Мы ждали и боялись новой вспышки со стороны Пэта, поэтому атмосфера в лагере была гнетущей. Казалось, будто что-то должно вот-вот произойти, что разрушит серую обыденность нашей жизни, кто-то из нас должен был уйти. Но случилось совсем не то, чего все ждали.
Это произошло через несколько недель после того, как сгорела таверна Бентли. Как обычно, все сидели у костра – Кейт с Дэном, Роза, Кон и Том Лангли; Ларри был в магазине – заканчивал последние дела перед очередной поездкой в Мельбурн. Пэт с Сином, как всегда, ушли на Главную улицу. Обычно они не возвращались до тех пор, пока все в лагере не улягутся спать. Только тогда они приходили – шумные и пьяные. Иногда мне казалось, что они нарочно делают все слишком громко – с намерением помешать нам спать. Особенно это проявлялось, если в лагере присутствовал Ларри.
Мы с Адамом занимались работой – придвинув табуретки к ящику, который служил нам столом, мы переписывали списки товаров, привезенных из Мельбурна в этот раз, и заносили их названия и цены в мои специальные книги. Я пыталась обучить Адама своей системе учета, но он не проявил к ней должного интереса. Почерк у него был хороший, но на списки он смотрел с отвращением. Уже стемнело, и мы зажгли свечу.
– Восемь ярдов муслина, – хмуро бормотал он, и я прямо чувствовала, как он ненавидит этот муслин, да и все остальное. Только усилием воли он заставлял себя сидеть на этом стуле.
Я покачала головой и указала на список.
– Нет, не там. Это ты взял вон оттуда, смотри выше.
Он вздохнул.
– С удовольствием отправил бы весь этот муслин, молескин, штаны, сковородки прямехонько на морское дно.
Том отозвался от костра:
– Еще бы! Наверное, надоело уже разыгрывать из себя коммерсанта?
В его голосе звучала насмешка. В обществе Адама Том начинал нервничать. Адам ассоциировался у него с отцом, и поэтому он испытывал к нему стойкую неприязнь, которую не всегда удавалось скрыть. Так или иначе, он постоянно пытался как-нибудь поддеть Адама и очень сердился, если тот не реагировал. При этом оба держались друг с другом в рамках вежливости. Том никогда не упоминал при Адаме имени Джона Лангли, и Адам тоже старался не делать этого. Они только мучили друг друга понапрасну. Мне кажется, Том просто завидовал Адаму, потому что его место у нашего костра было оправданным; он чувствовал, что к нему самому мы относимся совсем по-другому. И к тому же, изучив за многие недели закономерности в настроениях Розы, он начал наконец догадываться о ее неравнодушии к Адаму. Надо было быть дураком, чтобы не увидеть этого еще раньше, но Том и был дураком, когда дело касалось Розы.
В тот вечер он явился к нам после хорошей попойки. Алкоголь развязал ему язык, и он без умолку болтал, причем настроен был довольно воинственно. Всеми силами он пытался привлечь внимание Розы, но, что бы он ни говорил, она все время смотрела только на Адама – Адама, который по-прежнему сидел, склонившись над своими бумагами, и не обращал на нее никакого внимания. В конце концов Том, потеряв от обиды всякую осторожность, стал нарываться на скандал.
– Ну, что скажешь, мой кузен? – когда он хотел подчеркнуть различие в их происхождении, он называл Адама кузеном. – Ты больше не мечтаешь о том, чтобы стать капитаном коммерции?
Адам вскинул голову.
– Я мечтаю только о кораблях. Пусть будут и сковородки, и муслины, но только в качестве корабельного груза.
Том улыбнулся и стрельнул на Розу глазами.
