Зайдем. Я покажу тебе два любопытных явления. Первое --
лаборатория от Академии педагогики. Изыскивает новые методы обучения.
Экспериментирует. Сейчас они в первом классе учат сразу тензорному
исчислению. А это -- телевизионная аппаратура. Наблюдает. И каковы
результаты, спрашивает Крикун. Блестящие, говорят Учитель. Заведующего
лабораторией выбрали в академики. Заместителя -- в члены-корреспонденты.
Трубят на весь мир. На премию выдвинули Я не о том, говорит Крикун. А, ты об
этом, говорит Учитель. Ищут панацею, а ее нет. И в принципе быть не может.
Может быть лишь липа, удобная для отчетов и трескотни пропаганды. Нечто
вроде педагогической кукурузы. Это все прекрасно понимает директор школы.
Человек уникальный. Совершенно одинокий. Не верит ни в какой изм. А между
тем вынужден систематически быть в центре одуряющей ибанской формалистики.
Ты не знаешь, что такое жизнь директора школы. И еще меньше -- жизнь очень
хорошего директора. Как он может жить так из года в год, не понимаю. А не
будь таких людей, мы бы быстро-быстро вернулись в состояние дикости. Из
этого вот окна, между прочим, не так давно выбросился завуч, фронтовик.
Отличный педагог. Ребята его боготворили. Начались интриги. Сплетни.
Клевета. Запутали парня. Не выдержал. Он нарушил закон нашей школы: учитель
должен быть на хорошем счету, но не должен выделяться в качестве
исключительного явления. На его фоне остальные выглядели серыми, лживыми,
бездарными. Они не потерпели этого. Вообще парадоксальная ситуация
складывается. Официальная идеология проповедует коллективизм. Но именно
подлинный коллективизм-то противопоказан тут. Он еще более чужд этому
обществу, чем индивидуализм. Индивидуализм противоречит основам и потому
официально наказуем. Коллективизм разоблачителен. Но он признан официально.
Потому он наказуем втихаря. Потихоньку душат. Потом превозносят.
Разговор с директором поразил Крикуна фатальной безысходностью. Двойки
не дают ставить? Нельзя слабых исключать? На второй год не оставлять? Это
все пустяки. Не играет роли. Педагоги слабые? Программа набита ерундой?
Пустяки. Не играет роли. Лаборатория? Новые методы? Пустяки. Не играет роли.
А что же играет роль, спросил Крикун и тут же понял, что вопрос глупый.
Директор пожал плечами. Вы сначала четко сформулируйте, что именно Вас не
удовлетворяет в школьном обучении и в его результатах, сказал он. Тогда,
может быть, я смогу Вам сказать что-нибудь вразумительное. Дело-то все в
том, что все официальные претензии к школе фиктивны. И все реформаторская
деятельность есть такая же фикция. Это неверно, что школа не удовлетворяет
потребностей вузов. Вузы сами не могут четко установить свои потребности.
Это вранье, будто школа отстала от состояния современной науки. Современная
наука во многом есть сама фикция. Дело, повторяю, совсем не в этом. Школа не
есть всего лишь подготовка людей к получению образования и специальности.
Школа есть часть жизни общества, идущая в полном соответствии с законами
целого. Она отражает в себе все общество со всеми его качествами и
проблемами. Здесь они лишь трансформируются применительно к возрасту и
положению граждан. Вот я бы сейчас завел Вас в класс. Что бы Вы увидели?
Учеников? Средних? Слабых? Сильных? Отличников? Нет. Это не играет уже роли.
Вы бы увидели А, который обязательно поступит в Институт международных
отношений. Он серый, лживый, противный парень. А перед ним на цыпочках все
ходят. Почему? Папа. Вот налево от него сидит В. Отъявленный карьерист и
демагог. Этот дорогу свою знает. Его устроят, возьмут, примут, переведут,
пошлют и т.п. Продолжать? Вот в этом году пятьдесят человек окончат нашу
школу. Многим ли из них надо выходить на передовой край науки? Двум-трем.
Так они, между прочим, уже в школе знают многое такое, чего не знают старые
Доктора. Сами. Им все равно, какая школа. Старая для таких даже лучше была.
Один из них выдающихся способностей мальчик. Но, увы, в университет его не
возьмут. И он это знает. Потеря для науки? Да. А разве она от школы зависит?
Я бы многое мог Вам порассказать. Но, извините, дела. Заходите еще
как-нибудь. Вы в авиации служили, как будто? Я ведь тоже. Только я в
бомбардировочной. Штурман.
Ну как, спросил Учитель. Мне его жаль, сказал Крикун. Он настоящий
мужчина. И потому никогда не выбросится из окна.
