Мы находились здесь на краю земли – в тринадцати тысячах миль от Лондона, – но нам все же нужен был чайник, чтобы кипятить в нем воду, а им – здешняя шерсть для йоркширских фабрик. Так мы существовали и расплачивались за свою жизнь, отправляя им золото, а люди, подобные Адаму, являлись инициаторами и преобразователями, которые постепенно изменяли мир.
Теперь, в эти дни, времени не хватало. Оно мчалось стрелой – гораздо быстрее, чем я думала. По вечерам мы заходили к Магвайрам, слушали оркестр в Ботаническом саду рядом с Ярра или ходили в театр. Вместе со всей страной мы были рады узнать, что всех людей, которых судили за участие в событиях на Эврике, оправдали, а их имена вошли теперь в историю поселения. Это было хорошее время, но едва прошла неделя с тех пор, как приехал Адам, и я уже снова провожала его в порту. На этот раз со мною рядом стояла Кейт – все это время Ларри находился на севере страны. Я понимала, что скоро уже буду приходить в бухту Хобсона одна, чтобы привычно помахать рукой «Энтерпрайзу» и Адаму. Это будет просто одно из многочисленных плаваний, часть той жизни, к которой стремился Адам, а также и моей жизни.
И Джон Лангли опять был здесь. Я узнала его карету, цилиндр, руки в перчатках и трость. Сам он не показался, и карета уехала почти сразу же, как только «Энтерпрайз» поднял якорь.
Глава третья
Спустя почти две недели после того, как уехал Адам, в необыкновенно теплый для конца марта полдень у дверей нашего домика появилась раздраженная и сердитая Кейт. Я очень удивилась, увидев ее здесь в такой день и час. По вторникам на Бурке-стрит шли оживленные торги, к тому же в это время дня у Магвайров было особенно многолюдно. Входя в дом, Кейт чуть не сбила меня с ног. Ее лицо раскраснелось от возбуждения, а губы были недовольно поджаты. Чмокнув меня в щеку, Кейт направилась прямо к креслу Адама и, тяжело в него опустившись, развязала тесемки шляпки и расстегнула верхние пуговицы платья.
– Ну и жара! Солнце так и печет, а мне, как нарочно, пришлось пройти всю дорогу от отеля Хансона пешком; и хоть бы один свободный кэб! А может, и свободны, только ни черта не хотят замечать.
– Что случилось? – спросила я.
– Что случилось, говоришь? Беда, вот что случилось. А что за беда, если в ней не замешана Роза?
– Роза? – я старалась казаться равнодушной. – А разве она в Мельбурне?
– В том-то и дело, что в Мельбурне, и я начинаю уже об этом жалеть. Вчера она появилась здесь вместе с Томом, и с тех пор для меня настала веселая жизнь. Всю ночь не было покоя от ее слез и капризов.
– С ней что-нибудь случилось?
– Не более того, что рано или поздно случается почти со всеми женщинами. Ей просто нездоровится из-за беременности. Послушать ее стоны, так можно подумать, что она умирает. Самое обычное недомогание, и я постоянно твержу ей, что со временем все пройдет, но она бросается в постель, а от этого ей становится только еще хуже. Бедного Тома, наверное, скоро хватит удар… – Она остановилась, чтобы отдышаться.
– А врача вы приглашали?
– Да, конечно. Он осмотрел ее и сказал, что ей надо взять себя в руки и перестать вести себя, как маленький ребенок. Так наша мадам выставила его вон из комнаты. И назвала его прямо в глаза старым дураком. Попомни мои слова, эта история быстро облетит всю округу. Не так-то просто будет теперь найти другого доктора. Том попросил также прислать служанку, которая бы за ней ходила. Так бедная девчонка была до того напугана, что вся аж тряслась. Роза обозвала ее неуклюжей идиоткой и вышвырнула вон. Да уж, она в прекрасной форме, нечего сказать!
– Что же ты собираешься делать? – Я могла бы и не спрашивать, потому что ответ был написан на ее лице. Взгляд Кейт выражал мольбу и обезоруживающую беспомощность.
– Не съездишь ли ты, Эмми?..
Я отвернулась, отошла к плите и расшевелила кочергой угли. Затем наполнила водой чайник и поставила его на огонь.
– Сама знаешь, каково у нас по торговым дням, – сказала Кейт. – Да еще, как нарочно, мы сегодня без одного работника.
Так или иначе, Кейт могла сказать это и просто, чтобы сгустить краски. Я повернулась к ней.
– Мне действительно надо ехать? Неужели ей так уж плохо?
Теперь она казалась скорее озабоченной, чем раздраженной.
– Уж не знаю, насколько ей плохо, но я всю жизнь буду терзать себя, если этими своими капризами она повредит ребенку. Я сказала ей, что ее следовало бы как следует выпороть, но что ты поделаешь с женщиной в таком положении? Ей нужно успокоиться и выспаться. Такая тяжелая поездка – эти дороги могут всю душу вытряхнуть.
Я пожала плечами.
