Он считал, что у евреев «не было гениальных или талантливых людей, а если и были, то всех их можно было пересчитать по пальцам. Десять столетий не породили и десятка великих». И он написал в Палату Старейшин, что является человеком «отсталых привычек», который всю жизнь жил чуждыми вам интересами», и что, дескать, такой человек никоим образом не способен «выполнять постоянные обязанности, противоречащие его чувствам». Его оштрафовали на 40 фунтов и вопрос замяли. Однако через три года к этому вопросу вернулись, и тогда Д’Израэли полностью порвал с иудаизмом и окрестил своих детей. Этот разрыв был немаловажен для его сына, Британии, да и в целом. Дело в том, что до 1858 года евреи по закону не допускались в парламент, то есть, не будучи окрещен, Дизраэли не смог бы стать премьер-министром. Через 7 лет после крещения Дизраэли, 26 августа 1824 года, аналогичное событие произошло в немецком городе Трире. В этот раз речь шла о 6-летнем Карле Генрихе Марксе, как его назвали при крещении. Отступничество этой семьи было еще более серьезным. Дед Маркса был трирским раввином до самой смерти в 1789 году; его дядя был раввином в описываемое время. Его мать была родом из семьи, которая в течение многих поколений была знаменита своими раввинами и богословами, начиная с Меира Кацеленбогена, бывшего в XVI веке ректо-ром талмудического колледжа в Падуе. Однако отец Маркса, Генрих, дитя просвещения, был учеником Вольтера и Руссо. Кроме того, он был амбициозным адвокатом. Трир в это время находился в Пруссии, где евреи получили права в соответствии с эдиктом от 11 мая 1812 года. Теоретически этот эдикт сохранял силу, несмотря на поражение Наполеона; на практике же его обходили. В результате, например, евреи могли изучать право, но не служить ему. Поэтому Генрих Маркс обратился в христианство и возглавил со временем трирскую коллегию адвокатов, а Карл, вместо того чтобы ходить в ешиву, посещал Трирскую высшую школу, а впоследствии был уволен из директоров школы за либерализм. Его крещение имело, пожалуй, большее значение для судеб мира, чем крещение Дизраэли. Обращение в христианство стало одной из реакций евреев на эмансипацию. Традиционно крещение было средством избежать преследований, и эмансипация должна была бы сделать этот шаг необязательным. На самом же деле, с конца XVIII века случаи крещения евреев участились. Оно перестало быть драматическим актом измены, переходом из одного мира в другой. С падением роли, которую религия играла в жизни общества, обращение становилось скорее мирским актом, чем религиозным, а его мотивация – вполне циничной. Генрих Гейне (1797–1856), который сам крестился через год после Карла Маркса, презрительно называл этот акт «входным билетом в европейское общество». Эти билеты в XIX столетии купили не менее 250 тысяч евреев Центральной и Восточной Европы. Немецкий историк Теодор Моммзен, который был большим другом евреев, указывал, что христианство было уже не столько названием религии, сколько «единственным словом, выражающим сегодня характер международной цивилизации, объединившимися в которую ощущают себя многие миллионы людей, населяющих нашу многонациональную планету». В XIX веке человек примерно так же ощущал необходимость стать христианином, как в XX – учить английский. Это относилось не только к евреям, но и к неисчислимым цветным туземцам. Для еврея повсюду, кроме Соединенных Штатов, оставаться евреем означало нести материальные жертвы. Австрийский писатель и газетный редактор Карл Эмиль Францос (1848–1904) говорил, что у евреев этот процесс происходит различными способами: «Один еврей не может заставить себя нести жертвы – и крестится. Другой несет их, но в глубине души считает иудаизм источником своих несчастий и начинает его ненавидеть. Третий же, именно потому, что жертвы так тяжелы, становится более предан иудаизму». Крещение сулило значительные выгоды. В Англии, начиная с середины XVIII века, оно снимало последние препятствия, мешавшие еврею подняться в высшие слои общества. Миллионер Самсон Гидеон был готов еще нести жертвы сам, но не подвергать им своего сына. В итоге он сумел сделать Самсона Гидеонамладшего баронетом еще в Итоне, а в дальнейшем юноша стал депутатом парламента и ирландским лордом. Сэр Манассия Лопес крестился и стал депутатом, так же как и Дэвид Рикардо. Третий депутат парламента из бывших евреев, Ральф Бернал, вырос до Председателя комитетов (вице-спикера).