ВОЗРАЖЕНИЕ УЧИТЕЛЯ
Насчет малых причин больших последствий -- типичный предрассудок старой
философии. Математически если причины и следствия соизмеримы, то следствия
не превосходят свои причины по величине. А коррективы такого рода я пробовал
ввести: даже при бесконечно больших показателях социальных параметров
результат их воздействия дает большую, но мнимую величину. Он иллюзорен.
ЗАМЕЧАНИЕ КЛЕВЕТНИКА
Ход рассуждений мне не понятен. Но вывод правилен.
ЗАМЕЧАНИЕ КРИКУНА
Твою формулу можно переписать вот так. Теперь твои парадоксальные
выводы не получишь.
Здорово, сказал Учитель. Ты гений. Это же открытие! Дарю, сказал
Крикун. Только это открытие имеет один слабый пункт. Чтобы эту систему
развалить, здесь должна быть приложена энергия, близкая к бесконечности. Где
ее взять? Или к нулю, сказал Учитель, если объединить наши формулы. Тогда
выходит, что она развалится сама без всяких усилий. Да, сказал Крикун. А
какова величина времени при этом?
МНЕНИЕ БОЛТУНА
Вы говорили о реакционных силах, прогрессивных силах, руководстве,
интеллигенции, интеллектуалах, оппозиции, диссидентах и т.п. Можно подумать,
что они образуют какие-то целостные объединения, члены которых вступают в
более или менее устойчивые связи друг с другом и которые проявляют себя во
вне как нечто единое. Но ведь ничего подобного нет. Это лишь слова, удобные
для классификации. Реально таких групп, объединений и даже просто скоплений
нет. Правдец, например, ни разу в жизни не встречался с Двурушником и не
знал о его существовании до самого последнего времени. И даже встретил его
появление враждебно. Аналогично для пары Двурушник -- Мазила. Реально
имеются сотни миллионов индивидов и сотни миллионов групп из индивидов,
объединенных миллиардами ниточек-связей в некое целое. Люди, о которых вы
говорили, вкраплены в клеточки этого целого в самых различных местах,
группах, организациях. Если даже они общаются между собою, как мы, например,
они не образуют социальных групп. Если даже допустить какие-то возможности
объединения усилий интеллектуалов, например -- в виде особого журнала, вы
все равно в принципе не измените ситуацию. Интеллектуал, активно работающий
в упомянутом гипотетическом журнале, все равно остается членом какой-то иной
группы, организации, учреждения. Он там должен числиться работающим и
работать на самом деле, получать зарплату, испытывать давление коллектива и
т.п. Если он позволит себе переступить какие-то грани в упомянутом
гипотетическом объединении, в отношении его немедленно будут приняты акции в
его реальном социальном объединении. И так в отношении всех категорий лиц, о
которых вы говорили. Даже в отношении руководства. На Западе делают грубую
ошибку, когда эти категории лиц у нас рассматривают по аналогии со своими.
Даже выражение "ибанские ученые" имеет различный смысл у нас и у них. У нас
это выражение есть либо общий термин, обозначающий индивидов, разбросанных в
системе ибанского общества в различных его частях так, что указать предмет,
соответствующий ему, невозможно. И в этом случае имеют смысл лишь выражения
"ибанский ученый", "ибанский интеллектуал", "ибанский художник" и т.п. Либо
выражения "ибанские ученые", "ибанские художники", "ибанские писатели" и
т.п. обозначают Академию Наук -- официальную организацию, объединяющую
тысячи учреждений, в которой лиц, являющихся "подлинными учеными" ничтожно
мало, Союз Художников из многих тысяч людей самого различного толка, Союз
Писателей и т.п. Странно, что все эти вещи общеизвестны, но знание их не
оказывает влияния на строй мышления. И это вполне устраивает официальную
точку зрения. Ибанские писатели заклеймили Правдеца. Запад удивляется: как
они могли! А они не могли иначе, ибо они суть социальные организации,
живущие по своим социальным законам, а не по принципам чести, достоинства,
независимости убеждений и т.п. некоей мифической писательской организации.
Ибанские ученые заклеймили Двурушника. На Западе удивляются: как они могли!
Они же ученые!
МНЕНИЕ НЕВРАСТЕНИКА
Верно, если бы сейчас, например, человек пятьдесят более или менее
значительных интеллигентов объединились и сделали совместное заявление
политического порядка, эффект был бы ошеломляющий. Но попробуй, набери этих
интеллигентов хотя бы на одну акцию! Не случайно, между прочим, у нас с
таким остервенением набросились на подписантов. Запахло оппозиционными
объединениями.
