– Что вы с ним сделали? – с любопытством спросила Изабелла.
– Ничего особенного.
Люсьен продолжал свой рассказ, вставляя в него забавные замечания и выставляя себя героем.
– А шевалье де Сен-Джордж действительно ваш дядя? – спросила Изабелла.
– Ну, не совсем. Кузен кузена, если хотите знать, – уклончиво ответил Люсьен. – Надо было видеть его лицо, когда я оказался на пороге его дома в таком виде, будто только что из рождественского представления. Но мы хорошо ладим, все нормально. Ну, а как вы? Я не поверил своим глазам, когда увидел вас в сиянии красоты на балу у графини и замужем, не более и не менее, как за сыном графа Гленмурского. Ваш дядя догадался о наших встречах?
– Да, но уже потом, какое-то время спустя.
– Он был очень сердит?
Но Изабелла не могла заставить себя рассказать о той унизительной порке.
– Он расспрашивал меня, но я ничего ему не сказала, иначе он послал бы в погоню за вами. Только после вашего отъезда начались неприятности. – Изабелла замолчала, а он сжал ее руку.
– Расскажите мне об этом.
И она начала говорить о Ги, о его участии в делах контрабандистов, об одиночестве, о разлуке, которая им с братом угрожала.
– Я знаю, все это глупости, но я мечтала, что вы вернетесь и все уладится, как по волшебству.
– Понимаю. Я так часто думал о вас, – с раскаянием в голосе сказал Люсьен. Он взял Изабеллу за руку и пригласил сесть рядом с собою на одну из выкрашенных в белый цвет скамеек у озера. – Но мне нужно кое в чем признаться.
– Признаться? Я не понимаю.
– Да и как бы вы поняли? – Он сделал паузу для большего эффекта. Люсьен опутывал ее искусно сплетенной паутиной из лжи и полуправды, а она, святая невинность, верила всему. – Раньше я не мог вам рассказать, потому что мне было стыдно. Видите ли, я никогда не знал своего отца.
– Вы хотите сказать, он умер до вашего рождения?
– Нет, хуже. Это было на Мартинике, и, кажется, он оставил мою мать, когда она забеременела. Она о нем никогда не говорила, и только когда я уезжал, покидая ее и остров, может быть, навсегда, она назвала мне его имя.
– И что вы сделали?
Люсьен отвел глаза.
– Я просто сошел с ума. Теперь я понимаю это, но тогда я нуждался в друге. Я разыскал отца в Париже, а он не признал меня, отказался поверить, что я его сын, вышвырнул меня за дверь, как жалкого нищего… – Люсьен отыскал в памяти подзабытые подробности – по крайней мере, это было правдой.
– О, Люсьен, как мне жаль. – Ее сочувствие возрастало, так как эта история напоминала Изабелле собственную горькую участь.
– Ну, а теперь все позади, – бодро сказал Люсьен. – Все мои надежды, все мечты… Я должен научиться жить без них. Да и что я мог бы предложить моей принцессе, моей милой Изабелле? Пора вам возвращаться к вашему Роберту.
– Он появился, когда я была в отчаянии, – прошептала Изабелла.
– И получил награду, которая должна была быть моей, – горько заметил Люсьен.
– Вы не должны так говорить, Люсьен.
– Может быть, но вы не можете запретить мне так думать и жалеть об этом.
Она вдруг поежилась и встала.
– Уже поздно. Я не могу оставаться здесь дольше.
– Да, вы правы. Надвигается дождь. – Когда они шли к лошадям, Люсьен дотронулся до руки Изабеллы. – Чем он занимается, этот ваш Роберт? – как бы между прочим, спросил он. – Он производит впечатление достойного и умного человека.
– О да, он такой. Он работает в Министерстве иностранных дел. Поэтому он и приезжал в Хай-Уиллоуз. Он занимался береговыми укреплениями на случай вторжения Бонапарта и ездил в Париж с мирной делегацией. Большая часть его работы секретна. Он никогда об этом не говорит.
– Даже с вами?
– Разумеется. – Изабелла смотрела на Люсьена, пока тот отвязывал лошадей. – Вы собираетесь вернуться во Францию теперь, когда война окончена?
– Окончена ли она, – задумчиво сказал Люсьен. – Нет, не думаю. Там мне нечего делать. Шевалье любезно высказался в том духе, что ему нравится мое общество, а сам он предпочитает остаться в стране, где можно чувствовать себя свободным и говорить все, что хочешь, не думая, что полицейские шпионы донесут о каждом твоем слове.
– Именно это сейчас происходит во Франции?
– Похоже, что так. Поэтому шевалье покинул родину при первой же возможности. Если Бонапарт объявит амнистию для всех эмигрантов, ваш муж будет пытаться вернуть для вас графство Совиньи?
Изабелла нахмурилась.
– Откуда вы знаете про Совиньи?
– Должно быть, вы мне рассказывали, когда мы впервые встретились.
