От двадцати пяти
до пятидесяти очков -- больной третьей категории. От нуля до двадцати пяти
-- второй. Ниже нуля -- первой. Ниже минус пятидесяти -- высшей. Затем
комиссия принимает решение считать обвиняемого нормальным или ненормальным
такой-то категории в зависимости от суммы очков. Если больной -- объявляется
приговор: приговариваетесь к принудительному лечению такой-то категории.
Надевают специальные наручники и наножники и ведут осужденного в клинику
показать, как выглядят осужденные по этой категории. Я посмотрел. Третью
категорию. Кошмар. Только двух выдержал. Больше не мог. Несколько дней
рвало. До сих пор мутит. После осмотра излечиваемых осужденному последний
раз предлагают подписать бумаги -- показания, признания, раскаяния. Если
подпишет, участь облегчается. Снижается категория лечения или передается в
обычный суд. Потом -- уколы. Опять-таки в зависимости от категории. Это
жестоко, говорит Супруга. Последствия лечения могли бы и не показывать.
Ничего подобного, говорит Социолог. Тогда наказание теряет смысл. Наказуемый
должен знать, что его ожидает. А в чем заключается состояние излечиваемых,
спросил Мыслитель. О, сказал Брат, это они здорово продумали. Смертный
приговор -- детская игрушка в сравнении с этим. Представь себе состояние
человека, который узнает, что его сейчас должны убить. И растяни это
состояние на много лет. Они там, между прочим, долго живут. Плюс физические
страдания. А чем различаются категории с этой точки зрения, спросил
Сослуживец. Степенью, сказал Брат. К излечиваемым первой категории допуск
только с подписью Заместителя. А осмотр больных высшей категории кроме
обслуживающего персонала запрещен вообще. Так что можете себе представить...
ЖИЗНЬ НАЧИНАЕТСЯ
Что это, спросил Болтун. Так, сказал Мазила. Ерунда. Для денег.
Надгробие некоему Почвоеду. Кто такой, спросил Болтун. Крупная шишка, сказал
Мазила. Между прочим, не очень старый. Нашего поколения. Сдох внезапно.
Инфаркт. Родственники решили, что надгробие буду делать я. Во что бы то ни
стало! Вот как! Я становлюсь модным гробовщиком.
Эх, хорошо в стране ибанской жить!
Эх, хорошо вождей из глины лепить!
Слушал Голос? Нет, сказал Болтун. Что-нибудь новое? Еще какое, сказал
Мазила, Весь мир гудит. Сбежал Плясун. Это такой удар! Бешеный успех. А тут
был на третьих ролях. Вот что значит раскованность. Представляешь, сама
Королева ножки ему целовала. Неплохо, сказал Болтун. Смысл есть удрать,
сказал Мазила. Но я погожу еще немного. Когда они нам начнут жопу целовать,
вот тогда будет самое время. Ты помнишь, Крикуна, спросил Болтун. Нет,
сказал Мазила. У меня тут столько всяких перебывало. Всех не запомнишь.
Крикун не всякий, сказал Болтун. А что с ним, спросил Мазила. Ничего
особенного, сказал Болтун. В психиатрической. За что, спросил Мазила. Кто
знает, сказал Болтун. По всей вероятности, за Срамиздат. У тебя Сотрудник
бывает. Ты не смог бы... Нет, сказал Мазила. Я не хочу с этим связываться.
Понятно, сказал Болтун. Это не твоя игра. Я был у него. Смотреть страшно.
Говорит о подлинном изме. Книгу писать собирается. Просил бумагу и карандаш.
Только вот буквы, говорит, не все помнит. Кто знает, сказал Мазила. Может
быть в этом-то и заключена подлинная правда. А я получил разрешение.
Поздравляю, сказал Болтун. Насовсем? Нет, сказал Мазила. На два года. Значит
насовсем, сказал Болтун. Вот долеплю этого болвана, сказал Мазила, и буду
собираться. Желаю удачи, сказал Болтун. Я пошел. Пока! Пока, сказал Мазила.
Пиши! Если буквы, конечно, не забудешь. Ха-ха!
Болтун ушел, и душа покинула тело Мазилы. И ему стало легко и весело.
Жизнь только начинается, сказал он. И запел:
Ах, дайте только мне свободу,
Я мир сумею победить.
На удивление народу
Шедевр невиданный слепить.
Чушь невероятная, подумал он. Какой кретин придумал?
Шедевр невиданный сле-е-е-пить.
Шедевр неви-и-и-данный...
Ше-е-е-е-е-д-е-е-е-вррррр...
Вр-р-р-р-р.....
Р-р-р-р-р.......
ЧАС ПРЕДПОСЛЕДНИЙ
Почему же все-таки они так быстро капитулировали? Лодер выдал всех.
Даже тех, о ком Органы не имели никаких сведений. Трусость? Это не
объяснение. Принцип? Создать видимость большого дела? Но такой ценой! Они же
много потеряют в глазах общества. Они перед лицом истории. И не могут этого
не понимать. Глупость? Насилие? Загадка для истории. А загадки никакой нет.
