OCR & SpellCheck: Larisa_F
«Господин двух царств»: Крон-Пресс; Москва; 1995
ISBN 5-232-00151-5
Аннотация
IV век до нашей эры. Египет завоеван персами. Последний властелин страны Нектанебо терпит поражение в битве с Дарием и погибает. Его дочь, царевна Мериамон, наделенная даром прорицания и исцеления, отправляется в опасное путешествие ко двору Александра Македонского, чтобы любыми средствами заставить его повернуть войска на Египет. Вместе с загадочной египтянкой читатель погружается в сложный клубок интриг, в которых участвуют приближенные великого полководца – знаменитая гетера Таис Афинская и красавец-телохранитель Нико. Сможет ли Мериамон, пользуясь своими колдовскими способностями, добиться осуществления своего замысла?
Джудит Tapp
Господин двух царств
Джеан, в благодарность за ее острый взгляд, трезвую голову и бескомпромиссность
ПРОЛОГ

Нектанебо. Нек-тар-аб.
В имени была власть. Имя было властью.
Возлюбленный Амона, сын Солнца, Великий Дом Египта, Покровительствуемый Гором, Властелин Двух Царств. Нек-тар-аб. Нектанебо для народа с моря, для невежественного юного народа эллинов, которые во всех войнах мира так хорошо сражаются на любой стороне.
Он стоял на горизонте и смотрел вниз. Словно цветок лотоса, росла его страна, его царство, и империя, и сердце мира. Длинный стройный стебель Черной Земли среди безжалостной красной пустыни, прекрасный темный цветок Дельты на краю Великой Зелени, которая есть имя и сущность моря. Жизненный сок лотоса – стремнина Нила. Сейчас река спокойна, обмелела, и люди возделывают черную землю – его дар. Почти как бог, он мог достать до всего. Почти как бог, он мог взять в ладони все воды реки.
Вокруг него в воздухе словно шелестели крылья, словно блестели глаза сокола. В памяти всплывали и проходили: солнечный блеск, пение, новая и ужасная тяжесть Двух Корон на голове – и имена, новые имена, могущественные имена, имена Бога для Бога-царя.
Здесь, в храме Амона, была тишина и сумрак, и чаша на четырех когтистых лапах, и в ней Египет, богатая черная земля Кемет, обрисованная тенями в нильской воде. Стены вокруг казались живыми от изображенных на них богов, царей и цариц, зверей, птиц, лотосов, пальм, папирусов, всей многоцветной роскоши Египта. Варвары не тронули этого. Ни они, ни персы, которые совершили много ужасных дел в других храмах, но не в этом храме Амона в Фивах. Они ушли. Он изгнал их, он и его народ; и пусть на это понадобились усилия больше чем просто человеческие, враги получили то, чего заслуживали. Их имена умрут вместе с памятью о них, и они всегда исчезнут в вечности.
Но они, варвары, не понимали, что такое смерть для имени. Они приходили снова. Это было видно в воде: над лотосом Египта – красная волна крови, чернота войны. Персия некогда владела Двумя Царствами. Она захватит их вновь и растопчет своим сапогом.
Нектанебо наклонился над чашей. Складки головного покрывала почти коснулись воды, и он отбросил их назад. Плечо болело. Оно было разбито булавой перса перед тем, как были разбиты персы. Кость срослась хорошо, но боль осталась.
Боль теперь отвлекала его, изображение колебалось, сила утекала. Он глубоко вздохнул, и изображение замерло. Оно не менялось. Персия придет – не скоро, может быть, не в ближайшие годы, но неизбежно, и спасения нет. У фараона нет силы – даже если этот фараон владеет магией и тайными искусствами, – чтобы одолеть такого беспощадного врага. Боги персов немногочисленны, молоды и жаждут власти. Боги Египта бесчисленны, бесконечно стары и никогда не любили войн.
– С помощью богов я могу устоять, – сказал он негромко в тишине. – Но мое тело умрет, я стану Осирисом; а кто же станет Гором, чтобы защитить мои земли? У меня был сын. Он мертв – Персия убила его. У меня есть жена. Она ждет ребенка; если это будет мальчик, хватит ли у него сил для борьбы, которую я предвижу? Кто же охранит мое царство? Кто убережет его от ударов Персии?
В воздухе зашелестело громче. Лампы замигали, бросая длинные тени. Нарисованные цари, казалось, задвигались, их глаза заморгали. Нарисованные боги дышали, как живые. Ряды иероглифов качнулись, звери, птицы, люди шевелились, боролись, пытаясь освободиться из плоскости стен.
Нектанебо на одном дыхании прошептал Слово. Лампы засветили ровно. Стены замерли. Над головой что-то пронеслось, щебеча. Летучая мышь – или дух, сбившийся с дороги и блуждающий среди колонн. Нектанебо не заметил этого. Вода затуманилась и покрылась рябью. В ней возникало новое изображение.
