Когда трубы протрубили подъем, уже почти рассвело. Все выпили свою порцию воды, съели по куску хлеба, собрали лагерь и повернули на дорогу, ведущую к югу, когда небо на востоке уже начало светлеть.
Холод пробирал до костей. Мериамон закуталась в солдатский плащ, который дал ей Нико, когда они покинули Ракотис. В складках плаща пряталась теплая Сехмет. Счастливая кошка: она могла ехать, когда люди должны были идти пешком.
Тень Мериамон рвалась из своих уз, и Мериамон их ослабила. Тень отбежала недалеко, но скоро вернулась, ощетиненная, оскалив зубы в беззвучном рычании. Мериамон заметила, что тень стала почти материальной. Тень встала на четвереньки и побежала следом. Полусонный солдат шарахнулся в сторону, чуть не столкнувшись с ней, и пробормотал что-то вроде: «Ну и псина».
Звезды бледнели. Ветер дул им в лицо – короткие резкие порывы, больно стегающие песком. Восход был такой же, как и закат: кровавый. Свет солнца был странно мутным, и в глазах мутилось.
– Сейчас нас накроет, – сказал Птолемей. Он шел рядом со своим братом позади Мериамон.
По колонне пронеслось распоряжение: «Пройдите вперед так далеко, как только успеете, прежде чем начнется буря. Укройтесь – лучше всего за верблюдами. Следите за ними. Они знают, что делать».
Эллины в походе никогда не идут молча, если только не готовят неожиданную атаку. Даже здесь, в безводной пустыне, все время кто-нибудь пел, и все разговаривали. Теперь же голоса потонули в шуме ветра, который становился все сильнее и все больнее хлестал песком.
Верблюды продолжали шагать; казалось, животное состоит из множества отдельных частей, каждая из которых движется сама по себе. Но сейчас над этим никто не смеялся. Пока верблюды шли, они были в безопасности. Некоторые уже придумали мелодию и шли под нее в такт с верблюдами.
Внезапно все верблюды встали. Верблюдица, шедшая первой, подняла голову на неправдоподобно длинной шее и поглядела во все стороны. Погонщик закричал и ударил ее хлыстом. Она обратила на это не больше внимания, чем на мух, роившихся над ее спиной. Осторожно и аккуратно она подогнула под себя ноги, сустав за суставом. Остальные верблюды последовали ее примеру.
Мериамон заметила, что они ложились спинами к югу и головами к северу.
Лошади беспокойно переступали. Феникс, привычная к пустыне, покрылась потом. Когда Мериамон подошла, она выкатила глаза, так что стали видны белки, и шарахнулась, когда ее пытались взять за уздечку.
– Иди, – сказала конюху Мериамон, – я позабочусь о ней.
Фракиец помотал головой.
– Нет, ты иди.
Мериамон крепче взялась за уздечку и наполовину силой, наполовину уговорами заставила лошадь приблизиться к одному из верблюдов. Все люди уже легли на землю, кроме тех, кто был с лошадьми. Буцефал был пугающе спокоен. Александр держал его за повод, гладил по шее, что-то говорил. Мериамон позвала его. Царь вздернул голову, сам похожий на коня.
– Сюда! – закричала Мериамон.
Через мгновение Александр двинулся в ее сторону. Она уже забыла о нем, уговаривая Феникс лечь возле верблюда. Лошадь знала, чего от нее хотят, и сделала бы это охотно, но воздух был полон грома, земля билась, как сердце. Трудно было бы ожидать, что лошадь решится опуститься на нее.
Солнце едва мерцало. Тучи песка сгущались. Из них вынырнула тень – две тени: Александр и Буцефал. Конь охотно улегся рядом с Феникс и приветствовал ее, раздув ноздри. Она прижала уши и трясла головой, но постепенно ее дрожь утихла.
– Где Нико? – спросила Мериамон. Пришлось кричать: ветер все усиливался.
Она попыталась встать. Александр удержал ее.
– Не сейчас, глупая! Последний раз я видел его там, позади, с Птолемеем. И Гефестион с ними.
В том, что она хотела сделать, не было ни капли разума.
Пойти и найти его. Но Александр загораживал ее путь, а он с места не тронется. Придется подчиниться.
– Мать Изида, – молилась Мериамон. – Мать Изида, позаботься о нем.
Если богиня слышала это, то слух у нее должен был быть острее, чем у любого живого существа. Они находились в самом пекле. То налетал порыв ветра с песком и сверкала молния, то разливалось целое море огня, облако жара, песок обдирал плоть с костей даже сквозь солдатский плащ. Жара высосала последние капли влаги из кожи, глаза и рот пересохли. И непрерывный вой, словно голоса всех пытаемых в аду, всех одержимых и всех демонов сразу.
Это был пеан. Триумфальная песнь. Ликование, что они попались и теперь им всем придет конец.
– Нет, – сказала Мериамон.
