Они прекрасно знали, что ефремляне не выговаривают согласный звук «ш», и стоило человеку сказать «сибболет», как его разоблачали и убивали на месте. Эта подробность не имеет существенного значения для повествования, но она, по-видимому, так потрясла рассказчика (как, впрочем, поражает и наше воображение), что ему и в голову не пришло опустить ее. С таким же подходом мы встречаемся и в истории юного Давида в Первой Книге Самуила (Царств), когда Давид симулирует сумасшествие перед гефским царем Анхусом: «…и чертил на дверях, и пускал слюну по бороде своей», что вызывало у Анхуса следующую возмущенную реакцию: «Разве мало у меня сумасшедших, что вы привели его, чтобы он юродствовал предо мною?» Или посмотрите, как старается донести до нас блистательный автор Второй Книги Самуила яркие подробности деяний служившего офицером у Соломона Ванея, сына Иодая, «великого по дела»: «Он поразил двух сыновей Ариила Моавитского; он же сошел и убил льва во рве в снежное время. Он же убил одного египтянина, человека видного; в руке египтянина было копье, а он подошел к нему с палкою, и отнял копье из руки египтянина, и убил его собственным его копьем».Этот инстинкт израильтян не был просто (или главным образом) литературным – он был историческим. Любовь израильтян к прошлому была столь сильной, что они стремились насытить свои повествования колоритной информацией, даже если дидактическая цель этого была неясной или вообще не существовала. Истории в Книгах Судей и Самуила – не просто короткие рассказы. Это – сама история. В Книгах Самуила они начинают превращаться в Великую Историю. В израильско-еврейской литературе этого периода нет бесцельности языческих мифов и хроник. Повествование подчинено основной задаче: рассказать историю, одновременно возвышающую и угрожающую, о взаимоотношениях людей с Богом; и, поскольку цель настолько серьезна, рассказ должен быть точен; во всяком случае, сам автор в душе должен быть в этом убежден. Таким образом, это – история, и очень поучительная для нас, тем более что в ней идет речь об эволюции государственного устройства, о войнах и завоеваниях. При всей своей наивности, Книга Судей по-своему отражает трансформацию израильского общества, его вынужденный переход от демократической теократии к ограниченной монархии. В начале Книги, в главах 6-8, мы знакомимся с историей Гедеона, еще одного бедняка низкого происхождения, который «выколачивал пшеницу в точиле», но был произведен Господом в «мужа сильного». Первоначально Гедеон был довольно мелким командиром, когда под его началом было всего 300 воинов. В дальнейшем же ратные успехи его были таковы, что ему впервые в израильской истории предложили основать наследственную монархию: «И сказали израильтяне Гедеону: владей нами ты и сын твой и сын сына твоего; ибо ты спас нас из руки мадианитян». На это Гедеон ответил: «Ни я не буду владеть вами, ни мой сын не будет владеть вами; Господь да владеет Вами». Этот добрый и скромный человек, отвергнув корону, подчеркнул тем самым, что Израиль оставался теократическим обществом. Тем не менее, ряд историков считает, что дом Гедеона имел вполне реальные шансы превратиться в династию, если бы сын Гедеона, Авимелех, не оказался форменным чудовищем и не совершил одно из самых ошеломляющих преступлений, описанных в Библии, умертвив семьдесят (!) своих братьев. Эта трагедия поставила крест на династических перспективах дома Гедеона, но любопытно, что далее значительная часть Книги Судей намекает на принципиальные недостатки раздробляемой племенной структуры, вновь и вновь повторяя мораль: «В те дни не было царя у Израиля, и каждый делал то, что ему казалось справедливым». История Иеффая кончается кратким, но бурным эпизодом гражданской войны в Израиле. Последние три главы Книги Судей повествуют о зверском изнасиловании наложницы некоего левита, которое произошло в городе Гиве Вениаминовой и привело к жестокому столкновению между вениамитянами и другими племенами – своего рода миниатюрной Троянской войне. А пока племена Израиля сражались между собой, нарастала угроза со стороны филистимлян. Конечно, форму изложения этого материала можно было бы считать (как и делают некоторые ученые) роялистской пропагандой постфактум, однако факты говорят сами за себя: внешняя угроза заставила племена сплотиться, и Израилю пришлось пойти на централизованную систему военного командования, которой попросту не было альтернативы. Филистимляне были намного более грозным противником, чем коренные хананеи, которых израильтяне постепенно лишали собственности и превращали в рабов-илотов. Правда, в Библии неоднократно встречаются намеки на то, что израильтяне чувствовали свою