Мне вовсе не хотелось обсуждать свои дела в магазине «Лангли». Я вообще не любила, когда мне напоминали, что я не такая, как другие женщины, сидящие за этим столом. Ведь Вильям Джексон говорил со мной, как если бы он говорил с мужчиной, а не так, как говорил бы с Юнис, небрежно прикрывшей шарфом свой округлый живот, не так, как говорил бы с Маргарет, влюбленно глядящей на своего Кона, и даже не так, как с Кейт, через которую всю жизнь проходили посетители и их деньги. К сожалению, сколько я ни пыталась прикрыться, как щитом, Беном Сампсоном и Джоном Лангли, в Мельбурне знали, кто правит бал за неброскими серыми занавесками.
– Я разбираюсь в делах Джона Лангли не более чем кто-либо другой, – сказала я.
Но отговорки были явно ни к чему. Глядя на меня с улыбкой, он покачал головой.
– Как-то раз я сказал Сэму: «Знаешь, Сэм, глядя на эту хрупкую женщину, не догадаешься, что за голова у нее на плечах. Особенно, если ты привык думать, что большинство женщин способно разве что высчитать, сколько материала пойдет на платье… это Просто удивительно!»
Наверное, таким образом он собирался сделать мне комплимент, но, по-моему, говорил это не от чистого сердца. Ни один мужчина не может чувствовать себя уютно в присутствии женщины, способной свободно рассуждать о бизнесе. Он не завидовал Адаму; в его глазах казалось не слишком приятным возвращаться из плавания к женщине, не вылезающей из черных шелковых платьев, которая занимается гроссбухами, вместо того чтобы заниматься своими детьми, а детей берет напрокат у Розы Лангли для собственной забавы. И сейчас он не видел моего абрикосового шелка и широкой колыхающейся юбки. Перед ним была только Эмма Лангли, связанная через бизнес с Джоном Лангли и разбирающаяся в его делах лучше любого из сидящих за столом. Да, он не завидовал Адаму. Перебирая ножку рюмки дрожащими пальцами, я сидела, умирая от стыда и унижения, и сейчас мне хотелось одного: стать такой же, как Юнис, Маргарет или Кейт.
Когда он отвернулся от меня, чтобы засвидетельствовать свое почтение миссис Курран, я с облегчением вздохнула, оказавшись в привычном и безопасном обществе Кона, сидевшего слева от меня. Это был тот самый Кон, которого я раздевала и укладывала спать в первую ночь на Эврике и который видел меня еще без этих злосчастных гроссбухов.
Но даже Кон, чтобы лишний раз доказать, что он уже взрослый мужчина, пустился соблюдать светские приличия, демонстрируя, как лихо он научился отпускать галантные комплименты дамам, при этом не сводя глаз с Маргарет.
– Эмми, ты такая красивая, что если бы я уже не дал обещание Маргарет, то непременно сбежал бы с тобой…
Как будто перед ним сидела не я, а какая-то незнакомка, разодетая в абрикосовый шелк. Наверное, тот мальчик, что делал у меня на кухне уроки, остался теперь лишь в моей памяти.
Трапеза была закончена, и Ларри поднялся с бокалом в руке, чтобы предложить тост за Маргарет и Кона, как вдруг за окном послышался звук подъезжающего экипажа, а затем возбужденные голоса. Басом смеялся мужчина, а ему вторил высокий женский голос, в котором я узнала голос Розы.
– Что за черт?.. – спросил Ларри.
Отодвинув стул, он подошел и распахнул двери столовой. Он не любил, когда его отрывали от начатого дела, тем более если это был тост. Поэтому появившуюся Розу он встретил хмуро.
– Что такое, Ларри? Ты что, не рад меня видеть? В конце концов сегодня помолвка моего младшенького!