МНЕНИЕ БОЛТУНА
Так что я тоже склонен думать, что никакой растерянности не было. Было
скорее всего крайнее обнажение социальных механизмов нашей жизни. Наша
социальная система на виду у всех, спокойно, не спеша сработала как
автономная безжалостная машина и установила сама по себе наиболее
соответствующее ей состояние. Она просто слегка перестроилась применительно
к изменившимся обстоятельствам. И с точки зрения истории сделала она это в
поразительно короткий срок.
МЫСЛЬ КРИКУНА
Скоро вся эта размазня кончится. И что останется от всей их болтовни? И
все вернется на круги своя. И никто не подумает о тех, кто молча работал и
сработал весь этот интригующий период. Их частично уже уничтожили. Скоро
уничтожат остатки. И опять должны будут родиться мальчики и девочки,
способные пойти на все или хотя бы на многое. А родятся ли они?
ЖИВИ, КАК ВСЕ
Пытался спросить,
Как правильно жить
И быть при этом счастли-и-вым.
И должен признать,
Бессмысленно ждать
Отве-е-тов правди-и-вых.
Враги и друзья
Врут почем зря.
Кричат, вопрос-де, мол, сло-о-жен.
Не пей, не кури.
С женой не дури.
Начальников слушаться до-о-лжен.
А годы летят,
А люди твердят,
Не лезь напрасно из ко-о-жи.
Чем чище живешь,
Скорей пропадешь.
Никто тебе не помо-о-жет.
От тоски от такой
Завоешь порой
Смертельно раненым зве-е-рем.
От боли молчишь.
До боли кричишь.
Никто тебе не пове-е-рит.
Но стоит спросить,
Как пристроиться жить,
Чтобы добиться уда-а-чи.
Помочь норовят,
В один голос твердят,
Живи, как все мы, не ина-а-че.
А выть-то, собственно говоря, не из-за чего, сказал Социолог, делавший
заключение экспертизы об этой песне Певца. Жизнь в Ибанске значительно
улучшилась. Вот вам факты. Исчезла только копченая колбаса. А вареная-то
осталась. Цена на мясо выросла не в пять раз, как ожидали, а только в три с
половиной. Посадили не тридцать оппозиционеров, как планировали, а всего
лишь двадцать девять целых и три десятых. И влепили им не по десять лет, как
следовало бы, а лишь по семь с последующим пребыванием в лагерях особого
режима четыре года. Распустились, сказал Сотрудник. Да, сказал Супруга. Они
нам очень мешают работать.
ПРАВДИВАЯ ЛОЖЬ
У нас, говорит Неврастеник Журналисту, порядок такой. Если признают,
что недооценили такое-то направление в науке, значит, его разгромили. Если
признают, что в отдельных случаях докторские степени присуждаются не по
заслугам, значит, докторская степень превратилась в средство карьеры,
стяжательства, престижа, очковтирательства. И дело тут не в той лживой
форме, в какой это преподносится официально. К этому привыкли. И желающие
делают скидку на систему. Дело в том, что процессы, ведущие к таким даже
официально критикуемым ситуациям, проходят у всех на глазах. Их последствия
очевидны с самого начала. Но нет никаких сил им противостоять. Возьмите,
например, историю с докторами. Только в нашей сфере в доктора ежегодно
проходило несколько сот человек. Думаете, это ученые? Даже по нашим крайне
низким критериям это почти на сто процентов невежды и шарлатаны. Но это
руководящие деятели, их ближайшие холуи и фактические авторы их вшивых
сочинений, растущие карьеристы, сотрудники ответственных организаций и т.п.
Проходят заседания секторов, кафедр, ученых советов, редколлегий, комиссий.
Все знают, что к чему. Но все ведут себя так, будто обсуждаются новые идеи,
ценные результаты, глубокие мысли. Спектакль за спектаклем. Из года в год. И
попробуй, пикни. Разорвут в клочья. В такой ситуации если чудом проскочит
действительно талантливый и продуктивный ученый, его так или иначе раздавят.
Или приручат. Для рекламы. Или, скорее, для прикрытия. Но вот по каким-то
причинам обнаруживаются последствия этих спектаклей, которые начинают мешать
самим их участникам. Надо принимать меры. И принимают. Как? Другая серия
спектаклей с теми же исполнителями. Они готовы выполнить любые указания,
провести любые мероприятия. Но по-своему. Так, чтобы сами они не пострадали.
Сейчас, например, установили более строгий отбор в доктора. И кто же пал
первой жертвой нового порядка? Те, кто по идее должен был бы быть доктором в
первую очередь. Более высокие инстанции, говорите? Так ведь там тоже
спектакли. Другие, но спектакли. Вы думаете, их дело -- добиться, чтобы наши
доктора стали подлинными учеными? Да для них подлинный ученый, как и
подлинный художник, писатель и т.п., есть первый враг. Для них все подлинное
враждебно. Им нужна бутафория, муляж, камуфляж, румяна. Их реальное дело --
дать указание, обсудить, принять решение. И проследить, чтобы нижестоящие
инстанции отреагировали положенным в их спектакле способом.
