Его взгляд скользил от ее стройной ступни, которую она поставила на простыню, по ее длинным белым ногам до золотого треугольника между ее бедрами.
Он судорожно вздохнул и призвал себя не терять голову. Он не хотел нарушать волшебство момента, он впитывал в себя эту картину, которую никогда в своей жизни не забудет, так же как те мгновения, когда он наблюдал за Пилой в мастерской скульптора. Это было не только тело красивой женщины, это была странно чувственная и одновременно неосязаемая аура женственности, которая окружала это тело.
Для Клаудиуса овладевать женщиной было само собой разумеющейся составляющей повседневной жизни, и он принимал это как должное. Однако с тех пор как полюбил Пилу, он почувствовал глубокий смысл соединения двух тел. Близость возбуждала в нем невероятно сильный душевный отклик. Это не была плотская страсть, побуждение расслабить свои чресла – он почти боялся проникнуть в это прекрасное тело, повредить его, причинить ему боль.
Он подошел к кровати. Теперь он был близко от ее лица и смотрел в ее голубые глаза. По спине у него пробежал холодок, как будто он падал в пропасть. В этих прекрасных глазах был второй мир, мир Пилы. Он хотел познакомиться с ним, он хотел жить в этом мире.
Медленно Клаудиус наклонился над любимой, и его грудь коснулась ее груди. На мгновение он замер, наслаждаясь полной блаженства дрожью, которая пронзила его при этом прикосновении. Дыхание Пилы также убыстрилось, и он ощутил его на своем лице. До его околдованного сознания наконец дошло, что перед ним лежит не божественное сказочное существо, а зовущее и соблазнительное тело реальной и любимой женщины. Ничего больше не осталось от детской робости и стыдливости, которые раньше удерживали Пилу. Любовь пробудила желание также и в ее теле, желание соединить их тела и их души. Внезапно ему стало ясно, что, проникнув в ее тело, он одновременно проникнет и в ее душу. Он будет там, в ее мире, за этими голубыми глазами.
Клаудиус перенес свой вес на левую руку, пока его правая рука нежно скользила по телу Пилы. Когда он почувствовал между своими пальцами мягкие волосы на ее лобке, он замер. Он просунул руку под бедра Пилы и приподнял их, и Пила подалась ему навстречу, желая соединиться с ним. Она обвила его тело одной рукой, опираясь второй на подушку. Ее губы приблизились к его губам. Клаудиус почувствовал дрожь, которую Пила пыталась подавить. Но на этот раз это была дрожь не от страха, а от охватившего ее желания. Их тела слились воедино в то же мгновение, когда их губы встретились в поцелуе.
Подобно волне, сильное тело Клаудиуса двигалось на ней. Он касался ее кожи своей, но не давил на нее, оставляя ей пространство для дыхания. Он ощущал, как она стремится к нему, как она принимает в себя его толчки. Он услышал ее тихий стон. Она бормотала какие-то слова, которые он не мог понять, она приподнималась к нему, а он опускался к ней, их тела образовывали единство, подобное собственному миру. Ее лоб прижимался к его шее, в то время как его рука поддерживала ее бедра. Ее кожа была влажной от напряжения, а дыхание становилось все горячее. Она обняла его свободной рукой и мягким нажимом своей ладони на его спине дала понять, что он должен увеличить темп. Он посмотрел на ее светлые волосы, которые мягко блестели в сумеречном свете, и глубокая нежность охватила его. Она хотела его! Она хотела его добровольно, она отдавалась ему от глубокой, бесконечной любви. Он утихомирил свою страстную тоску по ней, обняв ее тело, прижав ее колени к своим бедрам, а свои губы к изгибу ее шеи. Он чувствовал, как бьется ее сердце, как пульсирует кровь под нежной кожей. Она была такой теплой и мягкой, такой живой и желанной.
Ночь опустилась над любящими, и они растворились в темноте. Так же, как их контуры сливались друг с другом, сливались и их тела и души. Они не могли оторваться друг от друга, таким сильным было между ними притяжение. Пила с удивлением ощутила сладкую боль от соединения с ним, боль, стремившуюся к завершению. Каждое его движение еще более усиливало это ее желание, как море, волна за волной оно наполняло пустой сосуд. Этим сосудом было ее тело, до этого пустое, одинокое. Теперь оно исполнилось чувства, желания, любви. Она ощутила, что ее волнение нарастает, как поднимается уровень воды в бурной реке, и скоро наступит момент, когда давление воды разорвет сосуд.
Сильные волны желания накатывали на нее, и она, как утопающая, крепко вцепилась в Клаудиуса. Пульсация ее крови передалась ему. Оба впали в опьяняющий восторг, замутнивший их сознание, и стремились достичь пика, который освободил бы их от невыносимого напряжения. В них пылал огонь. Огонь, зажегший их мир. Его нельзя было больше затушить, он раздирал их подобно лаве, сопровождавшей выход бога Вулкана из его горы. Клаудиус взорвался. Вскрикнув, он прижал свои чресла к ее лону, и боль напряжения пронзила его тело. Оно отняло у него силы, его руки откинулись, и, задыхаясь, он содрогнулся.