вину за захват земли у хананеев (удивительно похоже на угрызения совести у израильтян конца XX века по поводу бездомных палестинских арабов). Впрочем, израильтяне благополучно справлялись со своими угрызениями, ссылаясь на то, что завоевание – дело богоугодное: «За нечестие народов сих Господь изгоняет их отмща твоего». Что же касается филистимлян, то их агрессивность несомненна. Они были составной частью одной из наиболее грабительских рас позднебронзовой эпохи, так называемых Народов Моря, которые уничтожили то, что оставалось от крито-миносской цивилизации, и были близки к захвату Египта. Когда великий фараон XIX династии Рамсес III изгнал их из поймы Нила в битвах, которые прекрасно изображены в Карнаке, эти, как их называли, «пулести» двинулись на северо-восток и осели в прибрежном районе, который до сих пор носит их имя, – Палестине. Пять больших городов, которые они там построили (Ашкелон, Ашдод, Экрон, Гат и Газа), не подвергались пока систематическим раскопкам, и мы еще очень мало знаем об их культуре. В их воинственности же сомневаться не приходится. У них уже было оружие из железа. Они были хорошо организованы под руководством военно-феодальной аристократии. Около 1050 г. до н.э., уничтожив прибрежных хананеев, они начали крупномасштабное движение во внутренние холмистые районы, занятые к этому времени израильтянами. По-видимому, на юге они завоевали большую часть Иудеи, однако не продвинулись ни к востоку от Иордана, ни в северную Галилею. Больше всего от них пострадало племя вениамитян, которые оказались на острие сопротивления захватчикам. Период, начинающийся с общенациональной антифилистимлянской кампании, исключительно богат историческими документами. К этому времени израильтянами овладела страсть к писанию истории. Однако большая часть этого материала безвозвратно утрачена. В Книге Судей даются интригующие ссылки на пропавшие хроники. У нас есть возможность услышать о том, что некогда существовали «Книга хроник царей Израиля», «Книги хроник царей Иудеи», «Книга актов Соломона» и много других. Но даже те, что уцелели, особенно две Книги Самуила и две Книги Царств, – это важнейший исторический материал, входящий в число величайших исторических трудов древности. Местами в них входит материал из царских архивов, в том числе списки официальных государственных деятелей, губернаторов провинций и даже меню царской кухни. Начиная с этого времени появляется возможность синхронизировать хронологию царей, приведенную в Библии и во внебиблейских источниках, таких, как списки египетских фараонов и Ассирийские «лимму», династические списки. Это дает возможность точной датировки. Если в начале монархического периода погрешность может достигать десяти лет или около того, то позднее точность становится почти абсолютной. Так, мы можем быть уверены, что Саул был убит около 1005 г. до н.э., Давид правил примерно до 966 г., а Соломон умер в 926 или 925 г. до н.э.Более того, библейские тексты преподносят нам потрясающе живые портреты главных исполнителей ролей в национальной драме, портреты, которые не уступают (а подчас и превосходят) те, что через полтысячи лет можно было встретить у греческих историков. Эти персонажи прекрасно вписаны в этический контекст. Однако в этих исторических «моралитэ» существуют не только добро и зло, там можно встретить все оттенки поведения, в том числе пафос, грусть, любовь во всей ее сложности – короче, эмоции, никогда до того не имевшие словесного описания. И здесь же можно обнаружить благоговение перед абстрактными понятиями, ощущение причастности к национальному выбору, судьбе и устройству страны. Из текстов следует, что хотя израильтяне и обратились к монархии в ответ на угрозу уничтожения, исходившую со стороны филистимлян, но сделали это крайне неохотно, пройдя через раннюю стадию, связанную с пророками. Пророком был Авраам; величайшим из пророков был Моисей. Пророки – давнейшая традиция израильтян, и в их глазах наиважнейшая, ибо в условиях теократии, подобной их, пророк – медиум, через которого Бог доводит до людей свои приказы, занимая в обществе центральное положение. Происхождение самого слова «наби» (пророк) достаточно туманно; оно может означать как «тот, кого призвали», так и «тот, кто выходит из себя». Важная фраза встречается в Первой Книге Царств (Самуила): «Тот, кого называют ныне пророком, прежде назывался прозорливцем». Пророков оценивали в первую очередь по их способности предсказывать. Таких людей можно было встретить повсеместно на древнем Ближнем Востоке. Характернейшей чертой древнеегипетской истории начиная с начала III тысячелетия до н.