И у него были наверняка. Но он их мастерски скрывал.— Еще один вопрос, — Никольский в подтверждение близкого конца разговора допил кофе. — Не может ли быть так, что убийство Андрианова в какой-то степени связано с его служебным положением?— Пожалуй, нет, — Китаин еще чуть подумал, закурил и окончательно решил: — Нет.— Тогда с вопросами все, — Никольский поднялся. — Сейчас подъедет следователь, и нам придется вскрыть сейф убитого Андрианова. И, естественно, изъять его содержимое. Вы не возражаете?Китаин пожал плечами:— Как я могу возражать? Вы действуете по закону. Контрольный ключ от сейфа вам вручит комендант.— Спасибо. Пусть он понятым будет. Ключ же у меня свой — в наследство от покойника достался, — Никольский натянуто улыбнулся. — Еще раз спасибо.— Не за что, Сергей Васильевич. Вот мы опять встретились и опять по-настоящему и не поговорили. Суетна наша жизнь, — философски взгрустнул миллионер.— Безусловно, — согласился Никольский и резким коротким поклоном распрощался.
… — Ничего перспективного, — горько посетовал следователь. В скромном кабинете (с китаинским и не сравнить) он медленно рассматривал кучу бумаг из сейфа, с которыми уже успел ознакомиться; куча разлетелась по письменному столу и выглядела просто жалким мусором.— Ну, а фотографии эти мы заберем, можно? — попросил следовательского согласия Никольский, играя пачкой фотоснимков, как колодой карт.— Хоть какая иконография по делу, — наукообразно высказался следователь. — Что ж, попытайтесь, побегайте со снимками. Может, что и выйдет.— Миша, за мной! — бодро приказал Никольский — не любил он сидячей бумажной работы — и выскочил из андриановского кабинета. Лепилов — за ним.Раздвинулась стеклянная стена, и вот они уже на воле. При ярком солнечном свете Никольский выбрал из пачки четыре фотографии и протянул их Лепилову:— Миша, одна нога здесь, другая там!— Где — там? — недопонял Миша.— У дамочки, которая нас ночью по телевизору видела. Ну, у той, соседки убитого, — пояснил Сергей. — Покажи ей эти фотки. Может, узнает кого-нибудь. Хотя наверняка узнает: она, я думаю, свой телевизор постоянно смотрит. Действуй!— Бу сделано! — гаркнул жизнерадостный Лепилов.
…Миша чинно сидел на самом краешке немыслимо красивого итальянского стула и умильно взирал на даму, раскинувшуюся на не менее красивом диване. Была она не бабкой-соглядатаем, не теткой-сплетницей, а зрелой, гладкой, холеной красоткой, постоянно пребывавшей в тихом восхищении собой, любимой. Красотка держала речь:— Нет, нет, уж вы поверьте мне. Жизнь наша страшна и груба. Вот вы, интеллигентный молодой человек, и то были сегодня ночью со мной непозволительно резки.— Еще раз прошу прощения, Наталья Валерьяновна, — тихо извинился Лепилов и осторожно приступил к главному: — Но вы все-таки посмотрите фотографии, может, кого-нибудь узнаете? — И протянул ей четыре карточки.— Кого я могу узнать? Я из дома боюсь выйти, — поведала она с чувством. Снимки тем не менее взяла и принялась с любопытством их разглядывать.— Но телевизор-то смотрите? — гнул свою линию Лепилов.— А что телевизор? И по телевизору ужас и грязь! — воскликнула она с отчаянием гимназистки, вдруг узнавшей, что любовь не исчерпывается вздохами на скамейке.— Я не про тот, я про ваш… — брякнул Миша, но Наталья Валерьяновна его перебила.— Рома! — вскричала она обрадованно, узнав кого-то. — Это Рома!— А кто такой Рома? — ласково и осторожно спросил Лепилов.— Рома, племянник Андрианова! — воодушевленно пояснила дама. — Прелестный мальчик, скромный, застенчивый, изящный, как девушка! Из балетных…
