– Друзилла, а что такое гладиатор?
Друзилла растерянно посмотрела на нее.
– Гладиатор? Боец с мечом.
– Воин?
– Нет, не воин.
– Но почему он борется с мечом? Это ведь делают только воины, солдаты.
– Да, конечно.
– Разве сейчас война? – настойчиво добиралась до истины Пила.
Друзилла рассмеялась.
– Гладиаторы борются не на войне. Они сражаются ради удовольствия.
– Ради удовольствия? А если они поранят друг друга или убьют?
– В этом и состоит их цель. Иначе для чего они нужны?
Пила замолчала, она снова подумала о темно-голубых глазах на светло-бронзовом лице и внезапно почувствовала себя очень странно.
Глава 4
Хлеб и зрелища
Об играх, организуемых Валериусом, было объявлено с большой помпой с форума задолго до их начала. Понтифик Максимус, верховный жрец Рима, назвал эти игры самым важным событием месяца. Герольды и барабанщики объявили новость даже перед лестницами курии, где собирался сенат. Народ ликовал и встречал сенатора приветственными криками, популярность его в Риме возросла. Игры должны были продолжаться пять дней. Намечались скачки на лошадях в цирке Максимуса, театрализованные выступления греческих поэтов в театре Помпея, процессии в храмах Капитолия и бои гладиаторов в цирке Фламиниуса.
Пока в городе велись приготовления, Ромелия загоняла всех домашних рабов. Для игр ей срочно был нужен новый гардероб, который она хотела выставить напоказ. Игры служили ей не только для развлечения, но и давали легальную возможность показать народу, плебеям или патрициям, роскошь своих нарядов и украшений. На вилле было полным-полно торговцев тканями, портных, обувных дел мастеров, всевозможных уличных продавцов, которые почуяли прибыль. Они уже с утра сидели перед воротами в надежде получить доступ в просторный двор виллы, при этом некоторые пытались подкупить сторожа у дверей.
Ромелии сшили одежду, которая ей не понравилась. Принесли новые ткани, сшили другие наряды. Она посылала Друзиллу шпионить к Флавии, чтобы узнать, какой гардероб та готовит к играм, и превзойти ее в роскоши.
Пила узнала Ромелию с ее худшей стороны, когда та была недовольна, сердита и нервничала. В такие моменты рабам в доме приходилось тяжело, она кричала на них, била их ногой, втыкала в них острые булавки или собственноручно избивала. Даже терпеливой Друзилле бросила в голову тяжелую серебряную миску так, что она упала и на несколько минут потеряла сознание.
Пила начала испытывать страх перед Ромелией. Взрывы гнева возникали у капризной госпожи, как гром среди ясного неба, когда она была недовольна какой-нибудь мелочью. Еще недавно для Пилы было бы немыслимым так покоряться капризам какой-то женщины. Но до ее сознания постепенно дошло, что у нее нет другого выбора, если она хочет остаться в живых.
К счастью для Пилы, сенатор имел уравновешенный характер, и он, должно быть, проявил нечто похожее на сочувствие, когда настоял, чтобы Пила перешла к нему в услужение.
Пока он лежал в саду в тени деревьев, Пила смешивала ему вино и подносила фрукты.
– Садись, – потребовал Валериус и указал на землю рядом.
Пила присела перед ложем.
– Мне нравится вести беседы, пока я отдыхаю, – сказал он. – Ромелия не может принимать в них участие, у нее в голове сейчас совсем другое. Многие из моих рабов образованны и умеют писать, читать греческие драмы или рассказывать смешные истории. Расскажи мне о себе. Каким письмом ты владеешь?
– Никаким, господин. Мы не знаем письма, в отличие от римлян. Есть знаки, которые называются рунами, но они служат для магических целей.
Валериус кивнул.
– Это очень интересно. Хотя вы и дикари, у вас, по меньшей мере, есть ваши боги. Есть ведь они у вас, не так ли?
– Да, у нас есть боги, которых мы почитаем. У нас нет храмов из камня, но есть священные места, где боги присутствуют. Наш верховный бог – Один. Он создал мир и людей. Он ездит на восьминогом жеребце Слейпнире и бросает копье. Тор – бог, машущий молотом, он насылает бури и гром, он очень сильный и могучий, крестьяне и любят, и боятся его, однако войны ведет и мечет молнии Циу.
– Ваши боги похожи на вас, – заметил наблюдательный Валериус. – Они отражают беспокойство германцев, непостоянство, жажду походов, быстро возникающий гнев, мрачный нрав, склонность к мистическим предсказаниям. Вы – другие, чем мы, римляне, вы не обладаете искусством жить, любить и радоваться прекрасным вещам. Но и можете предложить нечто прекрасное. Красивых девушек, как тебя, например. Как только мужчина может смотреть на тебя и не желать тебя?
Он рассмеялся.
