А я боюсь, что тогда царь не захочет сделать из нее даже коврик.
– Я не умру у тебя на руках.
– Докажи.
Она свирепо глянула на него. Он ответил таким же свирепым взглядом. Мериамон подошла к столу, отломила кусок хлеба и вгрызлась в него. Он был все еще теплый, свежий и душистый, но вкуса она не чувствовала.
Она съела хлеб. Нико считал каждый кусочек. Он просто сводил ее с ума. Всем своим существом он ненавидел ее, она это ясно видела, но ее поручили ему, и он будет ухаживать за ней, чего бы это ему ни стоило.
Он должен был бы влюбиться в нее. В сказках такое со стражами случалось, особенно если они охраняли девушку царской крови, за которую они отвечали ни перед кем иным, как перед самим царем.
Но с этим стражем такого не случится. Когда хлеб был съеден, Нико поставил перед ней чашу с мясом, приправленным специями. Наверное, козье. Она принюхалась. Да, козье. Если бы гуся или утку, или кусочек жирной говядины…
Кое-как она съела и это. Желудок сопротивлялся, но Мериамон была сильнее. Вино пошло легче, вызывая головокружение и одновременно придавая сил. Она отставила пустую чашу.
– Ну вот, тиран, теперь ты позволишь мне покинуть тебя?
– Теперь позволю, – сказал он. Неужели на его лице мелькнула улыбка?
Конечно, нет. Нико никогда не улыбался ей.
9
Когда Мериамон вернулась, ее дожидался мальчик, один из личных слуг Александра. Он сказал, что царь был бы рад ее обществу, если это тоже доставит ей удовольствие.
Сначала она подумала, что это устроил Нико. Но он все утро был с ней, ходил по пятам, так что ей иногда хотелось его прогнать, и не разговаривал ни с кем из царских приближенных. Он, казалось, так же удивился, как и она, хотя Сехмет отвлекала его, громко мурлыкая, карабкалась ему на плечо.
– И кошка тоже, – сказал мальчик. – Александр сказал, чтобы и она пришла. И, пожалуйста, оденьтесь для верховой езды.
Мериамон подавила вздох и пожала плечами. Почему бы и нет? Одежда на ней была чистая, сама она была в общем в порядке, хотя Филинна делала ей знаки, показывая на ванну.
– Я готова, – сказала Мериамон. – Пойдем?
Когда Мериамон вышла на улицу с Сехмет на плече, ее уже ожидал другой посланник Александра: рыжий, веснушчатый, с выбитым зубом дикий фракиец, державший за узду гнедую кобылу. Она была, несомненно, из персидских трофеев, но меньше, чем лошади обычной персидской породы. «Пустынная разновидность, – подумала Мериамон, – и очень красивая, и, если кровь ее течет достаточно быстро, такая же выносливая. В лошади чувствовался огонь, и жар в тонких ноздрях и в больших глазах, но она была явно уравновешенной.
Она была настоящим царским подарком и в попоне из шелка и золота, и в простой походной упряжи, был и конюх, чтобы за ней ухаживать. Частью знаками, частью на ужасном греческом он объяснил, что есть еще и мул со вьюком и погонщиком, а если она хочет ехать в повозке, то будет и повозка, хотя царь уверен, что ее, наверное, устроит лошадь.
– Да, конечно, – ответила Мериамон, проведя рукой по шелковистой гриве, и осторожно дунула кобыле в ноздри. Лошадь так же осторожно дунула в ответ. Она заметила тень Мериамон – уши стали торчком, она задрожала, глаза расширились. Но она не двинулась с места. Мериамон пригладила длинную черную челку, обвела пальцем звездочку на лбу.
– Она такая красивая, – сказала она.
Фракиец радостно оскалился. Мериамон не могла сдержать ответной улыбки. Маленький коренастый кривоногий парень с выбитым зубом, он выглядел, как Бес – бог-карлик, бог удачи, дарящий смех.
Даже Нико был не в силах испортить ей удовольствие. Как она и ожидала, ему было очень обидно видеть, как она садится верхом, а ему нельзя.
– Скоро, – сказала ему Мериамон. – Когда ты немного окрепнешь, я разрешу тебе ездить верхом.
Его это мало утешило, но ничего не поделаешь. Даже жрецы Имхотепа не могут заставить кость срастаться быстрее, чем она может, а перед ярким светочем их знаний то, что умела Мериамон, было лишь слабым огоньком.
«Пора», – подумала Мериамон. Она осторожно посадила Сехмет на землю, взялась за гриву и взлетела на золоченый чепрак. Сехмет вскочила на ее подставленное колено, затем на плечо, обвилась вокруг шеи. Кобыла стояла неподвижно, как скала. Мериамон взяла поводья. Мундштук был из простой бронзы, не такой, как греческие, которые жестоко раздирают челюсти коня, не давая ему закрыть рот. «Но греки и ездят-то на жеребцах», – подумала Мериамон.
Фракиец отпустил уздечку. Кобыла была теплая, гибкая, недавно объезженная. Она подняла голову, распустила хвост и затанцевала. Мериамон отчаянно захотелось сжать пятками гладкие бока и помчаться через весь город.
