– Глаза ее жгли непролитые слезы. – Это было неважно. Мне нужно было так многому научиться, так много сделать. Затем было большое потрясение, когда я покинула Египет, и едва ли не большее – когда вернулась. Казалось, что это не такая уж большая цена за Египет. Другие заплатили дороже. Они умерли.
– Я так дорого стою? – спросил Александр. Все еще мягко, но без жалости.
Если бы она не любила его раньше, она полюбила бы его теперь и признала бы в нем своего царя.
Она не сразу сумела ответить.
– Я так думала. Ведь я лишена только мечты – надежды иметь детей, которые вообще могли бы не родиться. А взамен этих возможных детей Египет обрел своего царя. А теперь – чем я лучше жрецов Тира, отдающих новорожденных первенцев в жертву богам?
– Они отдают живых детей, – сказал Александр, – а твоих детей вообще не было в природе.
– Это так, – ответила она. – И лучше уж быть бесплодной, чем обреченной на девственность. Но я не та женщина, которая даст тебе сыновей, которые так нужны тебе.
Все уставились на нее. Мериамон заставила себя подняться.
– Это беда старая, – сказала она, – почти такая же старая, как я сама. Прости, что я не могу быть тем, кто тебе нужен. Но у тебя будет царица, Александр. И сыновья. Мои боги обещали мне это.
25
Мериамон чувствовала себя совершенно опустошенной. Она оставила всех троих в комнате птиц, совершенно лишившихся дара речи, и даже Нико не пытался пойти вслед за ней.
Это было больно, но не удивительно. Ей надо было бы сказать ему всю правду с самого начала. Если теперь он ее возненавидит, винить в этом некого, кроме себя самой.
Она спустилась к храму Амона. Он был гораздо меньше, чем великий храм в Фивах, но достаточно большой, чтобы чужестранцу было чему удивляться. Ей не было дела до его роскоши. Ее приглашали сюда, но она, чувствуя себя виноватой, все же долго избегала этого. Когда Мериамон надела облачение, спрятала волосы под тяжелый парик и запела в честь бога, она возносила свою молитву искренне.
Так искренне, как только могла, чувствуя болезненный холод в душе. И все из-за эллинов. Кто они ей? Ее место здесь, здесь ее мир. Она покидала его на время. Больше она его не покинет.
Перед ней открылся ее прежний путь, к ней вернулось ее прежнее существование за высокими стенами. Если она и чувствовала беспокойство, если она слишком часто и много вспоминала, если она снова видела странные сны, как будто еще не совершила всего, для чего была послана, то этого только можно было ожидать. Ручная кошка из храма ненадолго отправилась поохотиться. Теперь она снова должна принадлежать богу, жить в стенах его храма и посвятить свои дни служению ему.
Сехмет с ней не было. Кошка позволила, чтобы Мериамон принесла ее с собой в храм, завернув в плащ, но, когда Мериамон проснулась на следующее утро, Сехмет исчезла. Поиски в храме не дали результатов. Искать в городе не имело смысла, хотя Мериамон и пыталась: город был достаточно велик и полон кошек. Сехмет не принадлежала никому, кроме себя. Она вернется, если захочет, или не вернется.
Почти то же самое происходило и с тенью Мериамон. Она ее не покинула – она уходила и возвращалась. Но она отправлялась на охоту каждую ночь, и Мериамон не имела желания ее удерживать. В городе она не охотилась: так она обещала Мериамон. Днем тень отсыпалась, пробуждаясь только для того, чтобы испугать новичков, которым случалось взглянуть на нее, своими яркими пристальными глазами и оскалом.
– Я как бесплодное поле, – сказала Мериамон господину Аи. Она уже провела в храме несколько дней и, как считала, устроилась неплохо. – Я никогда не принесу урожая детей. Я выполнила то, для чего родилась. Что мне теперь осталось, кроме череды пустых дней?
Аи смотрел на нее серьезно, но глаза его блеснули.
– Ты такая молодая – и такие мрачные речи, – сказал он.
– Не такая уж и молодая, – возразила Мериамон.
– О да, ты древняя, – сказал Аи, – ветхая и мудрая. Ты привела нам царя. Ты думаешь, что ничего более великого ты уже не совершишь?
– А есть что?
Аи пожал плечами, закашлялся. Подскочил молодой прислужник с чистым полотенцем. Аи махнул рукой, чтобы он уходил.
– Может быть, ничего более великого в глазах мира. Но небольшие дела тоже имеют свое величие. Ведь теперь боги освободили тебя, и ты можешь быть просто Мериамон, какой ты не могла быть до сих пор.
– Но какой Мериамон?
Аи взглянул на нее. Глаза его были темны, но был в них блеск.
– А какой бы ты хотела быть?
– Счастливой.
Он улыбнулся, и все морщины на его лице, казалось, изогнулись кверху.
– Ведь это же так просто.