ИНТЕРВЬЮ ПЕВЦА
Живет далеко и высоко,
У самых у райских ворот
В дружной семье одиноко
Талантливый бездарь народ.
От умности вздорный,
До лени упорный,
Несчастный счастливый народ.
Величественный, невзрачный,
Наполненный и пустой,
Загадочный и прозрачный,
Запутанный и простой,
Не ведая, не вылезая
Из всяких побед и невзгод,
Живет он в преддверии рая,
Никчемный великий народ.
От трусости смелый,
До скупости щедрый,
Покорный бунтарский народ.
Злопамятен и отходчив,
Сверхскромен и сверххвастлив,
Растяпист и очень находчив,
Медлителен и тороплив,
В надежде на райское счастье,
Не день, и не два, и не год,
Без веры в чужое участье
Гниет-процветает народ.
От сонности бодрый,
До злобности добрый,
Холуйский и гордый народ.
Беспечен и осторожен,
Недогадлив и прозорлив,
Обманчив и так же надежен,
Задумчив, не в меру болтлив,
Он цели своей добьется,
И в рай под началом припрет,
От радости с горя упьется,
Трудяга-бездельник народ.
От смеха слезливый,
До жути счастливый,
Свободно зажатый народ.
Замкнутый и открытый,
Всем свойским, всему не свой,
Изголодавшийся, сытый,
Всевидящий, вечно слепой.
И ежели свойство какое
Приходит на память уму,
Не ошибешься, спокойно
Приписывай также ему.
Не вздумай ему лишь идею
Подкинуть с иных сторон,
Он схватит тебя за шею
И выкинет на хер вон.
Исполненный долга,
Без всякого толка
Гонимый народ гегемон.
ПРИВИЛЕГИИ
Главным механизмом распределения материальных и духовных ценностей и
вообще всего, что интересует людей как потребителей, говорит Клеветник,
является распределение в соответствии с социальными привилегиями. И принцип
здесь таков: каждому по его социальному положению. Имеется, конечно, масса
обстоятельств, которые нарушают чистое проявление этого принципа и затемняют
его действие. Это, например, случаи распределения по труду, жульничество,
махинации, злоупотребление служебным положением, таланты и исключительная
трудоспособность, наследство, паразитизм и т.п. Но, повторяю, основу и
стержень системы распределения нашего общества образует система социальных
привилегий и распределение в соответствии с социальным положением индивидов.
И потому ожесточенная борьба за повышение своей социальной позиции и
социальные привилегии есть суть и тело всей нашей социальной жизни. А так
как имеет место тенденция к превращению социальных слоев общества в
наследственный институт, то борьба эта принимает поистине одуряющие формы,
ибо речь идет уже о судьбе потомков, рода.
Забота о благе трудящихся, которую декларирует вся наша пропаганда,
есть с этой точки зрения такой же идеологический миф, как и распределение по
труду. Нельзя сказать, что ее нет. Но что это такое? Отчасти --
профессиональное дело массы людей, живущих за счет этого дела. Например,
строительные организации, больницы и т.п. Нелепо думать, что строитель, врач
и т.п. существуют для блага трудящихся. Научно правильная формулировка тут
такова: группа людей существует за счет такой-то сферы деятельности. Забота
о благе трудящихся, далее, есть средство некоторой категории людей в борьбе
за свое положение и продвижение. Заботясь о людях, руководители завоевывают
репутацию и укрепляются у власти. Но главным образом это -- идеологическая
пропаганда и демагогия, имеющая целью сохранение статус-кво.
Одна из задач возможной научной теории в данном случае -- выяснить
вытекающие из изложенной ситуации необходимые следствия. В частности,
главным стимулом деятельности наиболее активной части общества становится
достижение более высокого уровня потребления не путем реализации личных
талантов и личного труда, а путем борьбы за более выгодные социальные
позиции по законам этой борьбы, не имеющим ничего общего с талантами и
трудом. В результате общество приобретает тенденцию к снижению своего
творческого потенциала. Я думаю, что это общество вообще глубоко враждебно
всяким видам творческих проявлений и по другим аспектам его
жизнедеятельности.
Принцип распределения, о котором я вам говорил, не есть проявление
некоей природной справедливости или результат произвольного
законодательства, Он есть результат совокупного действия массы волевых
поступков людей и постоянно воспроизводится как таковой, закрепляясь в
обычаях, законах, привычках и т.п. Просто, люди, занимающие то или иное
социальное положение, урывают для себя от общего пирога тот кусок, который
максимально доступен их силе. Каждый стремится урвать максимум, доступный
ему по его положению. Максимальный кусок с минимальными затратами, -- вот
святая святых этого общества, рядящегося в одежды заботы, великодушия,
доброты, справедливости и т.п.