э. была роль, которую играли оракулы. От египтян эта традиция перешла к финикийцам, а затем и к грекам. Согласно «Федру» Платона, для пророчества не требуется человеческой логики, поскольку человек, избранный для этого Богом, является просто передаточным звеном; его состояние называли «энтузиазмом», или божественным помешательством. И израильские пророки тоже служили медиумами. В состоянии транса или неистовства они сообщали о своих божественных видениях при помощи пения, а то и воплями. Впасть в такое состояние помогала музыка. Самуил так описывает этот процесс: «Встретишь сонм пророков, сходящих с высоты, и пред ними псалтирь и тимпан, и свирель, и гусли, и они пророчествуют». Требовал музыки и Елисей: «Теперь позовите мне гуслиста. И когда гуслист играл на гуслях, тогда рука Господня коснулась Елисея». Но, кроме того, пророки пользовались и другими возбуждающими средствами (ладаном, наркотиками, алкоголем) и, случалось, злоупотребляли ими. Так, в Книге Пророка Исайя говорится: «Священник и пророк спотыкаются от крепких напитков; побеждены вином, обезумели от сикеры, в видении ошибаются, в суждении спотыкаются».Однако в израильском обществе пророк был гораздо больше, чем человек, который впадает в экстаз и пытается предсказывать будущее. Они выполняли целый ряд духовных функций. Были религиозными судьями, как Моисей и Девора. Формировали религиозные школы при храмах вроде того храма в Шиломе, куда принесла младенца Самуила его мать Анна. Там он впоследствии «служил пред Господом, надевая льняной эфод» – совсем как священники. Мать приносила ему новое одеяние каждый год, «когда приходила с мужем своим для принесения положенной жертвы». Во многих храмах священники и гильдия пророков работали бок о бок, и конфликт между ними был вовсе необязателен. Но почти с самого начала пророки делали гораздо больший упор на содержание, чем форму религии, инициируя одну из величайших тем в еврейской, да и во всемирной, истории. Как говорил Самуил: «Послушание лучше жертвы и повиновение лучше тука овнов». Они отстаивали пуританские и фундаменталистские элементы религии в противоположность пустым церемониям и бесконечным жертвоприношениям, организуемым священнослужителями. Но так же, как священники имели склонность сползать к «механистической» религии, так и пророки были склонны к сектантству. Кстати, Самуил, подобно Самсону, принадлежал к секте назарейцев, дикого вида заросших людей с минимумом одежды. Эти секты могли впадать в ересь, а то и вовсе перерождаться в новую религию. У назарейцев было много общего с фанатичными и яростными рехавейцами, которые, когда позволяла возможность, участвовали в массовых убийствах отступников. В этих сектах собирались крайние монотеисты и иконоборцы. Они вели зачастую полукочевую жизнь на границе пустыни, где сам сурово-однообразный пейзаж настраивал на дух монотеизма. Именно в таких условиях сформировался ислам – величайшая из всех сектантских ересей, отпочковавшихся от иудаизма. Итак, возвращаясь к нашей теме, те времена были характерны обилием пророков, причем, как неоднократно подчеркивает Библия, многие из них были ложными. Чтобы быть влиятельным, пророк должен был избегать сектантских крайностей и поддерживать контакт с основным руслом израильской жизни. Главная функция пророка – быть посредником между Богом и людьми, а для этого он должен жить вместе с народом. Когда Самуил вырос, то стал судьей, который странствовал по всей стране. Когда филистимляне нанесли мощный удар в самое сердце израильских поселений, заставив израильтян пережить ряд унизительных поражений, захватив Ковчег и, похоже, разрушив храм в Шиломе, было совершенно естественно, что народ обратился к Самуилу, и ему пришлось играть критическую роль в решении вопроса, следует ли израильтянам (и если да, то в какой форме) обратиться в своем отчаянном состоянии к монархии. Первая Книга Самуила дает нам удивительную возможность стать свидетелями горячих конституционных дебатов вокруг этой проблемы. Очевидным кандидатом был командир повстанцев-веньяминейцев Саул, типичный харизматический израильский лидер, поднявшийся из ничего благодаря своей собственной энергии и божественному промыслу. Однако Саул был южанином, и ему не хватало дипломатического искусства, чтобы договориться с северянами, полноценной поддержкой которых он никогда не пользовался. Его мрачный характер прекрасно изображен в Библии: непредсказуемый восточный властелин-бандит, который колеблется между внезапным великодушием и неуемной яростью (возможно, с маниакально-депрессивным оттенком), всегда храбрый, несомненно одаренный, но балансирующий на грани помешательства и временами переходящий ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121