Просто они плоть от плоти и кровь от крови этого общества. Они -- ибанцы, и
этим все сказано. Обычные нормальные ибанцы. Только в необычной позиции. И
не надо от них требовать что-то другое. Крысы живут по-крысиному. И
протестуют по-крысиному. Они сделали свое дело. Они достойны уважения. А ты?
Время еще есть. Не торопись с выводами. Может быть ты тоже обычный ибанец?
Как и они? Конечно, обычный рядовой ибанец. Но я им не хочу быть. И не буду.
Значит я не буду совсем. Вот и все! Жизнь окончена.
И ему стало легко и весело.
Написана жизни последняя строчка,
Поставлена в жизни последняя точка.
Жизнь прошла. И теперь все равно,
Был ты герой или только говно.
Лишь до мысли последней тревожит ответ,
Сделал ты дело свое или нет.
Поразительный все-таки мир! Неужели это действительно новая более
высокая ступень в развитии общества? Пусть так. Пусть им без меня будет
лучше.
Сделал ты дело свое или нет.
Сделал ты дело свое...
Дело свое...
Дело...
............
УСЛОВИЕ ПРИМИРЕНИЯ
Я мог бы со всем этим примириться, говорит Неврастеник. Нельзя то, ибо
так нужно в интересах государства. Нельзя это, ибо так нужно в интересах
Братии. Нужно то, ибо... Нужно это, ибо... Пусть так. Мне в общем-то совсем
мало нужно. Но если бы это все делала действительно неодушевленная безликая
машина! Тогда все воспринималось бы как природная необходимость. Но
машины-то тут как раз и нет. Тут -- живые люди. Твои коллеги, друзья,
соратники, соученики, учителя, ученики, подчиненные, начальники, соседи,
родители, дети и т.п. Когда сваливают на некую безликую машину (это модно),
то фактически попадаются на удочку официальной демагогии. Машины нет. Есть
люди. Вот тебя не пустили на конгресс. Нецелесообразно. А кто это решил? А
кто поехал? Почему решал этот подонок и проходимец? Почему поехал этот
невежда и хапуга? На деле все разговоры о целесообразности, нуждах и т.п.
суть лишь демагогическая форма для карьеристов, стяжателей, невежд,
бездарностей. Примириться? Надо ставить вопрос не так: с чем? А так: с кем?
Примириться с карьеристами, хапугами, тупицами, невеждами? Они задают тон.
Они хозяйничают. Покорствовать им? Подпевать им? Становиться своим для них?
Нет, это мне не подходит. Это многим, очень многим не подходит. И мы
сопротивляемся. Но как? Вот я должен писать кусок в книжку, главным автором
которой будет Секретарь. Я напишу этот кусок левой ногой. Все равно лучше
этого никто не напишет. И остальные так же поступают. Выйдет очередная
дегенеративная книжка. Ее превознесут. Будут прекрасные рецензии. Переведут
для заграницы. На премию выдвинут. И дадут. И станет эта книга очередным
стандартом для всех. Я сопротивляюсь, и итог этого -- расцвет кретинизма в
одной из областей культуры. Вы думаете, я преступник? Это всех устраивает.
Напиши я приличный текст, меня разнесут. Так что мое сопротивление в
конечном итоге есть примирение. Пробиваться? Можно пробиваться. Некоторые
так делают. И пробиваются. Меняется что-нибудь? Да. Эта область жизни теперь
выглядит более прилично. Смотрите, говорят, у нас талант поощряется. У нас
во какие величины есть! А по сути остается та же общая ситуация, только
лучше замаскированная. И пробиться становится еще труднее. Ранее пробившиеся
теперь тоже прилагают усилия, чтобы ты не пробился. Так что в общем-то не
играет роли, примиряешься ты или нет. Тебя об этом даже и не спрашивают.
ИНТЕРВЬЮ МАЗИЛЫ
Кого Вы считаете самой значительной фигурой в духовной жизни Ибанска
нашего времени, спросили журналисты у Мазилы, когда он прибыл в Париж. В
последние годы, ответил Мазила, в Ибанске появилось много интеллектуалов,
которые, как мне кажется, обсуждают современные проблемы человечества на
довольно высоком уровне. Могу назвать, например, Брата, Распашонку,
Режиссера. Мыслителя, Социолога, Супругу, Нытика, Хлюпика и многих других. А
что Вы намерены делать здесь, спросили журналисты. Я буду ставить
грандиозный монумент, посвященный борьбе сил добра против сил зла, сказал
Мазила.
А ЖИЗНЬ ИДЕТ
Вы слышали, что..., сказал Социолог многозначительно. И слюни от ужаса
потекли по его бороде прямо на новые расклешенные в коленках
ультрафиолетовые штаны в крупную клетку, купленные на днях за границей.