Но нет, Изабелла Люсьену этого не рассказывала. Она никогда не говорила с ним о своем детстве. Это он все время рассказывал, а она только слушала. Наверное, он узнал от кого-то еще.
– Нет, не думаю, – сказала наконец Изабелла. – Все в прошлом, а у меня остались лишь страшные воспоминания. Я стараюсь больше не думать об этом. Мой дом здесь. Если Роберт и сделает что-нибудь, то только ради Ги.
Люсьен помог ей подняться в седло, а потом занял место рядом с нею на тропе. Так они выехали из парка и направились на Арлингтон-стрит через Пикадилли, где было полно красивых экипажей, фаэтонов и всадников, нетерпеливо прокладывающих себе путь среди повозок мясников, тачек угольщиков, тележек булочников. В городском шуме смешивались крики торговцев и пронзительные звуки волынок уличных музыкантов. Изабелла долго не могла привыкнуть к разноголосице лондонских улиц, но в это особенное утро едва обращала на нее внимание. Встреча с Люсьеном слишком взволновала ее. Изабелла испытывала чувство вины, к которому примешивался головокружительный восторг от того, что он не забыл ее, что они мысленно снова возвратились в то лето, само воспоминание о котором имело острый привкус опасности. Она чувствовала, как по ее телу пробегала дрожь, когда он смотрел на нее, слегка улыбаясь.
Мэриан увидела из окна, как Изабелла, ничего не стесняясь, ехала верхом рядом с французом. Она заметила, что тот задержал ее руку в своей дольше, чем допускают приличия, прежде чем поцеловать, и это наполнило сердце Мэриан возмущением. Кто-то должен был предупредить Роберта, но о чем? Мэриан хорошо знала, как презрительно Роберт отнесся бы к подобным сплетням и к ней, если бы она рискнула рассказать ему о чем-либо подобном. Могло ли случиться, что Изабелла встречалась с этим молодым человеком и раньше, в другие дни, когда настаивала, чтобы ехать на прогулку одной? Это было недостойное подозрение, но как Мэриан ни старалась отмести его, в ее сознании оно застряло прочно.
Начиналось необыкновенное лето. Казалось, веселью не будет конца. Балы и маскарады следовали один за другим, театры и опера были переполнены, почти каждое представление заканчивалось пением патриотических песен, их публика исполняла стоя. Король, временно излечившийся от своего безумия, поехал на морские купания в Уэймаут. Принц отправился в Брайтон наблюдать за тем, как его фантастический дворец становится все великолепнее, пытаясь забыть о растущих долгах. В это же время важные члены правительства с облегчением закрыли свои портфели и удалились в загородные резиденции, чтобы отдохнуть и поиграть с детьми на пляжах Исборна или Фолксстоуна. Пребывая в уверенности, что они одержали решительную победу, члены Парламента в спешке, почти неприличной, провели заседание по вопросу разоружения. Всего через десять дней после подписания мирного договора премьер-министр выступил в Парламенте и отменил непопулярные налоги Питта, наполовину сократил армию, распустил добровольческие отряды и сократил число боевых кораблей с сотни до сорока. Перри Конвей, как и многие другие морские офицеры, был переведен на половинное жалованье при маловероятной перспективе продвижения по службе.
Лишь в недрах Министерства иностранных дел и в замке Уолмер, где Питт проводил свой отпуск, царило тяжелое предчувствие, что Бонапарт заключил мир, только чтобы подготовиться к новой войне, и в то время, как Британия беззаботно ликовала, он спокойно разрабатывал планы покорения мира.
Роберт придерживался такого же мнения, но хранил его при себе, а пока что находил забавным и приятным тот факт, что после бала у графини Изабелла неожиданно стала предметом всеобщего восхищения. Принц ей улыбался, приглашал на свои столь желанные для светских людей музыкальные вечера, она прославилась, и непредсказуемое лондонское общество готово было пригреть ее у своего непостоянного сердца. Посыпались приглашения на балы, концерты, музыкальные вечера, рауты и приемы. Изабелла была буквально захвачена потоком веселья.
– Как же я узнаю, какие приглашения принимать, а от каких отказываться? – беспомощно спрашивала она.
– Едва ли в сутках найдется достаточно часов для всего этого, – заметил Роберт, роясь в ворохе карточек с золотым обрезом. Но под его руководством она постепенно научилась разбираться в многочисленных приглашениях.
То, что в Изабелле было мало жеманства, лицемерия и лукавства, – качеств, свойственных большинству светских молодых дам, казалось, делало ее еще более привлекательной. Она была необычной и интересной.
– Дикарка! – пренебрежительно высказалась одна вдова. – Не имеет представления, как себя вести!
– Разряженная деревенская мисс, а нос задирает! – бормотала другая ворчунья.
Ее чистосердечие, простота, ее обходительность в отношении к старым, незаметным, несчастным людям лишь усиливали очарование.