Не сказала – у нее не было голоса, его словно выжгло. Но она хотела сказать. В этом ветре была неземная злоба, а в этой буре – неземная разрушительная сила. Ее души были все истрепаны. Что случилось с простыми, лишенными волшебной силы македонцами, она не могла и думать… Не решалась думать, чтобы не прийти в отчаяние.
Она не могла шевельнуться. На ней что-то лежало – живое: оно дышало и прикрывало ее.
Александр. Она почувствовала его ясный жар. Иной жар – благодатный. Он совсем не пострадал.
Мериамон воспользовалась им для того, что ей нужно было сделать. Она произнесла слова языком души. Она строила стену, камень за камнем, слово за словом из собранной, сосредоточенной силы. Половину сразу уносило ветром, половина рушилась под ударами бури.
Но стена из слов все-таки устояла. Терпеливо воздвигала она их одно на другое, создавая защиту от бури, укрывая маленькие пойманные души, людей, животных, даже крошечной пустынной мыши, прячущейся под камнем. Может быть, плоть, приютившая эти души, еще погибнет, утонув в песке, но души не будут сожраны.
Когда стена наконец была готова, от Мериамон почти ничего не оставалось. У нее хватило еще сил, чтобы воздвигнуть последний камень, скорчиться за ним и ждать.
Тишина.
Она оглохла. Или умерла.
Что-то зашевелилось. Голос над ее ухом произнес:
– Геракл!
Песок заструился с шипением. Тяжесть поднималась с нее. Мериамон почувствовала, как в ребра ей уперся чей-то локоть.
Значит, она точно не умерла: мертвым не больно.
Рука крепко схватила ее и подняла. Яркий свет ослепил ее.
Александр был вообще ни на что не похож – облепленный песком с головы до ног, только глаза сверкали бледным огнем. Он встряхнулся, как собака, песок полетел во все стороны.
Мир переменился. То, что было голой каменистой равниной с редкими кустами, пригодными только для верблюдов, превратилось в море песка, песчаные волны простирались до самого горизонта. Буря еще озаряла небо на севере блеском молний, а на юге была ясная синь. Небольшой холмик заколыхался. Из него поднялся верблюд, отряхнулся, как недавно делал Александр, огляделся с отвращением.
– Он явно чувствует то же, что и я, – сказал Александр. Он говорил гораздо спокойней, чем выглядел. Он заметил бугорок рядом и принялся копать. Мериамон уже копала там, где ей подсказало предчувствие, отнюдь не разум, а только безумный страх.
Нико лежал, свернувшись в комок, неподвижно, как мертвый. Она задохнулась. Рот ее был полон песка. Мериамон изо всех сил потащила Нико.
Он рванулся, выпрямляясь, сильно закашлялся и упал, увлекая за собой Мериамон. Она вцепилась в его плечи. Он кашлял, стоя на четвереньках. Смотреть на него было страшно. Песок набился в волосы и брови, облепил кожу, а теперь струйки пота чертили на нем дорожки. Но он был самое прекрасное, что видела Мериамон в своей жизни.
Нико был весь в поту и в песке, но уже становился собой, его перестало трясти. Мериамон поднялась на ноги, заставив встать и его. Постепенно вокруг поднимались из песчаных завалов люди и животные, чихая, кашляя и поднимая тучи песка.
Они не потеряли никого, и все животные были целы. Пара верблюдов убежала, но, пока отряд приходил в себя, они вернулись. Хуже всего пришлось человеку, получившему камнем в глаз. Однако Мериамон, осмотрев его, решила, что глаз сохранится. Она как могла зашила и перевязала рану возле глаза. Остальные отделались синяками, а у некоторых невезучих песок ободрал кожу на разных частях тела.
– В другой раз не будешь выставлять зад во время песчаной бури, – сказал Александр самому сильно пострадавшему, но тут же улыбнулся ему, и это было болеутоляющее не хуже, чем то, что могла приготовить Мериамон.
Все получили по глотку воды; вода еще оставалась, но проводники говорили, что идти еще далеко. Вытряхнув песок из волос и одежды, собрав вещи и осмотрев животных, снова тронулись в путь. Даже опаленные жаром, все были настроены бодро. Буря миновала. Небеса были спокойны. Ближе к ночи будет достаточно воды и для людей, и для животных.
Идти было тяжело. Песок был глубок и мог оказаться коварным. Изгибы холмов уводили в сторону от прямого пути. Солнце садилось, сначала медленно, а потом с удивительной быстротой.
– Скоро, – говорили проводники. – Оазис уже недалеко. Скоро мы придем туда.
Каждый подъем местности вселял уверенность, что с другой стороны холма будет вода. Каждый спуск обнаруживал только новый подъем на следующий холм. Красный песок, серый песок, голубое небо. Никакой зелени. Ни кустика, ни листика, ни травинки. И никакой воды. Даже и следа ее нет.