Вместо этого она развернула лошадь. Нико стоял неподвижно, на скулах его играли желваки.
Ждал еще и другой конь, и слуга уже готовился сесть на него. Это был мерин, большой, не греческой породы, с тяжелой головой и смирным взглядом. Судя по покатым плечам, у него должен быть плавный ход. Мериамон перевела взгляд на Нико. Тот уставился куда-то влево от головы коня.
– Тебе понадобится помощь, чтобы сесть верхом, – сказала она.
Его плечи напряглись. На мгновение ей показалось, что Нико сейчас убежит. Но Нико пошел, но не прочь, а к мерину. Слуга выглядел несчастным, но подставил скрещенные руки. Нико встал на них и легко вспрыгнул на коня. Пользуясь зубами и одной рукой, разобрал поводья. Похоже, он смог бы сделать то же самое и в полном вооружении, и со щитом.
Он кивнул слуге, и мальчик уселся позади него. Нико пустил мерина шагом.
Кобыла била копытом землю и всхрапывала. Мериамон позволила ей двигаться танцующей рысью и, обогнав тех двоих на мерине, пустилась вниз по извилистой улице.
Царь ждал у северных ворот с компанией всадников. Одного коня держали в поводу – красивый жеребец храпел, яростно грыз удила, мотая головой, ронял клочья пены. Это конь Нико. Точно.
– Нет, – сказала Мериамон. Нико показал ей зубы.
– Как ты думаешь, сможешь с ним справиться? – спросил он слугу.
Мальчик пожал плечами, пытаясь выглядеть беспечным.
– Как вам угодно, – отвечал он.
– Мне не угодно, – сказал Нико. – Но ему нужно размяться. Давай, люди ждут.
Оба ухмыльнулись. Слуга подошел к жеребцу, успокаивая на ходу, взял повод. Подождал, чтобы животное его рассмотрело, и, прежде чем конь успел шарахнуться, ловко вскочил на него.
Когда они выезжали из ворот, Мериамон оказалась рядом с Александром. Это было устроено нарочно, она это ясно видела. Мериамон чувствовала на себе множество глаз, внимательно ее изучавших. Однако враждебности было меньше, чем она ожидала, зная придворные нравы. Приближенные Александра отчаянно ревновали его, готовы были драться за каждую минуту его времени, одно его слово или взгляд могли послужить причиной жестокой ссоры.
Но Мериамон не была мужчиной, а это было очень существенно. Не была она и македонянкой, что тоже могло иметь значение и имело бы, если бы они не помнили, кем она была. Мериамон подозревала, что они думают о ней так же, как о Сехмет: создание богов, сверхъестественное, священное и не имеющее ничего человеческого, к чему можно было бы ревновать. К тому же она убедилась, что они всегда считали, что их царь не похож ни на кого в мире.
Мериамон встряхнулась. Размечталась, а время шло. Она оглянулась. Прямо позади ехал Гефестион и рядом с ним Нико. Они беседовали непринужденно, как близкие друзья. Гефестион успешно поправлялся после своей встречи со львом и двигался уже вполне свободно, как могла видеть Мериамон. С Нико тоже все было в порядке, хотя и на лошади с плавным ходом может сильно растрясти.
– Не беспокойся, – заметил Александр. – Если ему станет не по себе, я отправлю его назад.
– Ты знал, что он поедет, – сказала Мериамон.
– Он же твой страж, – ответил Александр.
Она не смогла найти подходящего ответа и вместо этого устроилась поудобнее на чепраке, ощущая плавный ход лошади.
– Она нравится тебе? – спросил царь. Мериамон взглянула на него. Лицо Александра откровенно сияло: он обожал делать подарки, и эту часть своих царских обязанностей он, похоже, любил больше всего.
– Она достойна царицы, – улыбнулась Мериамон.
– Я тоже так думаю.
Сехмет зашевелилась у нее на шее, и прежде чем Мериамон успела удержать ее, легко перепрыгнула на расстояние вытянутой руки на плечо Александра. Он не отпрянул, хотя глаза его расширились. Сехмет понравилось на новом месте: плечо было широкое и ровное и почти не шевелилось при движении коня. Мериамон слышала ее довольное урчание даже сквозь топот копыт и шум голосов.
Александр очень осторожно протянул руку и почесал кошку под подбородком. Ее урчание стало прямо громовым. Сехмет развалилась у него на шее, предаваясь блаженству.
– Перитас был бы вне себя, – заметила Мериамон.
– Перитас в немилости, – ответил Александр. – Он слишком много гонялся за одной кошкой. А, может быть, она гонялась за ним. Тут мнения расходятся. Я приказал ему сидеть дома.
– О нет, – воскликнула Мериамон, – она за ним не гонялась.
– Гонялась, – возразил Александр. – Перитас лучше знает. Я знал, что ты никогда не поверишь в это, но он хорошо натаскан, как любой пес в Македонии.
– Я верю, – сказала Мериамон. – Конечно, я верю, что ему не страшна никакая кошка. Кроме Сехмет.