– Это самая сложная вещь на свете. – Мериамон сидела на табурете у его ног. Нахмурившись, она сжала ладони между колен. – Я думала, что знаю, что собиралась сделать: покинуть страну Кемет, как бы ужасно это ни было, и вернуться с царем. И я сделала это. На это понадобилось больше времени, чем я ожидала, и это стоило мне и дороже, и дешевле: дороже во времени и удобствах, но дешевле, потому что потребовалось меньше мужества. Я думала, что затем вернусь в храм Амона и буду тем, чем была раньше. Ничто не должно было измениться.
– Кроме того, что побеждены персы.
– Но это было просто частью всего дела. Весь мир должен был стать другим, а я остаться той же, что была раньше, только избавиться от старой ненависти.
– Когда старая ненависть уходит, в сердце остается зияющая рана.
Мериамон сидела очень тихо.
– Да, – сказала она медленно. – Да. Но она не ушла. Она просто… получила подтверждение. В стране Кемет все еще видны персидские лица. Они по-прежнему оценивают мир своей Истиной, но теперь это просто другая истина, и наши боги снова занимают свое место.
– Ты бы хотела, чтобы они были уничтожены?
– Нет, – отвечала она, удивляясь самой себе. – С точки зрения богов, у персов есть свое место и своя цель. Но не в стране Кемет.
Аи склонил голову.
– Разумно.
– Я все еще ненавижу их за то, что они сделали с нами, – сказала Мериамон. – Этого не изменить. Что же касается… Я думала, что буду счастлива вернуться к себе прежней. Они – и ты – все еще прежние. Я сделала все, за чем меня посылали. Но этого недостаточно.
– Может быть, ты сделала не все, чего хотели боги?
Мериамон выпрямилась.
– Но я же сделала! Александр стал царем в Великом Доме.
– Останется ли он в нем?
– В стране Кемет и раньше были фараоны-воители. Даже фараоны-чужестранцы.
– Но такого, как этот, не было, – сказал Аи. – Он неукротим, как огонь, и не склонен задерживаться долго на одном месте.
– Это неважно, – ответила Мериамон. – Он сделал то, что нужно было сделать. Если он уйдет и будет вести войну с персами в их собственной стране, Кемет останется свободной.
– А ты?
Мериамон встретилась с ним взглядом. Что-то в ней задрожало, пробуждаясь. Что-то, о существовании чего она не знала или не хотела знать.
– Что еще я должна сделать?
– Об этом знают боги, – молвил Аи.
– Я больше не хочу ничего делать. Я хочу вернуться домой. Хочу быть собой.
– Возможно, как раз для этого и нужно сделать еще что-то.
Мериамон испугалась, как лошадь, которую она оставила где-то там, с прошлой своей жизнью среди эллинов. На Мериамон не было сейчас парика. Многочисленные косички выскользнули из кольца, удерживавшего их на затылке, и рассыпались по спине.
– А если для того, чтобы быть собой, мне нужно стать женой македонского солдата? Что тогда, отец Аи?
Он моргнул.
– Ну что ж, дочь моя, тогда пожелаю тебе счастья.
Мериамон съежилась.
– Нет. Не надо желать мне счастья, потому что он не захочет меня. Я не могу родить ему сыновей.
– Это он тебе сказал?
У этого старика такой острый ум и такой острый глаз.
– Сама знаю, – ответила Мериамон. – Я знаю, каковы мужчины – и в Элладе, и в стране Кемет. А его шлюхой я не стану.
– Сомневаюсь, что он попросил бы тебя об этом.
– Откуда ты знаешь?
Ее тон был невозможно груб, но Аи только улыбнулся.
– Если он таков, как я о нем думаю, я знаю, что он возьмет тебя такой, какая ты есть и что бы ты ни сделала.
– Я не от него убегала, – воскликнула Мериамон. – И не от Александра даже.
– Конечно, нет, – сказал Аи. – Ты убегала от Мериамон.
– Я не могу прибежать обратно.
– Почему же?
– Я ушла, ничего не сказав, – ответила Мериамон.
– Значит, тебе не придется брать свои слова назад.
Кроме тех, которые она сказала Аи. Мериамон поднялась. Она собиралась встать перед Аи и сказать что-то существенное. Вместо этого просто пошла прочь, назад к тем обязанностям, которые выбрала для себя.
Но то, что прежде было для нее целым миром, теперь стало пустым и бессмысленным. Певцы, с которыми она пела, были не те, с которыми она выросла и училась. Эти были для нее незнакомцами и смотрели на нее как бы со стороны, с любопытством и даже враждебно. Они знали, кто она такая. И не все простили ее за это. Молодые жрецы, временно служившие в храме, которые прежде были купцами, вельможами и даже князьями, и вскоре снова ими будут, испытывали к ней иные, чем зависть, чувства.
Один из них заговорил с ней, через день или два после ее разговора с Аи. Это был приятный молодой человек, разговорчивый, но не дерзкий, хотя и не робкий. Она не запомнила, что он ей сказал и что она ответила. Она была слишком занята мыслью о том, что он мог бы ей понравиться: он испытывал к ней благоговейный страх, но преодолевал его, и видно было, что он умеет смеяться.