– Во многих отношениях она еще ребенок, – сказал Роберт, обращаясь к Мэриан, которая была недовольна экстравагантностью Изабеллы и жаловалась, что теперь их всюду ждали и приходилось выезжать чуть ли не каждый вечер, а это полностью нарушало спокойный уклад жизни Мэриан. Однако в тех немногих случаях, когда Роберт сам не мог сопровождать жену, он всегда старался вовремя оставить Уайтхолл, или игорные столы, или покой библиотеки, чтобы приехать за ней и отвезти домой.
Куда бы Изабелла ни пошла в то лихорадочное лето, казалось, всюду она встречала Люсьена, и было трудно избежать его общества, чтобы этого не заметили. Он танцевал с нею, появлялся в театральной ложе, оказывался на незанятом стуле рядом с нею во время концерта, болтал, смеялся, приносил мороженое, – насмешливый, веселый, обворожительный. Они все больше и больше сближались, и в этом таилась опасность. Казалось, Изабелла живет двумя жизнями: одна заставляла кровь быстрее бежать по жилам, наполняла Изабеллу чувством вины и возбуждения, другая была более спокойной – это те мирные часы, которые она проводила с Робертом.
Конечно, это заметили. Разумеется, об этом говорили. Но мало что доходило до Роберта. Он был не из тех, кому стоило рассказывать скандальные сплетни. Касалось ли это его самого или другого человека, он с презрением отверг бы всяческие предположения.
В день рождения Изабеллы обе ее жизни столкнулись самым невероятным образом. Она завтракала в постели после того, как поздно легла накануне, и размышляла о том, другом утре, год назад, когда она проснулась с уверенностью: что-то должно случиться, – и как она была права! Все происходило с такой быстротой, что иногда Изабелла просто не могла всего осознать.
Она пила шоколад, когда вошел Роберт, наклонился поцеловать ее и вложил ей в руки красный кожаный футляр.
Изабелла взглянула на Роберта снизу вверх.
– Что это?
– Посмотри и узнаешь.
Она быстро открыла футляр и вскрикнула от удивления и восхищения. Это были браслет и серьги, такой же работы, как и ожерелье, подаренное перед балом: из бриллиантов и изумрудов.
– О, Роберт, они такие… такие изумительные! – и, преисполненная нежности, благодарности и отчасти угрызений совести, она обняла его за шею и поцеловала. Роберт едва успел подхватить падающий поднос с завтраком.
– Ладно, ладно, теперь тебе двадцать лет и ты пожилая замужняя дама, – улыбнулся ей Роберт, с нежностью глядя на ее вспыхнувшее лицо и спутанные волосы. Неужели всего год назад он увидел ее на том пустынном берегу, босоногую, в выцветшей ситцевой юбке, не понимая еще, что безнадежно и, может быть, безрассудно влюбился? Он присел на край постели, отодвинув недовольного Рори. – Что ты собираешься делать сегодня?
– Ничего иного, как только провести день с тобой.
– Очень хорошо. Вставай и одевайся, лежебока. У меня есть план.
– Какой план?
– Подожди, всему свое время.
Он поднялся, когда Гвенни постучала в дверь и вошла. В руках у нее был большой букет темно-красных роз и небольшой пакет в бумаге с позолоченным обрезом.
– Для вас, леди, только что принес посыльный. – Она положила все на кровать. – И самые лучшие пожелания от меня и всей прислуги.
– Спасибо, Гвенни. Возьми, пожалуйста, поднос. Потом возвращайся и помоги мне одеться. Я встаю.
– Хорошо, леди.
Гвенни взяла поднос, сделала реверанс Роберту и вышла, с особой осторожностью закрыв дверь, хотя обычно делала это шумно.
– Наша Гвенни приобретает городские манеры, – весело сказал Роберт. – Кто же из твоих многочисленных поклонников прислал тебе цветы?
– Не знаю и не очень-то хочу знать.
– Не будь такой неблагодарной. Какой-нибудь неудачливый юнец потратил все свои деньги, чтобы порадовать тебя. Разверни пакет, что там такое?
Со смутным чувством тревоги Изабелла начала разворачивать пакет. Там оказалась красиво отделанная серебряная коробочка для конфет, а внутри на голубом бархате лежали четыре большие старинные пуговицы.
Изабелла сразу же узнала их. Эти пуговицы украшали тот старый сюртук, который она нашла для Люсьена на чердаке, и она поняла, что он прислал их сюда к ней домой с умыслом и хотел, чтобы это было замечено и чтобы ей было нелегко объяснить такое странное подношение.
– Это шутка? – нахмурившись, спросил Роберт. – Необычный подарок. Там есть записка?
– Нет. Просто какая-то глупая шутка. Наверное, один из приятелей Ги, – быстро сымпровизировала она. – Теперь я припоминаю. На днях я смеялась над их экстравагантными сюртуками и жилетами. Знаешь, как они стремятся следовать последнему слову моды! Должно быть, они хотели посмеяться надо мной по этому самому поводу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67