Итак, ибанское общество есть весьма сложная, дифференцированная и
иерархически структурированная система привилегий. Сложная система власти
призвана сохранять в воспроизводить эту систему привилегий. Ибанская
культура со своей стороны создает систему лжи, маскирующую эту весьма
прозаическую жизнь и изображающую ее как всеобщее равенство, справедливость,
процветание.
Я намеренно ничего не говорил о первой части рассматриваемого принципа
(от каждого по его способностям), поскольку он двусмысленен. Если имеются в
виду способности устраиваться в жизни, то он справедлив. Тут людей
уговаривать не надо. А если имеются в виду прирожденные способности к
производству духовных и материальных ценностей, то они не являются
социальными привилегиями и допускаются лишь в той мере, в какой не
затрагивают последние существенным образом.
ЦЕНА ОПЫТА
Книга окончена, сказал Правдец. Что дальше? Надо экземпляр спрятать
здесь, сказал Друг, а другой переправить туда. Лучше по два, сказал другой
Друг. Для перестраховки. Один экземпляр спрячу я, сказал Друг. Другой
экземпляр я могу спрятать, сказал Брат, А как переправить, спросил Правдец.
Брат упомянул о Крикуне. Правда, сказал он, есть что-то в нем такое, что мне
не нравится. А что ты скажешь, спросил Правдец у Друга. Годы тюрьмы научили
нас разбираться в людях. Тут ошибки не должно быть. Я тоже в нем сомневаюсь,
сказал Друг. Ну что же, значит отпадает, сказал Правдец. А может быть, стоит
с ними поиграть? У меня есть идея, засмеялся он. Перепечатаем последний
роман Литератора. Пусть переправляет! Идея всем понравилась. Все весело
смеялись, представляя, как вытянутся физиономии у сотрудников Органов, когда
они...
Так и порешили. Взяв один экземпляр Книги, Брат побежал к друзьям из
Органов. Потрясающая Книга, сказал он. Правдецу надо помочь. Поможем, сказал
Сотрудник. Оставь почитать. Не могу, сказал Брат. Единственный экземпляр.
Лично мне доверил. Тогда снимем несколько копий, сказал Сотрудник. Мы
оплатим. Идет, сказал Брат. Сделав несколько копий, Брат один экземпляр
загнал Журналисту, еще один кому-то еще, еще один потерял по пьянке.
Остальные принес Сотруднику. Тот был занят и отослал Брата к Инструктору.
Инструктор уезжал в отпуск и отложил дело до своего возвращения. Когда он
вернулся из отпуска и начал читать Книгу, она ему показалась скучной и
неудобной. Он не знал, за что зацепиться и к чему придраться. И направил
Книгу на отзыв штатным экспертам по этим вопросам -- Социологу и Мыслителю.
Социолог, высоко ценивший свои высококвалифицированные заключения, никогда
не торопился с ними, набивая себе цену. И он отложил Книгу подальше,
намереваясь заняться ею где-нибудь через месяц. Он даже не посмотрел, кто
автор Книги. Мыслитель остро ненавидевший Правдеца за свою собственную
бездарность, полистал Книгу и написал краткое заключение, в котором заметил
между прочим (среди массы прочих бессмысленных фраз о мировой литературе),
что это типичная болтовня на лагерную тематику. Началась обычная рутина,
благодаря которой Книга как-то ухитрилась проскользнуть на Запад. И только
Брат, зачастивший в гости к Сотруднику, с увлечением растолковывал ему смысл
новой книги Правдеца. Сын Сотрудника выпросил ее у него почитать до утра.
Собрав своих друзей, он попотчевал их новой книгой о лагерях. Ловко мы их
обвели вокруг пальца, говорил Правдец своему Другу. Да, говорил Друг, это у
нас не отнимешь! Тюремный опыт не пропал даром.
ГИМН СОБРАНИЮ
Представь себе, говорит Он, Двурушника прорабатывали на собрании. И
чего там только про него не наговорили! В основном -- друзья и коллеги,
знавшие его не один десяток лет. Плюнул бы он на собрание и не пошел,
говорит Она. Нельзя, говорит Он. Характеристику не дали бы. Плюнул бы на
характеристику, говорит Она. Нельзя, говорит Он. Без характеристики не
выпустили бы. Или, в крайнем случае, задержали бы еще на год. Чудовищная
нелепость, говорит Она. Что такое, в конце концов, наше собрание? Ничто,
говорит Он. Но -- всесильное ничто в таких случаях.
Эх, собрание, братание,
Давней юности мечта.
Взгляд соседки. Щебетание.
Сигареты теплота.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58