Она рассмеялась и, проходя, шутливо чмокнула его в щеку. На плечи ее был наброшен темно-пурпурный плащ, под которым проглядывало платье из того самого прозрачного голубого шелка; длинная белая перчатка сохранилась только на левой руке, правая же была голой. Все сидящие за столом повернулись и рассматривали ее.
– Всем добрый вечер! – Она прошлась вдоль стола, притормозила против моего стула и наклонилась, чтобы поцеловать в щеку Кона. – Мы с Томом пораньше уехали от Крествеллов. Ведь надо выпить за твое здоровье!
Кон густо покраснел.
– Роза, хватит валять дурака! Выпрямившись, она захохотала.
– О, кажется, тут намечается что-то серьезное? Ну ладно, может, и обойдется. Не все же так всерьез воспринимают жизнь, как наш Ларри. – Она принялась раскланиваться с гостями. – Добрый вечер, миссис Курран и мистер Курран. Добрый вечер, Юдж и Джексон. Как вы очаровательны в этом платье, мисс Курран! Добрый вечер, мама и папа!
– Роза, сядь! – приказала Кейт. – Хватит делать из себя посмешище!
Она продолжала стоять.
– Жаль, что не вся семья собралась. Юдж, вы знаете, что у меня есть еще один брат, тот самый, которого Ларри не пожелал пригласить к себе в дом? Он гуртовщик. Занимается скотом. Вы не знали? Когда он устает от работы, он приезжает и живет у Мэта Суини. Вы, конечно, слыхали про Мэта Суини? Это тот самый отвратительный старикан, который все никак не может упиться до смерти на радость моему свекру и его почтенным соседям.
Ларри уже был у нее за спиной. Он пододвинул стул и мягко усадил ее. Быстро наполнив бокал шампанским, он протянул его ей. Все услышали громкий шепот Кейт:
– Ради Бога, Ларри, не давай ей больше. Она уже достаточно выпила.
– Я рад, что вы с Томом смогли приехать, чтобы выпить за здоровье Маргарет и Кона, Рози. Без вас было бы совсем не то, – сказал он примирительным тоном.
– Мы привезли кое-кого еще, – сказала Роза и повернулась к дверям. – Это наш сосед по Лангли-Даунз. Его зовут Роберт Далкейт. Робби приходится племянником Эндрю Далкейту. Он тоже хотел бы выпить за здоровье Кона, не правда ли, Робби?
Рядом с Томом, поддерживая его под руку, стоял мужчина, которого я раньше не видела, но о котором уже не раз слышала от разных людей. Он приехал сюда, чтобы вступить во владение землями, прилегающими к Лангли-Даунз, в качестве законного наследника. Об этом судачили во всех магазинах и лавках. Ему было около тридцати, но семьи он пока не завел, и, глядя на него, я сразу поняла, почему в народе обсуждали его самого, а не деньги, которые ему предстояло наследовать. Было бы естественнее, если бы он держал под руку молодую женщину, а не Тома, напившегося до такой степени, что не мог самостоятельно дойти до стола. Далкейт ни на секунду не отрывал сияющего взгляда от Розы, и она без всякого стыда нежилась в его лучах, даже не пытаясь скрыть своего удовольствия.
Кон наклонился ко мне, и я увидела, что его лицо исказилось от гнева.
– Господи, Эмми, – сказал он жалобно, – ну зачем она это делает? Зачем она притащила его сюда, здесь же Маргарет! Еще один, да? Еще один дурачок попался к ней в сети…
– Тише! – сказала я.
Расплескивая шампанское, Том барабанил по столу. Для Роберта Далкейта не хватило места за столом, поэтому его стул был приставлен сразу за стулом Тома. С этой позиции ему было очень удобно наблюдать за Розой. Казалось, ему совершенно не было дела до пьяного мужчины, которому он только что помог зайти в комнату; на лице его застыло довольное и вместе с тем суровое выражение. Сидя за спиной Тома, он во все глаза смотрел на его жену, и было впечатление, что в этом состоял смысл его жизни.