На континенте Европы иудаизм оставался препятствием не столько политической карьере, сколько различным видам экономической деятельности. Даже Наполеон наложил определенные юридические ограничения на евреев (1806). Они утратили силу в 1815 году, и вернувшиеся к власти Бурбоны, к их чести, этих ограничений не восстанавливали. Однако вплоть до 1831 года, пока евреи не получили официально равные права с христианами, они не чувствовали себя в безопасности юридически, так что старое еврейское проклятье тяготело над ними еще 15 лет. Ряд законов Германской конфедерации (1815) лишал евреев многих прав, дарованных им во времена Наполеона, особенно в Бремене и Любеке, где их отменили единовременно, а также в Гамбурге, Франкфурте и Мекленбурге. В Пруссии с евреев брали избирательный налог, годовой налог, регистрационную пошлину и «квартирные». Они не могли владеть землей и заниматься рядом профессий. Их возможности были ограничены «делами, необходимыми в чрезвычайных обстоятельствах», за которые не брались профессиональные гильдии, и ростовщичеством. Затем в Пруссии прошла реформа 1847 года, а на следующий год революция породила список «Основных прав немецкого народа», который устанавливал гражданские права на нерелигиозной основе, включенные в конституции большинства германских государств. Однако ограничения на местожительство евреев оставались в силе в большинстве из них до 60-х годов. В Австрии всеобщая законодательная эмансипация произошла лишь в 1867 году. В Италии с падением Наполеона время пошло для евреев вспять почти повсеместно, и потребовалось время жизни целого поколения, прежде чем были восстановлены права, обретенные в 90-х годах XVIII века. Эмансипация на постоянной основе пришла в Тоскану и Сардинию в 1848 году; за ними последовали Модена, Ломбардия и Романья (1859), Умбрия (1860), Сицилия и Неаполь (1861), Венеция (1866) и Рим (1870). Это лишь упрощенная схема длительного и сложного процесса, в котором были свои остановки, отступления и исключения. В итоге даже в Западной Европе процесс, начатый во Франции в 1789–1791 гг., завершился в юридическом смысле лишь через 80 лет. Дальше на востоке, особенно в России и Румынии, еврейское бесправие оставалось еще достаточно основательным. Эти задержки и неопределенности объясняют, почему такое количество евреев «покупало свой билет в общество» крещением. Однако были и другие способы решить проблему, как быть евреем в XIX столетии. Для многих евреев идеальным было решение, которое нашли Ротшильды. Они нагляднее всех показали, что такое частный банк – новое явление в финансовой жизни XVIII века. Подобные частные финансовые дома были основаны многими евреями, в основном потомками «придворных евреев». Но только Ротшильдам удалось одновременно избежать крещения и банкротства. Это была замечательная семья, которая ухитрялась решать одновременно четыре трудные и, казалось бы, несовместимые задачи: приобретать огромное состояние быстро и честно; широко распределять его, сохраняя доверие многих правительств; продолжать получать большие прибыли и тратить их, не возбуждая народной ненависти; оставаться евреями юридически и в значительной степени по духу. Никто из евреев не зарабатывал столько денег, не потакал тем самым собственным слабостям и не оставался при этом столь популярным. Однако Ротшильды неуловимы. Не существует книги о них, которая была бы одновременно разоблачительной и точной. О них написаны целые библиотеки чепухи. В этом в значительной степени заслуга самой семьи. Одна дама, которая планировала написать книгу под названием « Ложь о Ротшильдах», бросила это занятие, заявив: «Было сравнительно просто обнаружить ложь, но оказалось невозможным найти правду». Семья была в высшей степени скрытна, и это можно понять – ведь они были частными банкирами. У них были доверительные отношения с рядом правительств, а также бесчисленным количеством «сильных личностей». Они были евреями, а потому особенно уязвимы в разорительных судебных процессах. Они никогда не хранили документов больше, чем необходимо. Они систематически уничтожали свои бумаги по целому ряду деловых и личных причин. Они были особенно озабочены тем, чтобы никакие подробности их жизни не удалось бы использовать в антисемитских целях. Поэтому за их кончинами следовало сожжение личных бумаг еще большего масштаба, чем у членов семьи королевы Виктории. Их последний историк Мириам Ротшильд считает, что на то были свои причины. У них не было «комнаты славы», они не были заинтересованы в собственной истории. Они чтили своих предков, как положено добропорядочным людям, и были предусмотрительны; но жили они настоящим, и их не слишком глубоко волновало прошлое и будущее. Тем не менее, наиболее яркие моменты из истории Ротшильдов достаточно ясны. Они стали такими в результате наполеоновских войн, подобно тому, как первая фаза развития крупномасштабной еврейской финансовой системы была продуктом Тридцатилетней войны, и по той же причине: в военное время на первый план выходит