Пила вздрогнула. После того как Друзилла прямо сказала ей, что Валериус наверняка пожелает ее, она с боязнью ждала момента, когда он овладеет ею. Однако Валериус не торопился. Беседы с Пилой, казалось, доставляли ему удовольствие. Раз за разом девушка доверяла ему все больше, хотя и держалась настороже. Ей было приятно поговорить с кем-либо о своих родных богах. У нее не было никого, с кем она могла бы обменяться своими мыслями и чувствами. Римляне ее все равно не поняли бы, слишком разными были их представления о жизни.
– Жаль, что вы, германцы, не почитаете ваших богов в храмах. Я бы выступил в сенате за то, чтобы для рабов-германцев построили храм, где они могли бы молиться своим богам.
Глаза у Пилы округлились.
– Ты сделал бы это, господин? – спросила она. В тот же момент она испугалась. Разве Друзилла не внушала ей, что ей нельзя задавать вопросов. Однако Валериус не нашел в этом ничего предосудительного.
– Да, я сделал бы это, и я не имею ничего против того, чтобы ты почитала своих богов. Ты им тоже приносишь жертвы животными? Или даже людьми?
– Нет, господин, это задача мудрых женщин, предсказательниц. Я лишь крестьянская дочь, но я молюсь богам, и иногда у меня бывает второе лицо.
– О, и твоего первого лица для меня вполне достаточно. У тебя очень красивые голубые глаза. Я думаю, что почти у всех твоих родичей голубые глаза. Связано ли это как-то с вашими богами?
– Я не знаю, господин. Я еще об этом не думала.
– Ну, тогда подумай. Меня радует твоя красота, неважно, кому ты за это должна быть благодарной. Налей мне еще вина.
Пила наклонилась, чтобы наполнить кубок Валериуса, он заглянул в вырез ее платья. Белые полные груди девушки восхитили его чувство эстета.
Он вытащил серебряную монетку из кожаного мешочка, всегда находившегося у него под одеждой, и бросил ее в вырез платья Пилы. К его радости, монетка застряла у нее между грудей.
– Это чудесная игра, прекрасная Пила, ты можешь оставить себе монету. Каждая монета, которая не упадет, может остаться у тебя.
Пила стыдливо наклонила голову.
– Благодарю, господин, – пробормотала она. Появилась Ромелия и нервно опустилась на второе ложе. Пила тут же отошла.
– У меня голова идет кругом, – пожаловалась она и схватила бокал с вином. – Рабы ленивы и глупы, и у меня все еще нет подходящего гардероба для празднеств, а игры уже совсем близко.
Она посмотрела вслед Пиле, которая исчезла за колоннами, рядами тянущимися к дому.
– Ах, да, сейчас мне в голову пришло еще кое-что. Я хочу позвать мастера по парикам.
Валериус, который знал страсть своей жены к роскоши, насторожился.
– Мастера по парикам? Зачем тебе понадобился парик?
– Я хочу надеть его на игры. Это новая мода, и у Флавии уже есть светлый парик.
– Светлый?
– Конечно, по какой другой причине, ты думаешь, мне нужна эта рабыня?
Валериус издал звук, похожий на хрюканье.
– Ты же не имеешь в виду Пилу?
– А кого же еще? Я отрежу ей волосы, и из них мне изготовят парик.
Валериус медленно поднялся со своего удобного ложа, на лбу у него появились гневные складки.
– Ты хочешь отрезать ей волосы? Я думал, тебе хотелось хвастаться этой рабыней. Я заплатил пятьдесят тысяч сестерциев за парик?
– Ты думаешь, я постоянно брала ее с собой в баню, потому что она такая красивая? Она должна была ухаживать за волосами до тех пор, пока я их у нее не отрежу.
– А потом?
Ромелия пожала плечами и сделала пренебрежительный жест рукой.
– Я продам ее. Вероятно, в бордель. Пусть солдаты утолят свою похоть с этой холодной мраморной колонной. Вероятно, они изобьют ее, достигнув пика наслаждения.
– Это ведь не серьезно, Ромелия?
Она удивленно посмотрела на своего мужа.
– Конечно, серьезно. Ты имеешь что-либо против?
– Еще бы! Пилу купил я, и она останется такой, какая она есть. Только осмелься поднять против нее руку и обрезать ей волосы. Клянусь, что я, Валериус Северус Аттикус, сенатор Римской республики, велю прогнать тебя голой по арене, если ты прикоснешься к волосам Пилы.
Ромелия хотела вспылить, но Валериус мановением руки велел ей замолчать.
– Замолчи, ты, позорище, я не забыл, как ты сделала меня посмешищем всего города на рынке для рабов, потому что тебе захотелось иметь эту рабыню. Никакая цена не казалась тебе высокой. Она меня восхитила, она – радующий меня луч света в этом доме, где я слышу одно брюзжание. Я требую, чтобы ты смотрела на нее как на то, чем она и является здесь, – как на красивую служанку для меня.
– Она моя рабыня! – начала браниться Ромелия.
– Была твоя, дорогая, была. С сегодняшнего дня она будет делать только то, что ей велю я, а ты можешь ее у меня только одолжить. А теперь извини, пожалуйста, у меня болит голова от твоих воплей.
Валериус поднялся и в гневе покинул сад. Снова Ромелии удалось испортить ему настроение. Он должен опередить ее.