– Слушайте все! – закричал Том. – Я хочу вам кое-что сообщить…
Ларри перебил его.
– Том, мы тут собрались выпить…
– Я тоже собрался выпить! – не унимался Том, стараясь перекричать сидящих за столом. И Ларри пришлось уступить, чтобы соблюсти приличия. – Так вот, я собрался выпить… Это только что решено! Я даже специально пришел, чтобы выпить со всеми. Хотел представить моего нового друга Роби, за него тоже надо выпить…
– Том!
– Да не перебивай же, черт побери! Я хочу кое-что сообщить. Насчет нового корабля. Робби уже согласился, и все решено. Он будет еще одним совладельцем. Один – Робби, второй – Адам, а третий – Том. А папаша пусть катится ко всем чертям! – Он стукнул кулаком по столу, и по его пальцам, сжимавшим бокал, потекло шампанское. – Ну, что вы на это скажете? Разве не стоит за это выпить? Ну-ка, давайте, все. Ларри, наполни бокалы!
С трудом поднявшись на ноги, одной рукой он тяжело оперся на стол, а другой поднял бокал с шампанским. Приветственно размахивая им, он сказал:
– Леди и джентльмены! Представляю вам новый союз партнеров! Лангли, Лангли и Далкейт!
Руки сидящих робко, нехотя потянулись к бокалам, а взгляды невольно устремились на Ларри, вопрошая его, что делать.
Оглядев стол, Том прямо-таки заорал:
– Я представляю вам новый корабль, леди и джентльмены! Это «Эмма Лангли»!
И тут вдоль всего стола поднялись руки с зажатыми в них бокалами.
– «Эмма Лангли»! – повторяли все кругом. – «Эмма Лангли»…
Когда я вернулась от Ларри, навстречу мне выбежали заспанные кошки и принялись потягиваться на коврике. Ночка, как всегда, стала тереться о мои юбки, а Старатель, уже старый и поэтому ленивый, остался сидеть на месте. Я зажгла лампу и раскочегарила плиту, чтобы вскипятить себе чай. Расположившись у огня, я стала ждать, а Ночка, как обычно, заняла свое место у меня на коленях. Рассеянно поглаживая ее шерстку, я сидела так, пока не зашумел чайник, и почти не замечала ее неистового мурлыканья.
Всякий раз, когда я сидела вот так, одна, не занятая никакой работой, необычайно остро я ощущала незримое присутствие в доме Адама. Вот эти виндзорские кресла – они из Англии. Ореховый письменный стол, пожалуй, слишком хрупкий для моих гроссбухов, – тоже из Англии. Во всех этих комнатах было намешано столько разных стилей, что связывало их лишь то, что они тесно переплелись и срослись с этим домом. Возможно, их объединяло и то, что Адам еще во времена его пребывания на берегу отделал все комнаты резными сосновыми панелями. Наш маленький дом стал с тех пор теплым, словно в нем поселилась частичка человеческой души, хотя многие другие дома могли бы поспорить с ним в отношении изящества. Сразу чувствовалось, что это комнаты Адама: каждая их мельчайшая деталь была выверена особым взглядом краснодеревщика, человека, страстно влюбленного в дерево. Пусть это было нелепо – жить в маленьком доме в конюшенном дворе, но оба мы очень привыкли к нему, и сам Джон Лангли ни разу не заикнулся о том, чтобы снести его. Для меня Адам присутствовал здесь, даже когда его не было; каждая половица дышала его теплом, его мягким, добрым нравом. Стоило мне только оглядеться вокруг себя, и это ощущение сразу же возвращалось, каким бы чужим ни казался мне Адам после долгого отсутствия. В извилистом рисунке дерева я могла прочитать больше, чем в сухих незначащих письмах, которые он обычно присылал.