– Что же я могу сделать? – мысленно я старалась оставаться твердой и безучастной по отношению к Розе.
– Ну, просто поговори с ней… ведь она всегда прислушивалась к твоему мнению, Эмми.
Я так и всплеснула руками.
– Прислушивалась к моему мнению! Боже мой, да она бы просто перешагнула через меня, если бы только смогла получить Адама!
Кейт нахмурилась.
– Ну, теперь-то она пришла в себя.
– Надеюсь, – сказала я прямо. Кейт явно не хотела, чтобы ей об этом напоминали, ее поразило, что я сама начала такой разговор. Кейт предпочитала думать, что замужняя женщина не допускает к себе и мысли о чужом муже. Пусть себе думает.
– Ну что, ты поедешь, Эмми? – спросила она. – Только на часик или два. Может, хоть ты сможешь отвлечь ее от дурных мыслей… В конце концов с ней это впервые. Думаю, она ужасно боится.
Я вздохнула, понимая, что ехать придется. Что я могла поделать? Кейт я была обязана гораздо большим, чем это маленькое одолжение. По крайней мере в ту минуту, когда я соглашалась, мне это показалось лишь маленьким одолжением. Я вышла в переулок и попросила одного из рабочих, Томпсона, попытаться найти нам кэб. Когда мы ехали с Кейт в отель Хансона по самой жаре, а солнце так и жгло через обивку кареты, я и не знала, что эта поездка станет первой среди многочисленных поездок такого рода. Если бы я знала, то, не задумываясь, повернула бы назад.
Высадив меня у отеля Хансона, Кейт продолжила свой путь на Бурке-стрит, так что к Розе мне пришлось отправиться одной. Я не успела переодеться, и теперь мой муслин с веточками и нехитрая шляпка выглядели довольно бедно рядом с роскошными туалетами дам, проходивших мимо меня по фойе. Отель Хансона был лучшим в городе, он являлся своего рода мельбурнским клубом, объединяющим определенный круг людей. К этому кругу принадлежали и Лангли. Будь Роза просто Магвайр, она бы не осмелилась даже приблизиться к стойке администратора. Сейчас этот тип с сомнением меня разглядывал, особенно после того, как я назвалась миссис Лангли. Однако он все же послал обо мне доложить. Я уселась ждать и от нечего делать стала представлять, будто я величаво вхожу сюда в атласном платье и дорогом ожерелье, будто ступаю по дорогим коврам так, словно мои ноги и не тонут в них, как плавно двигаюсь мимо мраморных статуй, даже не обращая на них внимания. В таком шикарном месте я не была еще никогда. Я выпрямилась в массивном кресле и постаралась принять скучающий вид. Вроде бы это у меня неплохо получалось, но тут я увидела идущего ко мне Тома.
Он был какой-то весь взъерошенный и усталый, и все же, несмотря на это, я сразу поняла разницу между «казаться» и «быть». Его ноги действительно не замечали ковров, по которым ступали, великолепное фойе служило Тому просто местом приюта, не более, а слуги вокруг были только слугами, а не полубогами в белых перчатках.
– Эмми! Слава Богу, ты приехала! – Том быстро наклонился и поцеловал меня в щеку. После этого поцелуя я уже все для него готова была сделать, потому что мы вдруг стали членами одной семьи. Он взял меня под руку и повел по широкой лестнице на второй этаж.
– Это все из-за поездки, – говорил Том. – Она так измучила Розу, да еще в ее положении…
Тому было явно не по себе, он словно чувствовал за собой какую-то вину. И от этого я вдруг сильно разозлилась на Розу. Мне стало досадно, что она заставила его так переживать, тогда как ему следовало бы только гордиться.
Я решила не щадить Розу в его глазах.
– Некоторые женщины, – сказала я, когда он открывал передо мной дверь, – не заслуживают того, чтобы у них были дети.
Угловая комната, их гостиная, напомнила мне фойе внизу, только немного меньших размеров. Здесь размещались такие же великолепные диваны и ниспадали бархатные шторы. Минуя гостиную, Том повел меня в спальню, искусно маневрируя между многочисленными столами, на которых стояли лампы с окаймленными бахромой абажурами. Он распахнул передо мной дверь и остановился.
– Роза, к тебе Эмми, – позвал он тихо. Затем пропустил меня вперед и закрыл дверь.
В комнате царил полумрак, не совсем плотно задернутые шторы пропускали только полоску света, но не свежий воздух. Было невыносимо жарко и душно от запаха одеколона и пота. Я стояла на месте, пытаясь привыкнуть к темноте, когда с кровати донесся беспокойный шорох, и вскоре с нее поднялась фигура в белом.
– Эмми!
Я не сразу смогла ей ответить. Все мои сомнения остались далеко позади, когда я вновь услышала этот голос, обладающий мягкой, но коварной властью. Он с мольбой простирался ко мне, проникая прямо в душу. Мне хотелось отвернуться и спрятаться от этих чар. Но я не могла. Все наши месяцы разлуки не имели теперь никакого значения. Я так и не избавилась от ее плена. Ведь Роза относилась к тем немногим людям, отдав которым однажды свое сердце, уже невозможно забрать его обратно.
