И в один момент она п
ишет: «Но это страшно». И тогда он обращается к роману. Можно хронологичес
ки это проследить Ц он обращается к роману, как к замене письма. Однако во
обще, что касается и сатиры, и мистики, я, честно говоря, несмотря на то, что
он сказал: «Я писатель мистический», я не больно много вижу мистики в его п
роизведениях. Но другое дело, что у него были две совершенно разных линии
в работе до поры до времени: одна та, которая передаётся словом «Записки»
Ц «Записки на манжетах», «Записки юного врача», «Записки покойника», «Н
еобыкновенные приключения доктора», в которых есть дневниковые записи.
То есть у него было острое ощущение определённых кончающихся периодов ж
изни. Мы, так сказать, все живём аморфно более или менее, только день рожде
ния отмечаем, а он ясно ощущал: вот закончился данный период жизни. И он ег
о олитературивал, превращал в литературную форму. Может быть, у него даже
одновременно было какое-то ощущение того, как жизнь ложится в литератур
у, не знаю. Это была такая автобиографическая линия, иногда даже огромное
сходство с биографическим фактом, вот прямо «Записка на манжетах».
Я долгое время, как ученица формалистов, считала, что это, конечно, приём, п
охожий на автобиографию, пока не убедилась, что там есть до смешного авто
биографические детали. Это вот одна линия. Да, и эта линия продолжалась и в
«Московских хрониках», которые он написал для «Накануне». Там в центре «
я» повествователя старой школы, ещё повествователя сатириконов, фельет
онов, дореволюционных газет, хорошо известного московской публике и воо
бще российской публике повествователя.
А вторая линия Ц это линия, совершенно лишённая автобиографизма, сатира
, «Роковые яйца», «Собачье сердце». Так был задуман роман Ц роман о дьявол
е был явно задуман в продолжение этой линии, Ц в 28-29-м годах он пишет его.
Потом в 30-м году он диктует Елене Сергеевне письмо правительству. Она мне
говорила, что он, написав: «И я сам своими руками бросил в печку роман о дья
воле, начало романа о театре и пьесу», остановился (так рассказывала Елен
а Сергеевна) и сказал: «Ну, раз это написано, это должно быть сделано». И ста
л рвать тетрадь и бросать её в печку. И вот про эту тетрадь я спросила у Еле
ны Сергеевны, когда начала обрабатывать архив ещё при её жизни. Там кусоч
ки остались у корешка, я спросила: «Что вот это за тетрадь?» Вот тогда она м
не это рассказала. А я говорю: «А почему же он оставил?» А он сказал: «Ну, есл
и я не оставлю, кто ж поверит, что роман был?»
И в какой-то момент я стала её восстанавливать только потому, что мне надо
было, поскольку я обрабатывала архив, на обложке написать по архивным пр
авилам: «Мастер и Маргарита», а в квадратных скобках «первая редакция» и
ли «ранняя редакция». Тогда я поняла, что я должна стопроцентно убедитьс
я, а не только со слов Елены Сергеевны, что это роман. И стала изучать кусоч
ки. Прошло три часа, и я убедилась, что я реконструирую эту редакцию. И вот в
течение двух лет удалось её реконструировать, 15 глав. И тогда можно было у
знать многие вещи. Например, что там Феся был. Теперь ссылаются на «Булгак
овскую энциклопедию», но, естественно, Феси ни у кого не было, он восстанов
лен из кусочков, и теперь он существует в главе «Что такое эрудиция».
И я написала, что, по крайней мере, в этих сохранившихся обрывках нет ни Ма
стера, ни Маргариты, осторожно написала. Но через несколько лет поняла, чт
о не только там, но и в замысле нет. Я на сто процентов в этом уверена, ну на 95,
в нашей филологии 100 процентов не бывает, закон исключённого третьего у на
с не действует, поэтому на 95 процентов уверена. Почему? Очень просто. Потом,
в дальнейшем, в поздних редакциях, на месте Феси появляется Мастер, как бу
дто он вынул из ячейки одного и вставил другого. И функционально он замен
ил одного представителя неложного знания, в отличие от Берлиоза, другим.
И Фесе была уготована встреча с Воландом.
Но дело в том, что он хотел сатирический роман тоже написать, условно гово
ря, сатирический, продлить эту линию. Но письмо правительству и звонок Ст
алина резко изменил его биографию и жизнь.
Сталин, который, конечно, был политик стопроцентный, совершенно точный в
опрос задал для того, чтобы ошарашить человека, спосил, когда позвонил, не
ожиданный был звонок совсем: «А что, может быть, правда, отпустить вас за г
раницу, что, очень мы вам надоели?» Значит, отвечай, да, отпустите, надоели. О
н приклеил эту вторую часть реплики Ц опасную. Булгаков, я уверена, ответ
ил не так гладко, как записано через 25 лет Еленой Сергеевной, она женщина б
ыла очень осмотрительная: «Да, я много думал последнее время, русский пис
атель не может жить без родины». Ц «Я тоже так думаю». Значит, он отказалс
я.