Кошмар! Мы стараемся, а они... Говорят, что... сказала Супруга, одергивая
волочившуюся по полу модную юбку из крокодиловой шкуры, сделанную по
спецзаказу в ателье Органов. Могу вам по секрету сообщить, что..., сказал
Кис, раздуваясь от важности. И тут же наложил в штаны от своей собственной
сплетни. Ходят слухи, будто..., сказал Мыслитель, и его могучая лысина
покрылась испариной от сознания гнусности той роли, какую ему навязали в
этом деле эти мерзавцы. Впрочем, он никогда не разделял взглядов этих
кретинов. Это не его игра. Я слышал, как... разговаривал с... по поводу...,
сказал Сослуживец. И носик его затрясся от возбуждения. Нет, нет, поспешно
добавил он. Я не хочу сказать, что..., я хочу сказать, лишь то, что... Как
долго это протянется, спросил Неврастеник для того, чтобы ответить самому.
Год! От силы год. Все их затеи лопнут, и тогда... Они уже лопнули, сказал
Брат. Мне говорил... Мы горим по всем статьям. А что, если..., сказала
Супруга. Это будет кошмар, сказал Сослуживец и побежал в туалет. Кто бы мог
подумать, сказал Социолог, что мы будем молить судьбу, чтобы этот...
подольше удержался у власти! Это лучшее из того, что у нас вообще возможно,
сказал Неврастеник. Да, сказал Журналист, на Западе считают, что если...
Выпьем за его здоровье, сказал Сослуживец и запел:
Содвинем стаканы
И выпьем их лихо.
Пусть эти болваны
Сидят себе тихо,
Чтобы как-нибудь сдуру
Не забрили в солдаты,
Не содрали с нас шкуру,
Не лишили зарплаты.
Присутствующие единодушно подхватили:
Не лиши-и-и-и-и-ли зарпла-а-а-а-ты!
ПОСЛЕДНИЙ ЧАС
Что же осталось? Пустяки. Пена. Заключение к ненаписанному роману.
Последняя формула ненайденного доказательства.
У дома Крикун заметил машину. И узнал ее. Это их машина. У подъезда
стояли мальчики. Они не прятались и не скрывали своих намерений. Этого
детину он видел, когда провожали Певца. Домой нельзя. Куда теперь? Все
известные ему каналы наверняка блокированы. К Правдецу возвращаться тоже
нельзя, это очевидно. К тому же, судя по последним встречам, этот альянс
окончился. Странно, подумал он, такой большой человек и такой наивный. Как
ребенок. Почему он все-таки решился доверить мне книгу? Он же уверен, что я
стукач. Решил поиграть? Руками Органов сделать дело? Такие идеи сейчас
популярны. Неужели он на них клюнул? Вряд ли. Скорее всего -- я один из
двух, по крайней мере. Может быть отвлечь внимание... Впрочем, это меня не
касается. Это уже не моя игра. Тут все во что-то играют. А я?..
Он пошел на бульвар и сел на сырую холодную скамейку. Куда же пойти? Он
стал перебирать в памяти всех своих знакомых. И с ужасом констатировал:
пойти не к кому. Он ужаснулся не за себя. Он привык. Он ужаснулся за них.
Когда тебя не ценят, это не одиночество. Когда тебя не понимают, это не
одиночество. Когда тебе некому излить душу, это тоже не одиночество.
Одиночество -- это когда ты сидишь вот так ночью один на улице в мокром,
холодном, заснувшем, многомиллионном городе и знаешь, что тебе некуда отсюда
идти и не к кому идти.
Осталось одно, решил он. Случай. Как всегда. И он пошел. Сначала просто
куда-то пошел. Потом, понял, что идет на аэродром.
Вот темной слякотной ночью по обочине дороги километр за километром
вышагивает уже немолодой смертельно уставший человек, думал он. Зачем? Кому
все это нужно? Конечно, миллионы людей получат на какое-то время забаву. А в
нашей серой жизни это не так уж мало. Для этого? Нет. А сколько людей будет
радо тому, что Им дали по мозгам! И будет переживать праздничное настроение.
А сколько людей скажет себе после этого, хватит! Правда, немногие из них
реализуют это свое решение. Может быть никто. Но все-таки они это скажут.
Для этого? Нет. А какой переполох поднимется в верхах! И в Органах! Сколько
будет вздрючек! Сколько для них прибавится работы! Настоящей, а не
фиктивной. Это будет действительно значительное событие, а не липа. Для
этого? Нет. Он давно привык относиться к ним не как к людям, а как к
бездушным силам природы. А интеллигенция! Бог мой, сколько будет разговоров!
Море слов. Перемигиваний. Вздохов. Охов. Всяких. За. Против. С одной
стороны. С другой стороны. Все переговорят. Для этого? Нет. Он давно
убедился в том, что нигде не встречается так много дегенератов, как среди
деятелей науки и искусства. И каких дегенератов! Для них? Упаси боже! Среди
них, конечно, найдется несколько человек, которые все поймут. Но это --
капля в море. Это за порогом ощутимости,. А кто вспомнит о тех, кто делал
всю черновую работу? Мы же ибанцы везде и во всем. Много ли говорят о
рядовых научных сотрудниках, когда честь открытий приписывают начальникам и
воздают им почести? Вспоминают, но скопом, для очистки совести. Они не
персонифицированы. Так для чего? Для кого? Бессмысленные вопросы. Мотивов
давно нет. Они сработали в свое время и исчезли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58