнадежное.
– Бедный Пармений, – сказал Александр, и в его голосе прозвучало нечто вроде сочувствия. – Когда-нибудь я выполню свой дом, – продолжал он, – но не здесь и не сейчас.
Язык Мериамон шевельнулся. На нем возникло слово, может быть, посланное богами. А может быть, и нет. Мальчик-прислужник бежал к ним из купальни, а другой, взрослый слуга, – из дворца, а кто-то кричал в пролет лестницы, разыскивая царя. То, что сказала бы Мериамон, потонуло в шуме и суете, да и вернуть это слово она уже не могла.
26
Александр покинул Мемфис на небольшом количестве кораблей с гораздо меньшим количеством людей, чем приплыл сюда: с ним были только царская гвардия, его личные друзья, их кони и слуги. Были еще несколько человек, собиравшиеся дойти с ними до устья Нила. Одним из них, несмотря на свое положение, была Таис. Зачем она отправилась, Таис не говорила, а Мериамон не нужно было спрашивать. Таис часто говорила, что гетере не следует влюбляться в своего покровителя. Это только во вред делу. Но Птолемей, как и его брат, был такой человек, перед которым, если он хотел, трудно было устоять.
Другим сопровождающим был прежний сатрап Мазас. Он отправился в путь с удивительно маленькой для персидского вельможи свитой: несколько стражников, горстка слуг и только одна из всех его жен, рожденная в Скифии, и потому не возражавшая против путешествия. Она была укрыта от посторонних глаз под вуалями и окружена толпой евнухов, но поездка, по-видимому, доставляла ей удовольствие. Наверное, ей не случалось путешествовать уже давно.
Мериамон хотелось бы поговорить с ней, и евнухи едва ли стали бы препятствовать, но женщина едва знала по-персидски и совсем ничего по-гречески, а Мериамон не знала ни слова по-скифски. Самое большее, что они могли сделать в первый же вечер, когда корабли причалили к берегу и компания разбила лагерь, это обменяться коротким приветствием и парой взглядов, которые при других обстоятельствах могли бы перерасти в дружбу. Когда Мериамон хотела продолжить свои попытки, Мазас вышел из ложбинки, где стоял его шатер, надменный, как все персы, даже под чужим владычеством, и его присутствие помешало дальнейшему общению.
Мериамон повернулась к нему спиной. Это была грубость, она отлично знала это, но не могла сдержаться.
– Погоди, – сказал перс.
Она могла бы не послушаться. Но женщина смотрела на них, и что-то в ее глазах заставило Мериамон помедлить. Во взгляде женщины не было ни страха, ни ненависти, только гордость, когда она смотрела на мужчину, который владел ею.
С виду Мазас не был неприятен. На персидских вельмож всегда можно посмотреть. Они выводили свою породу, как лошадей, по росту и красоте, и у него было достаточно того и другого. Мериамон хотелось бы увидеть его без бороды, которая скрывала лицо от самых глаз. То, что можно было видеть, имело очень тонкие черты, и нос был как серп молодой луны.
Что видел он, глядя на нее, Мериамон могла себе представить. Слишком маленькая, слишком тоненькая, слишком бесстыдная в тонком египетском полотне, обрисовывающем линии тела. Мериамон смело встретила его взгляд. Мазас опустил глаза. Персидская вежливость – никогда не смотреть прямо в глаза; уклончивость, можно было бы назвать это.
– Не беспокоит тебя, – спросила Мериамон, – что, если твой царь поймает тебя, ты умрешь смертью предателя?
– Мой царь – Александр, – ответил Мазас.
По-гречески он говорил с акцентом, но достаточно бегло. Лучше, чем говорила она, когда впервые появилась в лагере Александра.
– Ты ведь перс, – сказала она.
– А ты египтянка, – ответил Мазас.
– Он царь, какого мы выбрали, – возразила она.
– И мой тоже, – сказал он, – после того, как я узнал, каков он.
– А как же твой Великий Царь?
– Мой Великий Царь, – сказал Мазас, и в голосе его прозвучала горечь, – оставил меня поддерживать хоть какой-нибудь мир в провинции, раздираемой войной и мятежами. Даже македонские пираты приплывали сюда, чтобы урвать себе кусок, пока не пришел их царь. Ты знаешь об этом?
– Из этого у них ничего не вышло, – сказала Мериамон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48