Никольский изучал фотографии, ровными рядами разложенные на столе, когда в дверях возник торжествующий Лепилов. Не обратил на его вид внимания Никольский. Рассеянно глянув на него, сказал:— Одни мужики, — и спросил то ли у себя, то ли у Лепилова. — Сколько ему лет было?— Пятьдесят два, — уверенно доложил Лепилов.— Еще вполне мог. Садись, — и продолжал, когда Лепилов сел к столу. — Накопал?— Самую малость, — скромно ответил Миша и расплылся в победной улыбке.— А сияешь как начищенный медный таз. Докладывай лучше! — приказал Сергей.Лепилов положил на стол фотку и ликующе произнес: — Рома!— Романа жрет саркома. Ариведерчи, Рома, — неожиданно даже для себя выдал Никольский дурацкий стишок. Изумился своим словам. — С чего это я? Дальше, дальше говори.— Племянник Андрианова, — заговорил Миша, едва сдержав смешок, вызванный выходкой начальника. — Объявился года полтора тому назад. Посещал дядю чуть ли ни каждый день. Часто оставался ночевать…— Подожди, — прервал его Никольский, снял трубку, набрал номер, нажал кнопку громкой связи. — И послушай, — после третьего гудка где-то сняли трубку и уверенный мужской голос произнес «Да». — Я хотел бы поговорить с полковником Меньшиковым.— Здравствуйте, Сергей Васильевич, — обрадовался собеседник.— Уже по голосу узнаете, Юрий Николаевич, видно, очень уж я вам надоел. Здравствуйте. У меня к вам несколько вопросов… — Никольский выжидающе примолк.— Вероятно, в связи с убийством Андрианова? — спросил Меньшиков. — Задавайте ваши вопросы.— Хочу предупредить, ответы будет слушать и мой помощник, — предупредил Сергей.— Да хоть американский шпион, Сергей Васильевич, — хмыкнул полковник. — Спрашивайте.— Вы знали его? — первым делом спросил Никольский.— Весьма приблизительно… — Какая-то гадливость послышалась в голосе Меньшикова.— Но все-таки ваше мнение? — настаивал Сергей.— Служака без особой фантазии, — нудно затянул полковник. — Скрытен, насторожен, отчужден от сослуживцев. Впрочем, как и они от него.— Они от него, — повторил Никольский. — Если не секрет, почему?— О покойниках либо хорошо, либо. — Меньшиков замялся. — Надо плохо, Сергей Васильевич?— Надо все как есть, точнее, все как было, Юрий Николаевич.— Вызывала подозрение, да нет, просто брезгливость его нежная дружба с женоподобным сержантом-сверхсрочком, нашим дверным вертухаем, — невольная брезгливость слышалась в словах Меньшикова.— Ого, в ФСБ на феню перешли! — пошутил Сергей.— По фене и продолжу, — не принял шутки полковник. — Возникло подозрение, что Андрианов — глиномес.— Активный педераст, как я понимаю, — уточнил Никольский. Ничего себе кино начинается!— Вы по этой версии работаете? — спросил Меньшиков.— Пока нет. Спасибо вам, Юрий Николаевич, и до свидания. — Никольский положил трубку, одним глазом (другой был лукаво прикрыт) уставился на Лепилова. — А что еще тебе мадам поведала?— Что жизнь страшна и груба, — с пафосом произнес Миша. — Что она из дому боится выйти. Что по телевизору показывают ужас и грязь…— По ее телевизору? — осведомился Никольский, приподняв брови.— По обычному, — сказал Лепилов и, спохватившись, вспомнил: — Да, жаловалась, что ее персональный телевизор последнее время барахлит. То показывает, как надо, то полная темнота.Продолжить рассказ не позволила Анюта. Она не вошла — просунула голову в дверную щель, повела туда-сюда как бы испуганными очами и натужно просипела:— Здравствуйте, мальчики.— Новая роль? — поинтересовался Лепилов, а Никольский гавкнул барбосом:— Тебя кто сюда пустил?