– Кроме Сехмет. – Александр почесал кошку за ушами. Она, негодяйка, подставляла голову, жмурясь от восторга. – Не удивительно, что ты ее так назвала.
– Это не только ее имя, – сказала Мериамон, – это ее сущность. Сила, хаос и львиное сердце. Имена – это сила, Александр.
– Это так, – отвечал он, – Мариамне.
– Мериамон.
– Мери-Амон.
– Это уже лучше, – сказала она с легкой улыбкой.
Они продолжали путь в молчании. Мериамон было приятно чувствовать себя спокойной, ощущать на лице тепло солнечных лучей, слышать разговоры мужчин за спиной. Они уже миновали открытые поля, ехали вверх по течению быстрой речушки, направляясь к обширной роще, расстилавшейся перед ними у подножия горы. Дорога и река проходили среди деревьев под аркой ветвей. Сильный свежий запах повеял на Мериамон, донеся до нее запах земли, деревьев, запах священного места. Чужой, но такой знакомый: святилище есть святилище, где бы оно ни находилось. Здесь было что-то знакомое, хотя и не главное для нее. Умение создавать и лечить.
– Чья эта роща? – спросила она, и голос ее прозвучал неожиданно громко в зеленой тиши.
– Она принадлежит Асклепию, – ответил Александр. – Хотя здесь его называют Эшмуном.
– В Египте его зовут Имхотепом, – сказала Мериамон. – Я чувствую его в воздухе и в земле. И река тоже его?
Александр посмотрел на нее не то чтобы с удивлением, но так, как будто он позволил себе забыть, кто она такая.
– Это его река, – ответил он, – а там, куда мы направляемся, его храм. Это великое место паломничества. Люди приходят сюда со всей Греции и Азии, чтобы попросить Асклепия об исцелении.
– А тебе есть о чем попросить его? – спросила Мериамон.
– Нет, – ответил Александр, хотя он все еще прихрамывал, когда думал, что его никто не видит. – Я просто хочу воздать ему почести. Я думал, ты захочешь сделать то же.
– Да, – ответила она.
В тиши деревьев Сехмет вернулась к Мериамон. Кошка ценила тишину, но исцеляться она предпочитала в уединении. Она скользнула к Мериамон за пазуху и устроилась там, спокойная и теплая.
Мериамон посмотрела через плечо. Никто теперь не разговаривал, не смеялся, не напевал. Нико был немного бледен. На дороге не было больше никого, что было странно, если это действительно место паломничества. Но, может быть, паломники приходили сюда другой дорогой, а может быть, эта дорога была специально расчищена для Александра.
Как бы то ни было, они были одни в божественном лесу, в тени, в прохладе, в безветренном спокойствии. Не пели птицы, не шелестели листья. Только речка в своем непрерывном движении быстро и радостно бежала к морю.
Неожиданно лес кончился. Свет был ослепительно ярок, ветер, холодный и сильный, вырываясь из узкой расселины в горе, перехватывал дыхание. Прямо у горной стены на высоком каменном основании стоял храм.
В Сидоне строили, как и в стране Кемет, на века. Громадные блоки светлого камня громоздились один на другой, образуя стены, вздымавшиеся до небес. В их конструкции было что-то от страны Кемет, хотя крылатые быки наверху были персидскими, но покрывавший их темно-красный цвет был чисто финикийским, цветом пурпурной земли, места, где встречались и смешивались все народы.
По обеим сторонам ворот стояли две колонны, одна ослепительно золотая, другая ярко-красная. Ворота были открыты и вели на широкий, окруженный колоннадой двор, сверкающий красками и позолотой, оживленный статуями и росписью, и среди всего этого великолепия – незаметная кучка жрецов в темно-красной одежде. Их лица и головы были чисто выбриты, как и в стране Кемет, что было необычно для здешних мест, где мужчины носили длинные волосы и бороды до пояса. Одежды жрецов были тонкие, наверное, им было холодно на зимнем ветру, хотя солнце посылало слабую улыбку тепла; шапочки на голом черепе и мантии, наброшенные на левое плечо, вряд ли согревают, подумала Мериамон, дрожа даже в своем теплом плаще и персидской шапке.
Позади жрецов скромно и молча стояли женщины и мальчики, лица которых были мягче, чем те, что можно было увидеть в городе, толстые и лоснящиеся, что здесь считалось красивым. Что они делали для бога, Мериамон не нужно было спрашивать. Удовольствие для тела – тоже часть исцеления.
Одни служители приняли у них лошадей, другие поднесли церемониальную воду для омовения и вино для питья. Каждый погрузил пальцы в чашу и отхлебнул из кубка. Когда чаша и кубок обошли круг, один из жрецов вышел вперед и обратился к Александру как к повелителю и царю. Александр был милостив. Он успокоил этих людей, как делал это всегда – словом, жестом, блеском своих замечательных глаз. Конечно, он воздаст почести богу, конечно, он посетит храм; естественно, ему доставляет удовольствие встреча со жрецами и со жрицами, и с мальчиками, вплоть до самого маленького и робкого, который еще не успел стать гладким от безделья и хорошей пищи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48