Нектанебо чуть не засмеялся. Он спросил богов, и они ответили ему, все, с самого начала. Лампы горели тускло, давая больше теней, чем света, но он не мог ошибиться в том, что видит. Мужчина был напорист, как дикий баран, и сложен так же: массивный, тяжелый, и мускулы перекатывались под блестящей кожей, как валы моря. Женщина была такой же высокой, но если он был диким бараном, то она была тигрицей. Она внезапно поворачивалась в его объятиях, охватывала ногами его тело, вонзала острые ногти в его спину. Он зарычал. Она засмеялась, изогнулась и впилась зубами в его плечо. Ее лицо под массой рыже-золотых волос было диким, даже безумным.
Она прокусила плечо до крови, и кровь блестела в свете ламп, как вино или тирский пурпур, но мужчина этого не замечал. Их тени, темные и бледные, изгибались и танцевали на стене. На мгновение промелькнул баран, баран, увенчанный солнечным диском, и змея обвилась вокруг его тела в порыве страсти, уже похожей на вражду.
Все распалось, помутнело, мужчина и женщина исчезли в смешении тел и медных волос.
Царило молчание. Нектанебо, захваченный зрелищем, наблюдал их дикий порыв. Мужчина положил голову на грудь женщины. Волосы у него были густые и черные, постриженные так, как это делали эллины, и борода у него была, как у эллина, и лицо его было лицом эллина – тяжелое и сильное. Она была изящней, как и должна быть женщина, но ее красота была такой же греческой, как и у него. Это стройное, плавно круглящееся тело, четкий овал лица, длинный прямой нос, широкий низкий лоб – для египтянки тяжеловато и грубовато, но все же великолепно. Ее длинные и сильные руки перебирали узлы мускулов на спине мужчины, разглаживали их один за другим.
– Сегодня бог посетил нас, – сказала женщина. Конечно, по-гречески, но не так, как говорили при дворе Двух Царств: ритмично и плавно, с оттенком античной мягкости.
– Снова твой проклятый змей? – Голос у мужчины был низкий, немного хриплый.
Она засмеялась грудным смехом.
– Не сегодня, мой ревнивый господин. Разве ты не почувствовал этого? Разве ты не видел света, который падал на нас?
– Я смотрел только на тебя, – ответил он.
– Мой господин, – тигрица нежно мурлыкала. – Мой царь. Ты сегодня был Гераклом? Или больше того? Может быть, ты был даже…
Его ладонь заглушила произнесенное имя. Он смотрел хмуро.
– Я был самим собой. Или тебе этого мало?
Она смотрела из-за его руки, поросшей черными волосами, в глазах ее плясало веселье. У него перехватило дыхание. Он опустил тяжелую руку. Женщина блеснула белыми острыми зубами.
– Слушай, мой господин, я предсказываю будущее. Сегодня мы зачали царя, ты, я и… кто знает? Бог может проникнуть всюду, куда пожелает. Я была бы рада ему.
– Ты, наверное, бредишь, безумная. – Тело мужчины оживало. Он поднялся. – Мы еще посмотрим, нужна ли мне помощь бога в этом деле.
Женщина улыбнулась, медленно и долго, и притянула его к себе.
Нектанебо медленно выпрямился. Вот и ответ на его вопрос. Там, если он все правильно прочитал, был его царь: искорка жизни в чреве этой женщины – варварского, дикого создания, которая была, конечно, царицей. Ее царь был достаточно силен и полон мужества, но Нектанебо был магом, и он знал, что это не тот человек, которого он искал.
Варвары. Чужаки. Чужеземцы. Неужели он отвоевал свои земли у персов только для того, чтобы отдать их эллинам?
Нектанебо выпрямился во весь рост. Он знал, что даже в стране Кемет он невысок, а для всего остального мира – просто маленький человечек. Маленький, худой, коричневый человечек с искривленным малоподвижным плечом, с толстыми губами и широким носом эфиопа, но с длинными темными египетскими глазами, которые казались еще длиннее, подведенные колем. Он был гораздо сильнее, чем казался. Он был властелином Великого Дома, хозяином Двух Царств. Он победил Персию и освободил свой народ, он восстановил достоинство своих богов.
Нектанебо не встал на колени, как положено делать даже фараону перед лицом божества. Не было настроения. Была еще сила, но она уже начинала утекать.
– Почему? – спросил он пустоту.
Что-то прошелестело в ответ, но он не смог разобрать ни слова.
Нектанебо повернулся к креслу, стоявшему возле чаши, схватил то, что лежало там: крючковатый посох и цеп – знаки Великого Дома. Он высоко поднял их.
– Так что же, я последний? Великий Дом должен пасть? Неужели никто больше не станет Властелином Двух Царств, кроме царя чужого народа?
Молчание.
– Ответь мне!
Эхо его голоса замерло, не получив ответа.
Нектанебо опустился на пол. Пол был каменный, и его холод чувствовался сквозь тонкую льняную ткань одежды. Он уронил посох и цеп на колени.
– В конце концов, – прошептал он едва слышно, – в конце концов, если ты когда-нибудь любил меня, позволь мне узнать его имя.
