— полюбопытствовала Анна.— В Париж. В ЮНЕСКО трудится, — спокойно сообщил он.— Ну и Бог с ней, — решила Анюта. — Давай начнем?… — Ты в бабочке, а я декольте. Завтрак аристократов, — девушка подняла рюмку. — За что выпьем, Сергей?— За здоровье присутствующих дам! — провозгласил Никольский и поднял свою. Выпили, помолчали. Анюта не выдержала:— О чем думаешь, сыщик неустанный?Никольский расплылся в улыбке:— О тебе, Анюта, исключительно о тебе. С премьерой! Ты была замечательна.Сергей взял руку девушки и галантно поцеловал. Не отпуская ее, он обнял Анюту за талию и произнес только одно слово: — Вальс!Никольский плавно повел свою даму в вальсе без музыки. Анюта смотрела на него с нескрываемым интересом…— …Кружится, вертится шар голубой,Кружится, вертится над головой, — полудекламировал, полунапевал Сергей, танцуя с Анютой.И как будто зазвучала здесь хорошо знакомая мелодия…— Крутится, вертится — хочет упасть,Кавалер барышню хочет украсть… ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ. «ГОЛУБЫЕ ДОРОГИ». Лихо возят генералов. Милицейский «Мерседес» с ухарского разворота мягко тормознул у самого входа в 108-е отделение. Генерал Колесников хозяйским толчком распахнул дверь в дежурную часть и, не останавливаясь, поздоровался-осведомился:— Здорово, Паршиков, как дела?— Здравия желаю, товарищ генерал! — Майор вскочил, вытянулся. — У всех одно дело: вас ждем!А генерал уже серо-синей птицей — молодой, молодой еще! — взлетел вверх по лестнице. Паршиков с непонятной интонацией признал:— Орел.— Генерал… — философски-всеобъемлюще подытожил тоже вытянувшийся в струнку сержант.В кабинете начальника отделения Колесников радостно приветствовал вскочивших на ноги Белякова, Котова, Никольского:— Здорово, гвардейцы!— Здравия желаем! Здравия желаем, товарищ генерал! — малость вразнобой, но зато громко откликнулись гвардейцы.— Что ж, начнем, — генерал сурово оглядел присутствовавших. — Где личный состав?— В красном уголке, товарищ генерал, — сообщил Никольский.— В красном уголке! — передразнил генерал и скомандовал: — Пошли!Менты в форме стояли строем, менты в штатском — компактной кучкой.Генерал произносил речь оглушительно, как на митинге.— Сегодня мы провожаем на заслуженный отдых подполковника Белякова Виталия Петровича. За тридцать лет безупречной службы в органах он проявил себя как добросовестный и принципиальный офицер, дисциплинированный и требовательный руководитель. Благодаря его стараниям преступность на территории вашего отделения значительно снизилась, а процент раскрываемости увеличился. Ты, Виталий Петрович, безусловно, заработал свое право на отдых, но нам будет очень не хватать тебя! — Генерал сделал паузу, глянул на дверь, от которой тотчас отделился его шофер с бордовой папкой в руках. — Приказом по Управлению тебе выражена благодарность с сопутствующим поощрением. Позволь мне вручить этот приказ, — он, не оборачиваясь, протянул руку, и в руке оказалась папка. — Будь здоров и счастлив, Виталий Петрович!Генерал обнял Белякова, Беляков обнял генерала, печально похлопав по спине начальства бордовой папкой. Личный состав зааплодировал.Генерал оторвался от Белякова. Аплодисменты прекратились.— Время не стоит на месте, — уже раздумчиво поведал Колесников. — На смену нам, ветеранам, приходит молодая смена. Позвольте вам, товарищи милиционеры, представить нового вашего начальника. Котов, иди сюда! — Котов покорно приблизился. — Многие из вас знают подполковника Котова как смелого и решительного сотрудника МУРа, но мы в Управлении уверены, что на новом ответственном посту он, помимо смелости и решительности, сумеет проявить такие свои качества, как дисциплинированность, ответственность, мудрость и строгость. Будете держать ответное слово, виновники торжества? — вопросил генерал величественно.Беляков шмыгнул носом, смахнул набежавшую слезу и сказал с чувством:— А что тут говорить? Вы за нас все сказали, товарищ генерал!Генерал соколиным оком окинул собравшихся и объявил:— Все свободны!Менты, стараясь не топать, повалили к выходу. Колесников же добавил уже не громовым трибунным голосом, а скорее свойски:— Беляков, Котов, Никольский, останьтесь.Вскоре они остались вчетвером. Беляков еще раз шмыгнул носом и осторожно приступил к ненавязчивому зондажу:— Если вы не возражаете, товарищ генерал, то у нас есть предложение…— Не предложение, а приглашение, которое я с удовольствием принимаю! — Колесников победоносно засмеялся. — Твоя отвальная и котовская прописка. Я правильно вас понял?