– Пила! – крикнул он, и голос был слышен во всем доме.
Пила испуганно выбежала из кухни ему навстречу.
– Да, господин.
Он взглянул на нее и вздохнул.
– Пойдем, ты проводишь меня в город.
– Да, господин, – ответила она. Девушка не понимала его внезапного волнения, но не осмеливалась спросить. Она последовала за ним, когда он быстрыми шагами прошел к атриуму и позвал своих носильщиков. И побежала одна за его носилками. Теперь у нее, казалось, появилась возможность к побегу, никто не присматривал за ней. Валериус с мрачным выражением лица сидел в носилках. Его носильщики шагали в быстром темпе и тяжело дышали. Пиле, привыкшей к долгим пробежкам, было нетрудно не отставать от них. Голова ее была больше занята мыслями о Валериусе. Что он задумал?
Он велел носильщикам остановиться перед лавкой с тканями.
– Подойди! – приказал он Пиле. Потом кивнул владельцу лавки.
– Покажи мне зеленую ткань, только самого лучшего качества. Позови портного и вели сшить одежду для этой рабыни, длинную тунику с застежкой на плече, вот с этой. – Он бросил застежку на стол, раздался звон золота.
– Иди с ним, Пила, а я пока поищу для тебя красивый браслет. Ты не должна выглядеть нищей, когда будешь сидеть позади меня в ложе для почетных гостей. Ты будешь поднимать мне настроение.
– Да, господин. – Пила была слишком растерянна, мысли у нее путались. Неужели дело зашло так далеко? Не об этом ли моменте говорила Друзилла? Не готовится ли он обладать ею? Пила посмотрела на прекрасный дорогой браслет, который передал ей Валериус. Он смеялся, потому что девушка смутилась окончательно.
– Голову выше, Пила, я охотно посмотрю в твои голубые глаза, а теперь беги домой и будь по дороге внимательна. А я тем временем предамся другим удовольствиям.
Пила не заметила, как они прошли дальше и остановились перед большим домом. Это, без сомнения, был лупанарий, и руководила им женщина. Она вышла навстречу Валериусу, и ее улыбка показала Пиле, что она хорошо знает господина. Сенатор исчез в дверях дома, а Пила хотела отвернуться, чтобы побежать домой, когда из здания вышел мужчина. Он поднял голову и посмотрел Пиле в глаза.
– Один, помоги, – прошептала Пила. Это был тот встреченный ею на дороге всадник, гладиатор Клаудиус. Он оторопел, увидев ее, и остановился.
– Пила, – произнес он изумленно. – Ты ждешь своего господина?
Пила смотрела на него. Она знала, что это нехорошо, но она не могла отвести от него глаз.
– Нет, господин. Мой хозяин отпустил меня, чтобы я пошла домой.
– Позволь мне тебя проводить. Такую красивую девушку на улице поджидает много опасностей.
Клаудиус не мог вдосталь наглядеться на Пилу. Однако она была рабыней, а значит, собственностью другого. Тем не менее и рабам разрешалось ублажать свои естественные прихоти. Для него не было бы ничего более желанного и привлекательного, чем заключить это подобное свету создание в свои объятия. Но, во-первых, он вышел прямо из лупанария, где щедро пролил все свои соки, а во-вторых, в этой рабыне было что-то такое, что странно трогало его, не только ее красота, но и то, что она излучала нечто чужое для него, казавшееся ему очаровательным.
Он ощущал в ней робость, целомудрие, хрупкость. Он улыбнулся ей.
Пила по-своему истолковала его улыбку.
– Ты стыдишься меня, благородный Клаудиус. Я всего лишь рабыня и не стою того, чтобы знаменитый воин оберегал меня.
– Воин? – Клаудиус чуть не задохнулся. Он опустил глаза. – О, я охотно провожу тебя, у меня есть сейчас время.
Они пересекли парк. Между кустами и деревьями стояли каменные скамейки, маленькие павильоны приглашали к отдыху. В парке было всего несколько человек, которые вышли прогуляться. Рабы торопливо пробегали мимо, не удостаивая их даже взглядом. Клаудиус завел Пилу за маленький храм. В стене находилась экседра, маленькая ниша со скамьей.
– Садись рядом, Пила, – предложил он. Он накинул платок девушки на ее правую руку – там, где было выжжено клеймо ее господина. Теперь они выглядели совсем как обычная любовная парочка. Сердце у Пилы билось, как бешеное. Близость этого мужчины смущала и тревожила ее. Он поднимал в ней бурю чувств, которые она не могла объяснить.
– Я бы охотно дотронулся до твоих волос, – проговорил он тихо.
– Если тебе это доставит радость, – ответила она.
– Я никогда еще не видел таких длинных волос. У римских женщин тоже длинные волосы. У некоторых короткие. Это зависит от моды. Однако такие длинные…
Он нежно провел рукой вдоль ее кос. Пила начала дрожать.
– Я… я не знаю, чего ты хочешь от меня, благородный Клаудиус. Я думаю, я должна идти назад, в дом моего господина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44