– Однако… однако мне кажется, ты делаешь неплохие успехи и в конторских делах, а, старина? Да еще под чутким руководством мисс Эммы…
Роза раздраженно прервала его:
– Господи, Том, да оставь же их в покое! Ты целый вечер только и делаешь, что лезешь и лезешь… Так они никогда не закончат заполнять эти дурацкие книги…
– Ну, тогда спой для меня, Роза, – сказал Том, – обещаю, что, если ты споешь, я буду вести себя хорошо. Будь добра, спой, Роза.
– Мне не хочется петь, – капризно сказала она, и на лбу ее появились сердитые морщинки.
Как всегда, ее злило и то, что из Тома можно было вить веревки, и то, что Адам, напротив, тверд и неприступен, как скала. Иногда ей удавалось не показывать раздражения, но все же чаще она давала волю своим чувствам.
– Ты не хочешь петь… тогда давай я спою тебе. Позволь мне посвятить тебе серенаду.
– Дурак ты, Том, – огрызнулась она, – лучше бы помолчал.
Но он ее не послушался; ему было важно, чтобы она ни на минуту не забывала о его присутствии.
– «Гринсливз – зеленые рукава. Гринсливз – радость моя», – пропел он. У него был приятный голос и точный слух, но слушать его было невозможно, потому что в пении отразились боль и унижение, которые он постоянно испытывал. – Хочешь быть моей «Гринсливз», Роза? – спросил он. – Можно я куплю тебе платье с зелеными рукавами – тогда ты станешь моей леди «Гринсливз»?
Задремавшая было Кейт встрепенулась.
– Что вы там насчет платья?
– Ничего, – сказала Роза, – Том болтает всякие глупости.
– Если бы ты спела, я бы не болтал глупости. Это хороший способ заткнуть мне рот.
– Ну давай, Розочка, спой нам, – подключился Дэн.
Он тоже оживился, выбил трубку и потянулся за новой порцией табака. Роза пожала плечами.
– Ну ладно…
Том хлопнул себя по коленям.
– Вот так-то! Пой, прекрасная Роза…
Она начала петь и сразу же перевела взгляд на Адама. На секунду карандаш застыл у него в руке. Но потом он снова склонился над книгами, как будто не принимал эту песню.
Я знаю, куда иду.
Я знаю, с кем путь пройду.
Я знаю, кого люблю.
А про свадьбу знает милый.
Мне было тяжело видеть все это. Они оба хотели Розу, а тот из них, кто имел все шансы, почему-то отказывался от нее. Я заметила, что у него побелели пальцы – Так он вцепился в несчастный карандаш. Он даже перестал писать. Не думаю, чтобы он видел что-нибудь у себя под носом в книге. Слова этой песни отдавались болью в каждом из нас.
Что пестры ковры?
Что легки перины?
Все равно сбегу
Вместе с Джонни моим милым…
Внезапно Том перебил Розу. Лицо его было красным.
– Тебе действительно не нужны все эти красивые вещи, Роза? Ты согласна бросить их и уйти с потопителем кораблей? С этим конторщиком, лавочником?
Адам вскочил на ноги.
– А ну-ка заткнись!
– А что это ты? Испугался, что Роза узнает о тебе правду? Разве ты перестанешь быть героем в ее глазах, если она узнает, что ты утопил в проливе свой корабль? Да, утопил его из-за собственной тупости и именно поэтому сейчас сидишь здесь и рисуешь свои нолики! Ведь теперь ни один владелец не решится доверить тебе судно. Ты станешь посмешищем всего Мельбурна, если уже не стал для тех, кто был с тобой на «Джулии Джейсон» и чуть не пошел вместе с ней ко дну. Ну что, стер я с тебя позолоту? Можешь выкинуть свою фуражку… она тебе больше не понадобится, мой кузен.
Все молча слушали его, и в том числе Адам. Он не отрывал от Тома тяжелого взгляда, неестественное спокойствие которого говорило о том, что он сдерживается из последних сил. На него страшно было смотреть – на шее вздулись жилы, по лицу пробегали судороги, виски запали. Когда он поднялся на ноги, было ощущение, что все тело его пронизано острой болью.