Пила отбросила голову на подушку и выпрямилась. Она чувствовала, как волны его страсти смыли все плотины и влились, подобно лаве, в ее тело. Крик, возникший в ее животе, понесся на улицу в ночное небо.
На небосводе сверкали бесчисленные звезды. Вселенная казалась совсем близко. Клаудиус нежно погладил лицо любимой, почувствовал на своих пальцах влагу.
– Ты плачешь? – спросил он обеспокоенно.
– Да, – выдохнула она. – От счастья.
Ранним утром Атенаис вместе с Акме прибежала к Ромелии. Друзилла не хотела пускать посетительницу, но Ромелия попросила ее впустить.
Атенаис с сочувствием посмотрела на Ромелию. Та лежала на постели, белая, как простыни под ней, руки бессильно свисали, взгляд блуждал по красочному потолку комнаты.
– Я безутешна, потому что не могу тебе помочь, дорогая подруга, – посетовала Атенаис и похлопала по холодной руке Ромелии, – но ты отказываешься от любых лекарств. Моя рабыня Акме составила несколько порошков, которые тебе определенно помогут, поверь.
– Оставь меня в покое с этими порошками. Мое тело и так уже достаточно отравлено, надо, чтобы все вышло из него. Меня рвало несколько раз, и теперь во мне больше нет ничего, что могло бы мне повредить.
Атенаис скривила лицо.
– Ты должна снова набраться сил. Тебе не хватает сытного обеда из пшеницы и мяса, и…
– Ах, прекрати, в желудке у меня все дергается, расскажи мне лучше что-нибудь приятное, отвлеки меня от плохого настроения.
– О, есть кое-что, о чем я тебе еще не рассказывала, – радостно вырвалось у Атенаис, и она понизила голос. – Меня обследовал египетский врач, потому что я не могу подарить моему супругу детей. Только представь себе – он установил, что я полностью здорова.
– Нет! Как так?
Атенаис хихикнула.
– Совсем наоборот, пашня, кажется, хорошо подготовлена. Ты была полностью права. Приятные часы, проведенные с твоим красивым гостем, действительно пошли мне на пользу.
– Смотри-ка, а сначала ты жеманилась и охотнее доверяла богам.
– Боги также внесли свой вклад. Мое тело теперь готово зачать ребенка.
– Так почему же ты до сих пор не забеременела? – спросила Ромелия.
– Потому, что дело в Диодоросе, его жизненные соки не годятся, сказал врач.
– Ах, вот в чем дело, – пробормотала Ромелия, – знала бы я только.
– О чем ты говоришь?
– Ах, ни о чем, дорогая подруга. Конечно, я тоже думала, почему с наследником у Диодороса не получается. Теперь я понимаю, что все дело в его странной связи с Никандросом.
– Я не понимаю, при чем здесь Никандрос?
– Ну, как при чем? Боги устроили так, что мужчина должен соединяться с женщиной, все остальное не по воле богов и, помимо того, нездорово. То, что он тратил свои соки только на Никандроса, сделало его больным. Его жизненные соки прогоркли.
– Неужели это правда? – удивилась Атенаис. – Но у многих мужчин находятся на воспитании мальчики.
– На воспитании? Не заставляй меня смеяться. Греческие мужчины не умеют обращаться с женщинами, поэтому берут себе мальчиков. Твой муж хоть однажды спал с тобой так, как это делал Клаудиус?
Взгляд у Атенаис прояснился.
– Клаудиус? О, нет, так, как Клаудиус, нет. Если бы он был таким, как Клаудиус…
– …то он давно бы имел наследника. Но что же теперь делать?
– Все совсем просто, в Помпеях живет дядя моего супруга со своей семьей, у него есть сын по имени Салониус. Салониус еще молод и…
Атенаис снова хихикнула.
– …он действительно хорошо выглядит, и он почти такой же мужественный, как Клаудиус.
– И он должен?..
Атенаис с усердием кивнула.
– Да. Диодорос взял его в наш дом и представил мне. Он принадлежит к семье Диодороса. И этот самый Салониус должен зачать детей, которых Диодорос потом признает своими.
Ромелия, потеряв дар речи, смотрела на Атенаис. Ну и нравы у этих греков!
– Ты хочешь сказать, что ты больше не будешь ночевать с Клаудиусом?
Атенаис схватила руку Ромелии.
– Я тебе очень благодарна за твою бескорыстную помощь, дорогая Ромелия. Ты действительно помогла мне. Теперь я с радостью отдамся кузену моего супруга и надеюсь, плод наших стараний начнет расти у меня в животе. Мне не нужно будет больше тайком прокрадываться в твои покои, и ты не должна больше усыплять мою служанку. Я совершенно официально буду лежать рядом с Салониусом.
Ромелия снова упала на подушки. Ах, вот как. Она развлеклась, теперь Клаудиус ей больше не нужен, и Ромелия тоже.
– Я желаю тебе много радости, – сказала Ромелия колко, и ее взгляд, страдающий и бессильный, снова скользнул к потолку. – Оставь меня теперь одну, я хотела бы заснуть.