Анюта тотчас же вышла из одного образа и вошла в другой. Осторожно проникла в кабинет, по-девчачьи клоня голову, застеснялась, замерла в нерешительности.— А я не знаю… как-то само собой получилось… извините, если что…— По ней Паршиков неровно дышит, — дал пояснения по ходу действия Лепилов.Пояснение это почему-то рассердило Никольского, и он сказал Лепилову:— Нечего ей здесь делать.— Ну, это мне решать, — уверенно возразила третья Анюта. — Да и вообще я ваш внештатный сотрудник, секретный агент, что хочу, то и ворочу.— Тогда вороти быстрее. Что тебе? — Ныне Никольский джентльменом не был.— Ты хоть знаешь, кто такой Тенесси Уильяме? — с доброй насмешкой спросила Анна.— Мишка знает, — буркнул Сергей. — Знаешь, Миша?Лепилов важно кивнул.— Так вот, завтра у нас «Трамвай желание», и я — главная. Держи два билета в тот же третий ряд! — Она протянула ему билеты.Никольский в размышлении взял бумажку за угол.— А второй кому? — спросил он недоуменно.— Мишку захвати, — Анюта скорчила рожу Лепилову. — Он знаток.— Все? — нетерпеливо осведомился Никольский.— Усе, шеф, — голосом Папанова из «Бриллиантовой руки» подтвердила Анюта.И вдруг Никольского осенило:— Нютка, картинки посмотреть можешь? — И кивком указал на фотографии.Анюта зашла ему за спину, через его плечо глянула на мини-экспозицию, заметила с пренебрежением:— Ничего интересного. Дружный коллектив голубых.— Знаешь кого-нибудь из них? — насторожился Никольский.Анюта брезгливо фыркнула — настолько выразительно, будто разом произнесла целый мини-монолог: да, мол, знаю кое-кого, но от подобных знакомств ни удовольствия мне, ни пользы.— А этого? — Никольский через плечо протянул ей фотографию Ромы.— Личико знакомое, — поморщилась Анна. — Недавно где-то видела… — она примолкла, вспоминая, и вдруг обрадовалась: — Точно! Вчера! В клипе то ли Салтыковой, то ли Ветлицкой — он на подтанцовке кривлялся, пантеру изображал. По ТВ-6.— Точно? — осторожно, боясь спугнуть удачу, спросил Никольский.— Господи, врать-то мне зачем?! — спросила Анна удивленно.— Ты молодец, Анюта, — похвалил он. Пообещал: — В штат возьму.— И удостоверение выдай, красную книжечку! — подхватила девушка. — Все?Глядя на нее и в то же время мимо, Никольский задумчиво кивнул.— Тогда прощевайте, пацаны! — залихватски подбоченилась уже то ли четвертая, то ли пятая Анюта. — Завтра увидимся!Она упорхнула. Проводив ее глазами и обернувшись к Лепилову, Никольский по-волчьи оскалился.— Задачу свою понимаешь, Лепилов? На ТВ-6, с клипа копию, узнай, какая фирма его снимала…— И далее со всеми остановками — перебил Лепилов. — Не первый год замужем, Сергей Васильевич. Я Вешнякова в подмогу возьму. Можно?
…В несусветно громадном павильоне «Мосфильма», перемахивая через толстые кабели, деревянные брусы, металлические крепления, а иногда и спотыкаясь о них, шли к ослепительно яркому пятачку Лепилов и Вешняков. Дошли. На пятачке трое в оранжевых трико по зеленой хлорвиниловой траве подползали к круглому озерцу — зеркалу, лежавшему на полу. От камеры, глядевшей на все это безобразие сверху и чуть со стороны, донеслось наконец:— Стоп! Спасибо всем. На сегодня закончили.Погасли осветительные приборы. В тусклой полутьме съемочная группа беспорядочно рассредоточилась. Одного из оранжевых уже в открытых воротах павильона Вешняков цепко схватил за предплечье:— Молодой человек, не торопитесь. Нам надо поговорить.— Кому это вам? Не знаю я никого! — жутко тараща глаза от охватившего его ужаса, закричал Рома.— Нам, работникам сто восьмого отделения милиции, — ответил подошедший Лепилов. — С чего это ты так перепугался, Рома?