Но я думаю, он не так ответил, там видно даже по записи, что он был очень взво
лнован, он не знал, что отвечать. В общем, он, наверное, ответил так, но в друг
ой форме. Сталин полностью удовлетворился, отправил его в МХАТ на работу
помощником режиссёра. И через полгода Булгаков понял, что он обобран, он н
ичего не получил. Он вступил в отношения с таким человеком, конвенцию зак
лючил. Потому что, если он отказался, значит, он остаётся на условиях Стали
на, другого тут нет.
И в течение 31-го года он делает наброски, писать он не в силах, он полностью
разрушен, он не в силах писать. Он понял, что он проиграл. И он делает наброс
ки, где появляется Мастер и Маргарита, потому что в это время, в феврале пр
имерно 31-го года, у него ещё происходит личная трагедия: Шиловский узнаёт
об их отношениях и говорит Елене Сергеевне (она рассказывала), что детей н
и в коем случае не отдаст. У неё двое детей, для неё, как для подавляющего бо
льшинства женщин, вопрос сразу решён, и она соглашается не видеться с Бул
гаковым. Значит, он в жутком состоянии.
И вот из двух этих биографических поворотов (из того, что он понял, что он п
опал в ловушку и заключил союз, конвенцию с человеком, который даже почти
не человек, что называется; и личная трагедия) замысел романа приобретае
т совершенно другие очертания. И когда в 32-м году, уже встретившись с Елено
й Сергеевной, соединив с ней свою судьбу, осенью он приступает заново к ро
ману, в сущности, происходит следующее. Новый роман он помещает в каркас с
тарого Ц не выбрасывать же. И в этот момент две линии в его творчестве сое
диняются, как будто искра пролетает, и сплавляются две линии, которые шли
параллельно. И дальше уже рассказ не о чём-то автобиографическом, это ром
ан о судьбе художника в особой ситуации.
В.Н. Мариэтта Омаровна, вы говорите про неожиданного появивше
гося Мастера. Мне кажется, что если проследить по произведениям Булгаков
а, начиная с 20-х годов, то художника, писателя ещё не было в его произведени
ях. Потом он к этому пришёл, в 30-х годах. И тогда начались почти все произвед
ения о писателях. Потому что Булгаков, на мой взгляд, ища идеальную личнос
ть, нашёл художника.
М.Ч. Он уже есть в «Мольере», в «Кабале святош», в 29-ом году, однов
ременно.
В.Н. Да, да. Он нашёл этот образ как раз тогда. Он перебирал учёны
х, военных и пришёл к художникам.
М.Ч. Вы совершенно правы, он нашёл в 29-ом году.
И второе, что ещё было важно, частично об этом говорил Владимир Иванович, я
тоже пыталась когда-то всё это осознавать. Его творчество, как никакое др
угое, представляет собой единый текст. И он никак не мог подступить после
«Белой гвардии» к новому роману, как он пишет в «Записках покойника»: «Я с
тал думать, что делать… Если ты писатель, так возьми пиши второй роман. Тол
ько я не мог никак понять, о чём он должен быть». Это автобиографическое пр
изнание, я считаю.
Потому что он не мог писать о Москве, то есть о современности, о современно
й России, с позиции слабости. А иначе интеллигент писать и не мог, потому ч
то он был окружён совершенно. Недаром в дневнике… Отчасти у меня есть так
ая маленькая гордость, у филологов есть свои гордости маленькие Ц я нап
исала в одной своей работе, что он «приехал в Москву жить под победителям
и». И потом был найден дневник, спустя ряд лет, и он называется «Под пятой».

А.Г. «О, как я угадал!»
М.Ч. Я пыталась прочувствовать ощущение, с которым он в Москву
приехал в 21-ом году, и оказалось, это действительно совпало с его ощущение
м. Хотя и печальный факт, что так он себя чувствовал, но вот тешит ум или душ
у, что удалось угадать.
Он так был устроен, что внутри он был победителем, и он мог писать о соврем
енности всё-таки с позиции какой-то победы над этими людьми, которые заве
домо победили. Вот почему в «Роковых яйцах» Персиков хотя гибнет, но до эт
ого он ворочает делами, что называется, он способен на то, на что Рокк ника
к не способен. И следующий этап Ц это Преображенский, который вообще мож
ет сказать: «Ах так, я вообще-то тебе, Швондер, дал только биологическую жи
знь, социальную, но раз так получилось, возвращайтесь обратно».
И Воланд, вот что я хочу сказать, касаясь романа о современности; Воланд Ц
это третья ступень этих отношений. Вы говорили о мистике, вот она. Для тог
о чтобы действительно удовлетворить своё чувство художника, «я не могу п
исать о современности на коленях», для этого повествование в рамках, усл
овно говоря, реалистических, ему не подходило, он мог только взять что-то,
что можно назвать мистикой, можно назвать сатирой, гротеском, это он и выб
ирает.
В.Н. Воланд Ц это яркая метафора власти.