– Не смей говорить о том, чего не знаешь… ты не знаешь, как все было на самом деле.
– Я знаю то, что вижу, – ответил Том, тоже вставая, – а вижу я дурака и мошенника.
– Это кого ты называешь мошенником? Я заставлю тебя взять такие слова обратно, даже если для этого мне придется тебя убить…
Адам успел сделать только шаг по направлению к Тому, как наперерез ему бросился Дэн.
– Ну хватит! Еще драки тут не хватало! И ты, Том, попридержи свой язык…
Но Том не отреагировал и продолжал на повышенных тонах:
– А что, ты не мошенник? Разве ты не втерся в доверие к моему отцу? Не ездишь на его повозках с его деньгами в кармане? И не радуешься в душе, что убрал меня со своего пути? Так вот, не радуйся – я еще повоюю! И отец тут ни при чем, и даже Роза… Когда-нибудь они все равно будут в моих руках…
– Заткнись же! – приказал Дэн.
– Предупреждаю тебя, – продолжал Том, – что моему отцу нужна родная кровь. И никто не будет его наследником, кроме человека одной крови с ним. И можешь мошенничать и изощряться сколько угодно все равно ты не получишь ничего из того, что принадлежит мне. Ничего… слышишь? Ни-че-го!
Пошарив по ящику с книгами, Адам нашел свою фуражку и плотно натянул ее на голову. После этого он снова повернулся к Тому.
– А я говорю тебе, что ты – лжец, – сказал он и пошел прочь от костра, задев плечом Дэна и перевернув табуретку. Все видели, как он вышел из лагеря, достиг соседнего костра, немного прошел, освещенный его пламенем, а затем начал спускаться вниз по склону Эврики, пока совсем не исчез в темноте.
У Розы вырвался вопль отчаяния. С перекошенным от гнева лицом она обогнула костер и подошла к Тому.
– Это ты во всем виноват! – крикнула она и, глядя на него с ненавистью, начала громко, истерически плакать.
Я не могла уснуть и все слушала, не пришел ли обратно Адам. Возле меня, разметавшись, лежала Роза, которой наконец удалось уснуть: теперь ее дыхание было глубоким и ровным. Я слышала, как вернулись Пэт и Син, а затем Ларри, и решила, что мне тоже пора засыпать.
И вдруг до меня донесся шепот:
– Эмми… Эмми!
Я сразу же поднялась, двигаясь осторожно, чтобы не разбудить Розу. Он лежал на земле у входа в палатку.
– Адам! Что случилось?
Из-за темноты я не могла разглядеть его лица – костер уже потух.
– Ты можешь помочь мне, Эмми? Я поранил руку.
Я потянулась за своей шалью.
– Сейчас иду…
Не задавая лишних вопросов, я подвела его к костру, зажгла свечу и загородила ее ящиком, чтобы свет не падал на палатки. После этого я опустилась на колени, а он протянул мне больную руку.
– Это ожог! – воскликнула я.
Я посмотрела ему в глаза, пытаясь найти в них ответ.
– Как это случилось?
Он пожал плечами вместо ответа.
– Сейчас я найду что-нибудь приложить.
Я поднесла свечу к ящику, где Кейт хранила лекарства. Как я и ожидала, он был заперт. Тогда я вернулась к Адаму и начала промывать рану. Ожог был очень сильным – внешняя сторона руки обгорела до черноты. Я обернула ее бинтами и после этого уже не могла больше сдерживаться, потому что он выводил меня из себя своим молчанием.
– Как это случилось? – спросила я снова настойчивым шепотом.
– Дрался, – ответил он, – не устоял на ногах и скатился в костер. Он еще подержал меня там…
– Том?
– Да… Том.
– Нужно было тебе с ним драться?
– Да… ты же знаешь. И в конце концов я завалил его.