еврейская изобретательность, а предрассудки неевреев отступают. Основа состояния семьи была заложена Натаном Майером Ротшильдом в Лондоне. А случилось это так. Вплоть до начала революционных войн во Франции, в середине 1790-х годов, в европейской банковской системе доминировали неевреи: Беринги из Лондона, Хоупы из Амстердама и братья Бертман из Франкфурта. Война быстро расширила финансовый рынок и тем самым освободила место для новичков. Среди последних была германо-еврейская группа – Оппенгеймеры, Ротшильды, Гейне, Мендельсоны. Имя «Ротшильд» произошло от красного щита, висевшего в XVI веке на их доме во Франкфуртском гетто. Патриарх семьи, Майер Амшель (1744–1812) был менялой и одновременно торговал антиквариатом и старинными монетами. Были у него и текстильные интересы (то есть связи в Британии), а продавая монеты Вильгельму IX, электору Гессе-Касселя, он стал его основным финансовым агентом. Электор разбогател, поставляя наемников в Британскую армию. Отсюда – второй канал британских связей. В 1797 году Майер Амшель послал своего сына Натана в Англию присматривать за тамошними делами. Натан отправился в Манчестер, центр Промышленной революции и находившийся в становлении центр мировой торговли хлопчатобумажным текстилем. Сам он хлопка не перерабатывал, но скупал ткани на небольших фабриках, отдавал их в окраску, а затем продавал готовую продукцию континентальным покупателям, причем напрямую, минуя ярмарки. Так он проторил тропу, по которой затем двинулись другие еврейские семьи, специализирующиеся на текстиле, например, Берены из Лидса, Ротенштейны из Брэдфорда. У Натана метод прямой продажи включал предоставление трехмесячного кредита, а это, в свою очередь, означало доступ на Лондонский финансовый рынок. Он уже изучал этот рынок под руководством связанного с его отцом Леви Барента Коэна и женился на дочери Коэна, Ханне. В 1803 году он перенес свои операции в Лондон, как раз вовремя, чтобы войти в бизнес, связанный с займом, который выпустило правительство в связи с расширением войны. Британскому правительству необходимо было получать от размещения займа 20 миллионов фунтов в год (ежегодно). Рынок не мог пропустить через себя такую сумму напрямую, и поэтому часть займа продавалась контрагентам, которые уже искали клиентуру. Натан Ротшильд, завоевавший к этому времени хорошую репутацию своими векселями при торговле текстилем, участвовал в деятельности синдиката контрагентов и одновременно принимал международные векселя. При добывании оборотного капитала он обладал одним завидным преимуществом. После поражения под Йеной в 1806 году электор Гессе-Касселя перевел свои капиталы к Натану в Лондон в обмен на британские ценные бумаги, и Натан, обслуживая интересы Вильгельма IX, поправил и свои дела тоже. Так сложилась репутация Натана в Сити. Он преуспел также и в традиционном еврейском искусстве быстро и безопасно перебрасывать крупные суммы в критических ситуациях. В течение шести лет, с 1811 по 1815 год, Ротшильд и британский Верховный комиссар Джон Херрис сумели переправить британской армии в Испании 42,5 миллиона фунтов золотом, из которых более половины прошли через самого Натана и его младшего брата Джеймса, действовавшего из Франции. К моменту Ватерлоо капитал Ротшильдов составлял 136 000 фунтов, из которых Натан владел в Лондоне 90 000. Операции Джеймса в Париже с 1811 года ознаменовали расширение географии деятельности семьи. Третий брат, Соломон Майер, основал венский филиал дома в 1816 году, а четвертый, Карл Майер, – неаполитанский в 1821 году. Старший сын, Амшель Майер, руководил филиалом во Франкфурте после кончины патриарха в 1812 году. Эта сеть идеально подходила для новой финансовой эры мирного времени, которая началась в 1815 году. Сколачивание огромных сумм, необходимых, чтобы платить армиям, вызвало к жизни международную финансовую систему, основанную на ценных бумагах и кредите, и правительства быстро оценили возможность ее использования для различных целей. В течение десятилетия, 1815–1825 было выпущено в обращение больше ценных бумаг, чем за все предшествующее столетие, и Натан Ротшильд постепенно сменил Беринга в качестве главного банковского дома и первого финансового авторитета в Лондоне. Он не имел дел с хрупкими латиноамериканскими режимами, а предпочитал солидные европейские монархии – Австрию, Россию, Пруссию, известные как Священный Союз, и собрал для них огромную сумму в 1822 году. Через него проходили 7 из 26 займов, полученных зарубежными правительствами в Лондоне с 1818 по 1832 год и еще один – совместно с другими банкирами, то есть, на его долю приходилось 21 миллион фунтов, или 39% от всей суммы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121