Как всегда элегантно одетый в стиле ретро Витек, склонив пробор к клавиатуре аккордеона, самозабвенно пел о том, что
Ты весь день сегодня ходишь дутый,Даже глаз не хочешь поднимать.Мишка, в эту трудную минутуТак тебя мне хочется обнять.Мишка, Мишка, где твоя улыбка,Полная задора и огня?Самая нелепая ошибка. Мишка,То, что ты уходишь от меня.
Ресторанный зал, словив ностальгический кайф, рукоплескал. Но двое в красных пиджаках поднялись, чтобы их заметил певец, и продолжали аплодировать поднятыми вверх руками. Витек кивком обозначил, что заметил их, снял с плеча аккордеон. Остальные музыканты уже сложили оружие. Наступил перерыв.Витек покуривал у заднего входа в ресторан. Подошли краснопиджачники.— Привет, — сказал один из них, видимо, главный.— Привет, привет, — небрежно откликнулся Витек. — С чем пожаловали?— Товарец, Арсентьевич, — ответил главный. — На этот раз не бумажки, а настоящие картины, — и важно добавил: — Масло.— В рамах, — робко подал голос второй.— Где они? — без восторга поинтересовался Витек.— В машине. В багажнике, — сообщил главный, но, видя вялую реакцию певца, решил уточнить: — Смотреть будешь?— Посмотрю на всякий случай, — лениво согласился Витек, отшвырнул окурок и стал наблюдать, как краснопиджачники доставали из багажника утлой «Мазды» нечто обширно-прямоугольное, опутанное тряпьем…— Вот, — сказал главный и поставил на пол, привалив к стене, полупейзаж-полуинтерьер: на первом плане была изображена притемненная, оформленная в стиле ампир гостиная некой усадьбы, за обширными окнами которой виднелся яркий осенний парк.— Еще что есть? — без всяких эмоций выспрашивал Витек.Вторая картина изображала деревенскую избу в перевивах кумачовых подолов, багряных платков, лазоревых рубах, свекольных лиц. Крестьянская свадьба!Далее следовало нечто батальное: шеренги солдат с ружьями наперевес, ядра горкой, орудия на лафетах и всюду — круглые дымы.Три картины стояли у стены закутка — артуборной. Витек цыкнул зубом.— И сколько вы за них хотите?— Вот за эти — палец главного указал на усадьбу и избу, — по двести, а за ту, Арсентьевич, пятьсот, не меньше.— Откуда они, Валентин? — прищурился Витек.— В прошлые разы ты вроде не очень интересовался, откуда бумаги… — Валентин явно смутился и от этого стал слегка развязен.— В прошлые разы были листы графики, которые могли храниться, как ты утверждал, в сундуке твоей бабушки, — жестко возразил Витек. — Я поверил или захотел поверить, что так и было. Но на этот раз в сказочку о том, что ты нашел эти картины на чердаке, поверить не смогу. Откуда они?— Слово, Арсентьевич, не ворованные! — испугался Валентин.— Это ты так говоришь! — отрезал певец.— Он тебе слово дал, фраер! — вдруг ощетинился второй.Не испугался Витек, сказал презрительно:— Огонь-то из ноздрей убери, Змей Горыныч.Валентин ссориться не хотел, он продать картины хотел.— Поутихни, Алик, — приказал он. Алик поворчал, утихая.— Последняя цена, Арсентьевич, эти по сто пятьдесят, а за войну четыреста, — определил сумму Валентин.— Семьсот баксов, — подсчитал в уме Витек и твердо решил: — Шестьсот.— Грабишь ты нас… — Парень загрустил.— За шестьсот я не требую ответа на вопрос, откуда они, — напомнил Витек, выдвинул плоский ящичек хилого стола и, не считая, протянул тоненькую пачечку «зеленых» Валентину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40