ЧАС ПЯТЫЙ
Был день рождения друга. Немного выпили. Разговорились. Добрались до
проблемы власти и свободы личности. А кто им дал право распоряжаться мною,
как пешкой, сказал Крикун. Такого права нет. Это не право. Это -- грубое
насилие. Право предполагает добрую волю. А тут происходит умышленное
смешение понятий. Законодательное закрепление насилия -- это одно. Если вы
хотите употреблять тут слово "право", говорите о праве-насилии или, если вам
это не нравится и вы хотите выглядеть гуманным, о праве-один.
Законодательное закрепление сопротивления насилию -- это другое. Говорите
тут о праве-свободе. Конечно, это вызывает нежелательные ассоциации. А у
нас, как известно, рай свободы. Ну, говорите тут о праве-два. И какие бы вы
слова тут ни употребляли, право-один есть противоположность права-два.
Принуждение есть противоположность свободе, хотя они и касаются одних и тех
же явлений. И в языке определяются друг через друга. Вы говорите о
революции, войне, стройках, перелетах, плотинах, выставках и прочих
свидетельствах правоты доктрин. А я тут при чем? Это их дело, а не мое. Я
пришел в этот мир не по своей доброй воле. И не по просьбе, во всяком
случае. При рождении я не давал подписки одобрять все то, что они натворили.
Я застал мир таким, каким он стал независимо от меня. И я никому ничего не
должен. Отплатить за образование? А много ли оно стоит? И кому платить? А
то, что моя мать годами работала даром, это что? Тоже благодеяние? Я сам
работал в дармохозе. И что получил за это? Шиш. Мало? Ладно, я работать
буду. С меня сдерут еще в десять раз больше, чем дали мне. Но это все из
другой оперы. Не надо передергивать. Мы не об этом говорим. Мое моральное
право что-то приникать в этом данном мне мире, а что-то отвергать. Для меня
он есть нечто изначальное, а не результат.
Друзья не поняли речь Крикуна. Они поняли только то, что Крикун знает и
понимает нечто запретное, с их точки зрения, и недоступное им. И написали
совместный донос в Органы с просьбой спасти их товарища, подпавшего под
чье-то дурное влияние. Вопрос о влиянии кого-то другого был бесспорен. Не
мог же Крикун, который учился с ними в одной школе, читал одни и те же
книжки, хуже одевался, хуже питался, реже ходил в кино, совсем не ходил в
театр и не имел умных взрослых друзей, сам додуматься до всего этого. И
слова у него не наши.
Вечером в подвал спустился незнакомый молодой человек и предложил
Крикуну прогуляться. Крикун сразу понял, в чем дело, и собрал свои скудные
пожитки. Там ему было даже неплохо. Впервые в жизни он спал на отдельной
койке и питался три раза в день. С ним вели длинные разговоры большие
начальники. Он их ставил в тупик своими вопросами и суждениями. Они хотели
узнать, кто его научил так говорить. А его не учил никто. То, что он им
говорил, было для них ново и удивительно. И они не могли приклеить его к
чему-нибудь знакомому. И его решили выпустить на время, чтобы проследить
связи. А он, не заходя домой и не сказав никому ни слова, сразу уехал в
деревню. С этого момента он все свои наиболее важные решения в жизни
принимал внезапно. Оказалось, что это был единственный правильный способ
остаться на свободе.
Прошло полгода. Как-то поздней осенью соседка позвала мать и сказала,
что про Крикуна спрашивали в районе. Схватив горбушку хлеба и трешку денег,
Мать побежала в поле, где Крикун работал. Беги, сказала она ему. Она не
проронила ни слезинки. А когда он ушел, и она поняла, что больше никогда его
не увидит, она упала на серую мокрую холодную землю и впилась в нее зубами.
Помоги ему, господи, шептала она. Ничего больше не прошу. Только помоги ему.
Это моя жизнь. Это мука моя, И твоя тоже, господи. Что ты без него!
На станции на мешках сидели пьяные мужики, завербованные на Дальний
Север. Они сидели жалкие и серые. И заунывно скулили:
Вот скоро-скоро поезд грянет,
Гудок уныло загудит,
Кого-то здесь у нас не станет,
Кого-то поезд утащит.
Крикун вскочил на замедливший ход товарняк и забился между бревен.
Ледяной ветер продувал насквозь. Ничего, говорил он себе, терпи. Это только
начало. А слезы капали на черствую краюху. И была она вкусна и мягка.
Если бы люди изобрели такой прибор, чтобы можно было разглядеть чистую
юную душу после безжалостного погрома!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58