Он был строен и высок для мужчины страны Кемет. Все волосы на его теле были чисто выбриты, как это принято у жрецов, но много их, по-видимому, и не было; гладкое коричневое тело и быстрые изящные движения – красота ее народа. Его темные глаза улыбались ей. Он осмелился даже прикоснуться и слегка провести кончиками пальцев по ее плечам, как будто для того, чтобы пригладить ее косы.
У нее перехватило горло. Он был достаточно красив, достаточно обаятелен и вполне подходил для принцессы из страны Кемет. Но когда он смотрел на нее, она совсем его не видела. Она видела долговязое волосатое тело цвета песка, лицо, настолько некрасивое, что это уже не имело никакого значения, слышала обиды, жалобы, резкие слова и ощущала силу, такую земную для ее воздушной невесомости.
Он ее не хотел. Она не хотела, чтобы он хотел ее и из-за этого лишился возможности иметь сыновей.
Но, если оставить в стороне его, что же делать с Александром?
Об этом спросил ее Аи. Ей не нужно было ничего вспоминать. Она просто вернулась памятью туда же, в ту же комнату, где оставила Аи.
– А как же Александр? – спросил он снова, – ты предоставишь ему одному искать свою судьбу?
– Мы же не супруги, – сказала Мериамон сердито.
– Телом – нет, – серьезно согласился Аи.
– И сердцем тоже. Я была посланницей и все. Моя задача выполнена. Я свое дело сделала.
– Это ты так говоришь, – заметил Аи.
Она прошлась от стены к стене. Она поступила так же, как делал Александр. Он говорил, что это помогает ему думать. Но ей это не помогло.
Она остановилась перед жрецом. Тень ее пробудилась: она чувствовала ее позади себя.
– Если я сейчас пойду к Александру, – сказала она, – я могу никогда не вернуться.
– Все в руках богов, – сказал Аи.
Мериамон никогда не смогла бы быть такой безмятежной, как Аи, даже если бы прожила в три раза дольше, чем он.
– Откуда ты можешь знать, пока не сделаешь?
Она горько рассмеялась.
– Ты никогда не был таким смешением страхов и безумств, как я.
– Конечно, нет. Я был хуже.
Внезапно она обняла его, осторожно, опасаясь повредить его хрупкие кости. Он оказался сильнее, чем выглядел, на мгновение его объятия были почти болезненно крепки.
Она отступила назад. Из глаз ее брызнули слезы.
– Я не хочу идти.
– И все же идешь.
– Не стоило бы.
– Ты так считаешь? – Теперь его голос звучал резко, в нем появилось нетерпение. Ее задело, чего он и добивался. – Я думаю, что ты уже достаточно долго колебалась между «стоит» и «не стоит». Теперь иди и делай то, что говорит тебе сердце.
– Боги…
– Некоторые из нас, – сказал Аи, – не имеют возможности говорить с богами лицом к лицу. С нами они говорят через наше сердце. Ты хотела стать просто Мериамон. Может быть, это уже началось.
Она склонила голову. Щеки ее горели.
– Ладно, – сказал он мягче, – ты заслужила прощение. Теперь пора идти и снова действовать.
– Давно пора, – сказала она, и он согласился с этим.
Мериамон наклонилась и поцеловала его в лоб. Это была вся благодарность и все обещания, какие ему были нужны.
Александр готовился покинуть Мемфис. Слухи об этом доходили до Мериамон даже в храме. Ей нужно было узнать, как скоро это произойдет, если уж он решился.
– Завтра, – сказал стражник у внутренних ворот, который был совсем не рад этому. – Только царь, царская гвардия и немного слуг. Остальные остаются здесь, а командовать нами будет Пармений.
Внутри у Мериамон все сжалось при упоминании этого имени, хотя она и упрекнула себя за глупость. Пармений не был ей ни другом, ни врагом. А она была для него ничем, поскольку не может дать Александру сыновей.
Но Пармений оставался здесь, а Александр уходил.
– Куда? – требовательно спросила она, возможно, несколько свирепо. Стражник выглядел встревоженным.
– Может быть, ты спросишь у него, – сказал он.
Она могла бы настаивать. Но он был всего лишь охранником, а внутри был Александр. Ее сердце знало это, она кожей чувствовала мощь его присутствия.
Он нашел во дворце принцев площадку для борьбы и успешно ею пользовался. Мериамон услышала это еще задолго до того, как подошла: крики, смех, внезапная тишина, уханье и громкие хлопки по бедрам в знак одобрения.
Двор был полон мужчин, и среди них не было ни одного в хитоне. Они боролись парами или стояли вокруг, непринужденно, как молодые звери, и подбадривали товарищей. В центре их внимания сейчас находилось сплетение намасленных рук и ног, светлокожих, хотя и загоревших до черноты. Одни принадлежали Птолемею. Другие, очень похожие, но длиннее, чуть не обратили Мериамон в бегство.
Нико приходилось туго. Он был быстр и силен, но его брат весил больше, а поврежденная рука мешала Нико сделать захват как следует. Это злило его – Мериамон видела блеск его глаз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48