Я кинулась к окну возле кровати и распахнула шторы. В комнату хлынули потоки света. И тут же с кровати послышался протестующий крик:
– Не надо, Эмми, закрой! Мне режет глаза!
Я посмотрела на Розу, которая снова уже лежала в огромной смятой постели, мигая от яркого света. Она являлась только частью фантастического беспорядка этой комнаты. Ее лицо распухло от слез, кожа стала бледной и влажной, глаза казались почти черными, а веки покраснели. Теперь Роза нисколько не походила на прежнюю красавицу, скорее просто на испуганную девчонку, которая не знает, как себя дальше вести.
Облизав губы, она кротко промолвила:
– Я так рада, что ты пришла. Мне ужасно плохо.
– Тебе бы не было так плохо, если бы ты выполняла все, что говорит твоя мать. Тебе надо поесть и немного поспать.
– Да, я знаю, мама мне уже все это говорила. Но ты ведь знаешь, мы с ней вечно воюем. Я так обрадовалась, когда она сказала, что поедет за тобой. Я очень надеялась, что ты приедешь и все будет в порядке…
О том, что мы сказали друг другу в ту последнюю ночь в Балларате, и не упоминалось. Все это либо отложилось на потом, либо просто забылось. И слава Богу.
Мягкость Розы меня обезоруживала. Как и раньше, я не в силах была против нее устоять. Она казалась несчастной, и мне очень хотелось ее успокоить. Я коснулась ее влажного от пота лба, провела рукой по спутавшимся нечесаным волосам.
– Это все из-за поездки, – сказала я. – Тебе станет лучше, когда вы тут немного устроитесь, когда ты поешь и отдохнешь.
– Ко мне приходил доктор, – продолжала Роза жалобно, – сказала, что со мной не происходит ничего страшного. Старый дурак.
– С тобой и так не происходит ничего страшного, со временем все пройдет, – ответила я. – А ну-ка сядь, Роза. Я хочу снять с тебя эту ночную рубашку.
Она покорно подчинилась, все еще продолжая жаловаться:
– Теперь несколько месяцев я буду ходить такой страшной. Ну и вид у меня скоро будет! Теперь я уже никогда не стану, как раньше. Я не хочу этого ребенка… – Роза расплакалась, всхлипывая так, что Том наверняка мог услышать в соседней комнате. Я взяла ее за плечи и слегка встряхнула.
– Да простит тебя Бог! – сказала я. – Не произноси таких ужасных слов.
– Но ведь это правда! Я не хотела… – Однако, увидев выражение моего лица, Роза осеклась. Пожав плечами, она добавила: – Да какая теперь разница – дело сделано.
Роза не проронила ни слова все время, пока я ее мыла, переодевала, расчесывала и прибирала волосы. Наверное, причиной этого молчания было мое злое лицо. Я чувствовала, что мои руки плохо мне подчинялись оттого, что им так и хотелось ее отшлепать. Иногда Роза поглядывала на меня из-под густых ресниц. Этот казавшийся кротким взгляд был у нее просто неотразим.
– Я нарочно так сказала, Эмми, ты же меня знаешь. Вчера вечером я сказала что-то похожее маме, просто чтобы попугать ее; а ты показалась мне сейчас такой строгой, что я подумала: надо и ей это повторить. Иногда в меня словно бес вселяется. Ничего не могу с собой поделать…
Я кивала головой, продолжая ее причесывать, и, кажется, начинала смягчаться. Было бесполезно бороться с Розой. Все равно выигрывала всегда она.
Еще не закончив делать Розе прическу, я вызвала экономку, чтобы сменить постельное белье. Когда она появилась, то оказалось, что выглядит она еще внушительнее администратора из фойе, однако у меня хватило мужества отдать распоряжения спокойным ровным голосом, так, словно я всю жизнь этим занималась. Экономка выслушала меня довольно холодно, мне даже показалось, что нос ее слегка дернулся, однако она тут же проворно вышла, и уже через несколько минут в номере появились две горничные, которые привели в порядок комнату и сменили постель.
– Старая корова! – отозвалась об экономке Роза. – Прошлой ночью она явилась сюда и сказала, что другие жильцы жалуются на шум. Пыталась задаваться перед мамой, но я быстро выставила ее вон.
Теперь, снова лежа в постели, Роза выглядела гораздо лучше, во всяком случае, чище. Она не возражала, когда я заказала для нее холодного цыпленка и шампанское. Вообще-то я заказала два бокала шампанского, потому что сама никогда еще его не пробовала. Мне казалось, что я нахожусь в каком-то волшебном мире, где стоит только дернуть шнурок звонка, и все появится; я хотела насладиться всем этим сполна.
Роза с аппетитом принялась за цыпленка.
– Я и не знала, что так проголодалась, – сказала она. – Меня ведь до этого вырвало – теперь в желудке совершенно пусто. – Она помахала передо мной ножкой цыпленка. – На самом деле мне плохо не только из-за этого ребенка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56