Все замерло в тишине. Плечи его согнулись. Боги покинули его. Даже его сила ушла, утекла, как вода из разбитого кувшина. Он был просто человеком, смертным, и его сердце слышало приближение смерти.
Александр.
Это был шепот, почти неслышный. Может быть, шаги босых ног по камню, шелест одежды или шипение кошки, охотящейся за тенью.
Все мускулы его напряглись. Он весь обратился в слух.
Да. Да, он слышал это. Имя – чужое имя чужого царя, но это был его царь, его бог, его надежда.
Александр.
Часть I
ИССА
1
– Александр!
Море ревело, разбиваясь о скалы. Гораздо громче были голоса людей, звон бронзы и драгоценной стали, ржание коней, шум и смятение битвы, а над всем этим – имя, возносящееся к небесам.
Мериамон казалось, что с самого сотворения мира она все идет и идет. Когда-то у нее была лошадь, но персы отняли ее, и это было так давно, что она даже не помнила когда. Они могли бы взять и больше, но не смогли. Придет час, и они заплатят за все.
Она взошла на гребень последнего, самого крутого холма. Внизу простиралась битва – смешение людей и животных, крики и стоны, лязг металла о металл. Звуки эти напоминали рынок скота по соседству с кузницей. Но гуртовщиками были эллины – надо не забыть, что их называют македонцы, – и гнали они персов. Персия. Враг.
Под плащом что-то зашевелилось, стараясь выбраться из его складок. Показалась узкая рыжевато-коричневая головка, открылись глаза золотого цвета, раздалось единственное громкое «мр-р-р». Мериамон охнула – у Сехмет такие острые когти! Кошка спрыгнула на землю, недовольно шипя, встряхнулась с головы до хвоста и исчезла в кустах.
Мериамон плотнее запахнула плащ на оцарапанной груди. Ветер набросился на нее, хлопая по ногам грязным подолом. Она вся промокла от непривычной для нее воды, падавшей с неба, замерзла, как никогда в жизни, и вся горела внутри. Солнце, погружаясь в море, освободилось из плена облаков и бросило последний длинный луч на поле битвы. Блеснули пурпур и золото. Бог или человек, она не поняла – так ослепительно было это видение над грудами тел, среди возносящихся душ, запечатлевшееся в самом ее сердце. Она различила смутную тень, колеблющуюся и почти исчезающую под натиском огня, и вдруг с темной свирепой радостью поняла, что это царь персов. Все его телохранители пали в бою, враги наседали; он повернул свою сверкающую колесницу и бежал.
Рев преследовал его. Македонцы ринулись в погоню. Его люди, сохранившие верность даже в минуту такого потрясения, умирали, обороняя его трусливое бегство, а враги хохотали. Тот, кто предводительствовал ими – его доспехи сверкали даже в последнем свете дня, его коренастый небольшой черный конь приплясывал, фыркал и махал хвостом, – прокричал что-то высоким яростным голосом. И македонцы откликнулись:
– Александр!
Мериамон улыбнулась. Сехмет вернулась из своих странствий с надменным и весьма недовольным видом.
– Ну, тогда иди пешком, – сказала Мериамон, – если сидеть у меня за пазухой в тепле и с сухими лапками ниже твоего достоинства.
Кошка задрала хвост и отправилась вниз по склону, осторожно выбирая путь среди камней и грязи. Мериамон вздохнула, все еще улыбаясь, и последовала за ней. А за ними, прячась в тени женщины, последовала еще одна тень, тень странных очертаний, если они вообще у нее были.
Мериамон знала, что такое военный лагерь. Около одного такого она лишилась своей лошади. Этот был другим, люди в нем были шумнее, грязнее и гораздо бесстыднее, но мужчины есть мужчины, где бы они ни были. Мериамон плотнее закуталась в плащ и набросила на себя немного сумерек, чтобы жадный взгляд не различил изгибов ее тела. Македонцы – не персы, которые брали с собой на войну все свое домашнее хозяйство, слуг и подружек, как будто на придворную охоту. Она не опасалась, что ее заметят – женщину, чужеземку, а, может быть, и врага.
В этом лагере было тихо. Шум и ужас царили в другом, у персов. Некоторые из них еще сражались, многие бежали, а женщины, захваченные в шатрах, плакали и ругались. Даже сквозь шум битвы Мериамон слышала их крики.
Когда их цари делали посмешище из богов Египта, эти женщины смеялись и болтали. Они хвастались и кичились собой в Великом Доме Египта, они глупо улыбались, когда их мужчины называли себя повелителями Двух Царств. Теперь они узнают, что значит быть побежденными.
Мериамон снова стиснула зубы, так, что у нее заныла челюсть. Ненавистью можно упиваться, но одной ею не будешь сыт. А последний хлеб был съеден уже вчера.
Зато воды было предостаточно. Она поест позже, когда найдет то, за чем пришла. Вокруг начали появляться люди, их становилось все больше. Воины возвращались с поля битвы, раненые хромали или плелись, опираясь на копья, некоторых несли на щитах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48