Теперь у Адама будет свой корабль. Сидя за чашкой чая, я думала о том, чем он для него станет. Пусть Адам будет всего лишь третьим совладельцем «Эммы Лангли», все равно это уже своя палуба под ногами, а ведь ни о чем большем он и не мечтал. Но мечты всегда отдаляли его от меня, и сейчас я почти жалела, что появился этот Роберт Далкейт и дал им осуществиться. Ведь зависимость от Джона Лангли была в какой-то степени и зависимостью от меня; теперь он больше не будет работать на обогащение Лангли, хотя и продолжит возить его грузы. Адам всегда по-своему боялся власти денег. Он хотел иметь их, только чтобы быть свободным от них. Я же, которая зарабатывала их так же, как Джон Лангли, была прочно связана с этой властью, тиранией, которую они неминуемо осуществляли. Я отлично помню, как однажды, сидя у камина и глядя, как я, согнувшись, работаю за столом, он сказал мне:
– У тебя редкий талант, Эмми! Ты умеешь делать деньги. И ты еще совсем молодая. Интересно, что будет с тобой через двадцать лет?
Тогда от его слов повеяло таким холодом, что мне захотелось крикнуть прямо ему на ухо, что я провожу весь день в магазине, просиживаю вечера над дурацкими книгами только потому, что у меня просто нет больше выбора. Я хотела сказать ему, что долгие дни нужно чем-нибудь заполнять, а чтобы уснуть ночью, нужно по крайней мере устать. Но с того самого утра на конюшне в Лангли-Даунз, когда я услышала его разговор с Розой, я уже не могла рассказывать ему, что творится у меня в душе. Слова застревали у меня в горле. Я была слишком гордой, чтобы говорить с ним. Кроме того, я боялась лишний раз напомнить ему о своей любви, чтобы не спровоцировать его отказ. Поэтому я ничего не ответила ему, как не отвечала и в других случаях. С годами наше молчание становилось все более мрачным и напряженным.
Но ведь именно эти деньги, вложенные в свое время в магазин Лангли, позволят теперь Адаму стать совладельцем «Эммы Лангли». Наливая себе еще одну чашку чая, я подумала, что женщины, которые делают деньги, все же приносят определенную пользу. Однако, вспомнив, как говорил со мной Вильям Джексон, я вновь пожалела, что была одной из них.
Идти в холодную постель не хотелось – все равно Адама не было рядом, – и я решила немного подремать в кресле вместе с Ночкой. Внезапно я вздрогнула от стука в окно; я подалась вперед, чтобы вглядеться в оконное стекло, и кошке пришлось спрыгнуть на пол. Бросив на меня возмущенный взгляд, она присоединилась к Старателю, спящему у огня.
– Кто… кто там?
Время, уж точно, было позднее, и стучали очень тихо, почти неслышно. Я встала и подошла к самой двери, подумав, что те, кто предупреждал меня, как опасно жить одной в безлюдном переулке, были не так уж не правы.
– Это я, Эмми, – Пэт!
Я откинула щеколду, и он быстро проскользнул внутрь.
– Пэт, что такое? Что-нибудь случилось?
Он сам запер дверь. По тому, как он двигался, я почувствовала, что он взволнован и ему не по себе, но, когда он повернулся ко мне, на лице его была улыбка.
– Ну, теперь, может, все-таки поздороваемся? Неужели ты не поцелуешь меня, а, зеленоглазочка?
Я потянулась к его щеке, но он подставил губы. Он сжал меня в объятиях, пожалуй, слишком сильно, а потом рывком отпустил.
– У тебя есть что-нибудь выпить, Эмми? Есть виски?
Я пошла, налила в стакан виски и принесла ему. Одним глотком он сразу выпил полстакана, после чего упал в кресло против меня, на котором обычно сидел Адам. Одежда его была покрыта слоем пыли; пыль была и на лице, но даже сквозь нее проступали нездоровые круги под глазами. Обычно гладко выбритый, подбородок его был покрыт по крайней мере недельной щетиной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56