М.Ч. Да. Но власти другой, побеждающей власть. Для того чтобы на
йти кого-то, кто сильнее существующей власти, ему понадобился только дья
вол. И не было другого выхода.
А.Г. Вы сказали, Владимир Иванович, что он искал и нашёл героя
Ц художника. Мне кажется, что художник у него (кстати, победитель, действи
тельно) всё-таки высокомерен по отношению к тому, что его окружает. Не мог
у забыть этот диалог Мастера с Иванушкой в сумасшедшем доме, когда он в от
вет на вопрос Иванушки: «Разве вы мои стихи читали?», говорит: «Никаких я в
аших стихов не читал».
М.Ч. Правильно говорит.
А.Г. «Разве я других не читал?»
В.Н. Мастер Ц провидец.
М.Ч. Так он правильно говорит.
А.Г. Нет, я не спорю с тем, что он говорит правильно. Но это высоко
мерное наблюдение Булгакова над событиями выносит его за скобки происх
одящего. С моей точки зрения, он не участник этих событий, он зовёт читател
я вперёд: я тебе покажу. Показать можно, только находясь на определённом р
асстоянии.
М.Ч. Он и был на расстоянии, правильно совершенно.
А.Г. Тогда что это по жанру, я пытаюсь понять? Потому что отказ о
т погружения сразу зачёркивает драму, это или комедия, или трагедия. Как в
ы определяете жанр «Мастера и Маргариты»?
В.Н. Жанр Ц это трагедия, безусловно, «Свободная Мениппея» в ж
анре трагедии написана. И вы знаете, Мастер всё-таки постигнул истину, и с
реди прочего роман «Мастер и Маргарита» Ц это ещё роман об истине, котор
ую увидел и Булгаков, и его герои. Мастер почувствовал, а Воланд увидел, Во
ланд равен автору-творцу этого произведения. И, в общем-то, мне кажется, чт
о булгаковеды ещё вплотную не подошли к развёрнутой трактовке той истин
ы, которая открылась Булгакову и его героям.
А.Г. Первый вопрос, который возникает, что же это за истина?
В.Н. Это следующий этап булгаковедения, я думаю. Мастер не высо
комерен, нет, просто для него многое уже открылось.
М.Ч. Он помогает ведь Иванушке-то возродиться. То есть высоком
ерный человек, он говорит «идите прочь», а он хотел стряхнуть порок. Вы зна
ете, очень много есть мелких таких деталей, воспоминаний. Сохранились по
строчечке, по фразе воспоминания о том, как он то на одном литературном кр
ужке, то на другом проводил ликбез. Он всё время, когда слышал, что «это наш
красный Лев Толстой», говорил: «Подождите», и читал кусок. Ну и все видели,
что это не то, что не Лев Толстой. Это ликбез такой был. Он хотел, так сказать
, заставить людей увидеть ситуацию свежим взглядом, сказать «опомнитесь
».
Ведь в советской власти было это колдовство, которое до сих пор многими е
щё владеет, принятие одного за другое. Все как будто сговорились считать
такого-то писателем, например, секретарей Союза писателей считать писат
елями.
Сейчас приезжаешь куда-нибудь в Америку, извините за снобизм, как я говор
ю своим студентам, в Гарварде идёшь по стеллажам в хранении (наслаждение
одно ходить между стеллажами, туда пускают в хранение везде) и видишь, что
мы замусорили весь мир, понимаете? «Секретарская литература» и о каждом
ещё книги. Страшно, понимаете, мы замусорили библиотеки всего мира. Ну лад
но, это дело особое.
Так вот, у него очень хорошие слова, обращённые к Иванушке: «Скажите сами,
хороши ваши стихи?» Ц «Чудовищны», Ц честно ответил Иванушка. Замечате
льный разговор. Как говорится, везде бы так. Я уверена, что многие, если бы в
прямую их кто спросил (ведь в человеке есть совесть всегда), многие бы сказ
али: «Всё, что я пишу, чудовищно». И литературоведы бы советского времени э
то сказали, которые, кстати, Булгакова розовым рисовали, будто он немножк
о был… Ну, как написал уже в 87-м году один из членов комиссии по литературно
му наследию Булгакова в предисловии, «что Булгаков всегда говорил револ
юции Ц да». Я тогда большое довольно интервью давала «Литературной газе
те» и сказала: «Ну разве что Ц да… (с многоточием)». Потому что, какое уж тут
«да»?
А.Г. Но феномен Батума, скажем. Объясните мне, пожалуйста, это и
скренний порыв?
М.Ч. Ведь слово «искренний», дорогой Александр Гарьевич, я все
гда это говорю, только кажется, что что-то объясняет. Можно написать том, в
от такую книжку, только про слово «искреннее». Это вроде как биотоки или э
нергетика.
Нам кажется, что объясняет, мы привыкли пользоваться этим словом, я им пол
ьзуюсь, но оно ничего не объясняет, потому что Булгаков был, в отличие от п
одавляющего большинства своих современников и собратьев по цеху, он был
монархист.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35