– Мне жаль, что я перенапрягла тебя своими рассказами, – поторопилась заверить ее Атенаис.
– Нет, нет, – слабо возразила Ромелия. – Это было очень интересно, но сейчас мне срочно нужен покой.
Атенаис поднялась.
– Я желаю тебе скорейшего выздоровления. Вот здесь я принесла тебе бутылочку с вином и натертой змеиной кожей, это снова поставит тебя на ноги. – Она поставила бутылочку на стол.
Когда Атенаис исчезла в дверях, Ромелия вскочила со своего ложа и в бешенстве швырнула бутылку в стену.
– Жалкая отравительница! Предательница! Не показывайся мне больше на глаза, – бушевала она.
Теперь Клаудиус был только для нее одной, совсем для нее одной, теперь он может, наконец, ее похитить, ей хотелось пережить наконец-то нечто волнующее. Она позволит Клаудиусу похитить себя. Они бросятся в полное приключений бегство. И в моменты высшей опасности она будет лежать в его объятиях, тело ее будет покрываться гусиной кожей. Она будет ощущать упоение смертью и страстью, страхом и чувственным восторгом. Это должно произойти сейчас, немедленно, она не хотела больше ждать ни одного мгновения.
Ромелия вскочила с постели и распахнула дверь своей комнаты так, что Друзилла от неожиданности свалилась со скамейки.
– Оставайся лежать, ты, кусок сала, – заорала Ромелия и помчалась с развевающимися одеждами по коридорам в гостевое крыло виллы.
Не постучав, она открыла дверь в комнату Клаудиуса и окаменела.
Она увидела его широкую спину и его сильные руки, в которых лежала женщина. Пила! Крик ужаса Ромелии перешел в бешеный вой.
– Ты, жалкая, фальшивая змея! – закричала она и схватила Пилу за волосы. Мощным толчком взбешенная хозяйка вытащила несчастную из постели Клаудиуса. Пила сильно стукнулась, упав на пол, где небрежно была брошена одежда Клаудиуса, сверху лежал его пояс с коротким кинжалом. Ромелия выхватила кинжал из ножен и занесла его, чтобы пронзить Пилу. Одним движением Клаудиус схватил Ромелию за руку.
– Не делай себя несчастной, – крикнул он.
– Это моя рабыня, я могу делать с ней все, что захочу, – закричала Ромелия в бешенстве. – Я убью ее, я убью эту жалкую проститутку!
Она боролась с Клаудиусом за нож в своей руке, не выпуская из другой волосы Пилы. Сильным движением она нанесла Клаудиусу рану в руку так, что он на мгновение отшатнулся. Этот момент Ромелия использовала. Сильным ударом она отсекла косу Пилы. В то время как Пила в ужасе закричала и слишком поздно защищающе подняла свои руки к голове, Ромелия разразилась победными криками. При этом она махала волосами Пилы, как трофеем, в воздухе.
На шум прибежала стража. Они теперь толпились в дверях комнаты для гостей.
– Возьмите эту жалкую рабыню. Она на меня напала. Немедленно отправьте ее на арену, я хочу видеть, как она умирает.
Стражники грубо схватили лежавшую на полу Пилу и подняли ее.
– Клаудиус! Помоги мне! – закричала Пила, перепугавшаяся до смерти.
Однако Клаудиус остался стоять, лицо у него окаменело, как маска. Не произнося ни слова, он смотрел на Пилу, которую стража вытаскивала из комнаты.
– Клаудиус, помоги! Помоги же мне! – звучали в его ушах ее крики.
Он, однако, обнял Ромелию за плечи и притянул ее к себе.
– Успокойся, Ромелия, Пила не стоит того, чтобы из-за нее ты теряла контроль над собой. Где же твое холодное благородство? Ложись ко мне, я хочу немного тебя утешить.
Для Пилы, которая услышала эти слова, они были подобны ударам плети.
– Клаудиус! Да что ты говоришь? Ты предатель! Клаудиус!!!
Ее отчаянные крики раздавались по всему дому. Ноги ей отказали, и стража волокла ее по грубому полу в хозяйственном крыле, чтобы надеть на нее цепи и отправить в катакомбы арены в Помпеях.
Глава 11
Бегство
Клаудиус крепко схватил Ромелию за плечи и без всякой нежности толкнул ее на свою постель. Он набросился на нее так, что почти ее придушил. Ее изящное тело полностью исчезло под мускулистым телом Клаудиуса. Почти с жестокостью он прижал свои губы к ее рту.
– Где ты была, прекрасная женщина? Почему ты больше не звала меня к себе? – пробормотал он рядом с ее ухом и с силой придавил ее к матрасу. – Я думал, ты больше не желаешь меня.
У Ромелии чуть глаза не вылезли из орбит. Она вообразила, что ее придавила скала.
– Я… я… не могу дышать, – пожаловалась она.
– О да, я ревную к воздуху, которым ты дышишь, прелестная красавица. Я ревную ко всему, к воде, которая жемчужинами сверкает на твоей коже, к ветру, который тебя обвевает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44