Проводники теперь шли медленнее, часто останавливаясь, чтобы посовещаться друг с другом. Большинство людей уже так устали, что не думали ни о чем, только переставляли ноги. Такой же должна была бы быть Мериамон, может быть, даже более усталой, после того, как построила стену из магии и своей души, чтобы защитить всех в сердцевине бури. Но, находясь в состоянии какой-то безумной белой ясности, она уже не чувствовала усталости. Всем своим существом она чувствовала, что Нико идет рядом. Она чувствовала, что Сехмет сидит на его плече, что Феникс осторожно ступает следом, что Александр прокладывает свой путь вперед, освещая все вокруг, как факел во мраке ночи.
Когда он проходил мимо, она устремилась вслед. Взглядом он показал, что узнает ее и разрешает ей это.
Проводники снова остановились. С ними был начальник разведки Александра, который спрашивал тихим яростным голосом:
– Вы что ?
– Мы знаем путь на юг, – отвечал один из проводников так же тихо и почти так же яростно. – Только…
– Что только?
Их словно хлестнули. Даже разведчик неожиданно выглядел страшно виноватым.
– Чего же вы не знаете? – снова спросил Александр.
Никто из них не ответил.
– Только, – сказала Мериамон, – от этого места весь мир расположен к югу, а Сива всего лишь маленькая его часть. – Она пригвоздила старшего проводника взглядом. – Как давно вы заблудились?
– Мы не заблудились, госпожа, – возразил он. – Мы знаем, где мы должны находиться.
– Есть где-нибудь поблизости воды? – спросил Александр.
Ответом ему опять было молчание. Разведчик не мог даже сплюнуть: так пересох рот. Он сделал вид, как будто ему это удалось.
– Они заблудились, Александр, не сомневайся. Они заблудились еще тогда, когда мы выкопались из песка.
– Буря изменила все! – закричал младший из проводников. – Как мы могли знать, что она образует совсем новый мир?
– Песчаные бури иногда делают такое, – мягко сказал Александр. Он огляделся. Вокруг не было ничего, кроме песка. – Может быть, ночью будет лучше? Ориентироваться по звездам, или как вы там это делаете?
– Мы ориентируемся по земле, владыка царь, – сказал главный проводник. – Всегда есть что-нибудь, что никогда не меняется: скала под песком или линия холмов.
– Сколько времени вам понадобится, чтобы найти такой знак?
– Мы уже смотрели, – отвечал проводник. – Нет ничего знакомого. – Он воздел руки. – Ничего! Ни разу за всю свою жизнь я не видел ничего подобного. Клянусь богами, сама земля сместилась! Мериамон вздрогнула.
Александр не услышал той истины, которую услышала она, или ему было все равно.
– Короче говоря, – сказал он, – вы заблудились. А вместе с вами, стало быть, и мы.
– Мы не… – Проводник сбросил головное покрывало и яростно поскреб в затылке. – Владыка царь, мы не заблудились. Мы здесь, а Сива там, к югу. Нам просто нужно идти, пока мы не дойдем до нее.
– Или, – сказал Александр, – пока мы все не умрем от жажды.
– Боги все устроят, – ответил проводник.
– Тогда вы лучше молитесь, – сказал Александр, – а еще лучше найдите какой-нибудь знакомый ориентир. Мы будем стоять здесь лагерем до тех пор, пока вы этого не сделаете.
Проводники уставились на него. Он улыбнулся им своей ужасной сладкой улыбкой и пошел назад к своему отряду.
30
К утру вода кончилась. Пить вино без нее было противно, а животные вовсе не могли его пить, даже если бы его было много. Проводники не нашли оазис. Они настаивали, что знают, где Сива. В их настойчивости чувствовалось отчаяние.
Александр пожимал плечами. Он так же высох, как и все остальные. Кто-то предложил ему сбереженную фляжку воды. Он улыбнулся, поблагодарил и пустил фляжку по кругу. Теперь он говорил:
– Мы пойдем вперед. Что стоит таким, как мы, совершить один или два перехода без воды?
Люди радостно закричали. Он одарил их своей самой ослепительной улыбкой, занял место во главе колонны и повел всех вперед.
Он просто нес их своей силой. И все же эти македонцы были крепкие ребята. Они шагали за своим царем, не сгибаясь под тяжестью тюков и оружия, глаза их были ясны, лица тверды, они не знали, что такое поражение или отчаяние.
Они не чувствовали того, что чувствовала Мериамон: зла под ногами, злой воли в небесах. Они были во власти этого, и это их убьет. А они смеялись над этим.
Мериамон шла так прямо, как только могла, поскальзываясь и увязая в песке. Она держала голову как можно выше. Она беспокоилась о Феникс, но лошадь чувствовала себя достаточно хорошо. Как и все.
Но как долго? Проводники говорили, что до Сивы еще по крайней мере четыре дня пути. Верблюды уже начали упрямиться, стараясь разбрестись в разные стороны, и кусали погонщиков, когда те тащили их обратно. Они хотели пить. Через четыре дня будет еще хуже. Они просто умрут от жажды.
Мериамон споткнулась и упала. Она стояла на четвереньках, мотая головой. В голове было темно. Ловушка. Она попалась. Пить… пить…
– Мериамон!
Нико. Как всегда, Нико.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48