«Ты дрался с ним из-за Розы?» – чуть не вырвалось у меня, но я спохватилась и хладнокровно продолжала наматывать бинт.
– Ну и что, тебе стало легче после драки?
– Нет, – сказал он удрученно, – ничего не изменилось.
– Так обычно и бывает.
Я продолжала с величайшей осторожностью забинтовывать руку, зная, что любое неловкое движение может причинить ему боль.
– Жалко, – сказала я, – только-только затянулся прошлый порез. Утром надо показаться врачу. Он посмотрит, чтобы все было в порядке, и сделает перевязку…
– Утром я уезжаю.
– Да, я знаю… надо успеть сделать это до отъезда. Нельзя откладывать перевязку до Мельбурна.
– Ты не поняла. Я совсем уезжаю. Больше я не вернусь в Балларат.
Я обессиленно опустилась на землю. До меня немедленно дошел смысл его слов – я всегда боялась, что когда-нибудь услышу их, и тем более мне было радостно, когда предчувствие не сбывалось и Адам с Ларри приезжали вновь. Эта поездка была последней, они уже что-то говорили нам. Меня охватило смятение, которое, видимо, отразилось на моем лице.
– Эмми, не смотри на меня так! Что мне еще остается? Как я могу остаться после того, что сказал Том?
– Да какая тебе разница, что он там сказал? Неужели ты обращаешь внимание на таких, как он? Да он просто ревнует! Сбегать из-за того, что кто-то что-то сказал, – это просто трусость. Женщина бы на твоем месте осталась.
– Женщины сильнее мужчин в таких вопросах, – сказал он, – мне это давно известно. А мужчина должен или бороться до конца – или уйти.
– И ты думаешь, что, если сделаешь и то, и другое, у тебя будет больше прав называть себя мужчиной? – строго спросила я. – Ты признаешь свое поражение, если позволишь всем думать, что Том тебя выгнал. Подожди-ка!
Я вскочила на ноги и быстро принесла ему полкружки виски.
– Выпей. От этого боль не пройдет, но хоть в голове немного прояснится.
Я пододвинула табурет и села с ним рядом.
– Слава Богу, что Дэн не заметил, как я вынесла ружье…
– Ты хорошая, Эмми, – сказал он, улыбаясь.
– Я уже устала это слушать. Женщине мало быть просто хорошей – она хочет быть и еще какой-нибудь.
Понимал ли он, что творилось у меня в душе, как отчаянно боролась я с желанием просить и умолять его, чтоб он остался? Знал ли, какую боль причиняет мне, когда говорит, что не вернется сюда? Чувствовал ли, что кроется за моими нарочито скупыми фразами? Конечно, мне было приятно, что именно ко мне он пришел со своей обожженной рукой, но я не хотела быть для него просто «хорошей» и «доброй». Уж лучше бы ему было жаль расставаться со мной по другим причинам. Но другое было только для Розы. С горькой усмешкой я подумала: мужчины никогда не знают, что им нужно на самом деле…
– Ты напоминаешь мне… – начал он. Но я не дала ему договорить.
– Не надо… Мне совершенно неинтересно, кого я тебе напоминаю.
Если бы он сказал мне, что это мать или сестра, то я бы точно расплакалась.
– Почему ты уезжаешь? – сказала я. – Это глупо!
– Ты считаешь, я должен остаться и ждать, когда еще кто-нибудь обвинит меня в том, что я хочу украсть у него наследство? Ведь это ложь, Эмми! От начала и до конца – ложь. Даже если бы я хотел, все равно Джон Лангли никогда бы не допустил этого. Том правильно сказал… отец хочет, чтобы наследник был по прямой. Он очень состоятельный человек. Я был для него не больше чем кучер в его повозке. Я никогда не бывал даже у него в доме. Когда я говорил с ним, он не пустил меня дальше прилавка магазина. Как служащего. А я не хочу быть ничьим служащим, Эмми.
– Ты с ним одной фамилии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56