— Так точно, товарищ генерал. Прошу, — Беляков сделал приглашающий жест рукой.— У тебя же ничего не готово, — усомнился генерал.— Стол накрыт в кабинете Никольского, — пояснил Котов.От паршиковской стойки Лепилов почтительно наблюдал за неторопливым шествием: первым поднимался на второй этаж генерал Колесников, за ним — Котов и Никольский. Замыкающим был Беляков. Он, задержавшись на лестнице, строго предупредил Паршикова:— Вася, по пустякам нас не беспокой. Важное совещание, — и скрылся за поворотом.— Важное совещание! — передразнил Лепилов. — Скажи мне, Антоныч, почему начальство трескает водку всегда втайне от подчиненных?— Потому что подчиненные трескают ее, родимую, втайне от начальства! — хихикнул майор.— Остроумный софизм — еще не доказательство, — сказал Лепилов.— Чего, чего? — удивился Паршиков и предостерег: — Ты полегче со словами-то. Одно непонятное слово такого наделать может… Помнишь «волюнтаризм»?— Я «консенсус» помню, — сказал Лепилов. — У них там наверху консенсус, Антоныч?— Полный, — твердо заверил Паршиков.…Действительно, наверху наблюдался полный консенсус. Генерал в расстегнутом мундире и с приспущенным галстуком предложил очередной тост:— За Сережу Никольского. За всех пили, а за него не пили. Непорядок. Никольский, ты замечательный сыщик, я бы даже сказал, талантливый, но характер… Заносчивость и дерзость — это еще не принципиальность, а всегдашняя оппозиция к мнению начальства — не доказательство твоей безусловной и каждодневной правоты. Ты не нам жизнь осложняешь, ты себе ее осложняешь.— По-моему, товарищ генерал, это не тост, а критика сверху, — воспользовавшись небольшой паузой в этом тосте-разносе, заметил Никольский.— Вот, опять дерзишь! — почему-то обрадовался Колесников.— Это не дерзость, а критика снизу, — объяснил Никольский.— Лишь бы укусить, лишь бы укусить! — опять возликовал генерал. — Ну, да черт с тобой. За такого, каков ты есть, за тебя, Сережа.Выпили, закусили, чем Бог послал. Генерал помотал башкой, слегка задумавшись, взгляд его затуманился. Колесников понял: требуется лирическая пауза.— Пацаны, а гитара у вас есть? — спросил он.— Я сбегаю! — опередил всех Беляков.— Сбегают, которые помоложе! — осадил его генерал.— У меня ключи от шкафа! — на ходу извлекая из кармана связку ключей в кожаном футлярчике, пояснил Беляков и убежал — в полном смысле этого слова.Генерал посмотрел на Котова, посмотрел на Никольского.— Я очень на вас надеюсь, ребята. Старая школа есть старая школа, но наше время уже вовсю требует нового. Новых решений, новых подходов, новой методики, наконец. У вас свежие мозги, молодая энергия, хорошее нахальство. Действуйте, а я вас поддержу. Пора, давно пора…Фразу не дал закончить быстроногий Беляков: он уже победно стоял в дверях с гитарой в руках.Генерал попробовал струны, подтянул колки и запел с хрипотцой. Из Окуджавы:
Ах, какие замечательные ночи!Только мама моя в грусти и тревоге:Что же ты гуляешь, мой сыночек,Одинокий, одинокий?Из конца в конец апреля путь держу я.Стали ночи и короче и теплее…
Гром среди ясного неба прервал песню — резкий пронзительный звонок телефона. Никольский нажал кнопку громкой связи:— Я слушаю.— Сергей Васильевич, убийство на Большой Бронной, в доме шестнадцать! — на весь кабинет грянул голос Паршикова.— Готовь бригаду. Сейчас выезжаем, — ответил Никольский. И вдруг, вспомнив, допел за генерала:
Мама, мама, это я дежурю,Я дежурный по апрелю.Хорошо допел, музыкально.Труп уже увезли. Следователь и Никольский сидели в низких креслах в новомодной, необъятных размеров кухне-столовой-гостиной. Такие помещения сооружают ныне бегущие впереди прогресса:— Да вы и сами все прекрасно видите и ясно понимаете, Сергей Васильевич, — устало говорил немолодой следователь. — Ящики письменного стола, комодов, горок безжалостно вскрыты, маленький сейф открыт ключом из связки, которая, надо полагать, находилась в кармане убитого. В квартире нет ни денег, ни каких-либо ценностей и ценных вещей. А следы от них наличествуют. Вывод напрашивается только один: убийство с целью ограбления.— Но ко всему этому убитый Андрианов был начальником службы безопасности крупнейшего концерна «Кибо» и полковником запаса КГБ… — то ли не соглашаясь, то ли просто размышляя, заметил Никольский.— И начальников службы безопасности убивают с целью грабежа, — возразил следователь и добавил с улыбкой: — Если это богатые начальники. Наш — богатый.— За ним числился служебный пистолет, — припомнил Сергей. — Где пистолет?— Скорее всего, служебный пистолет в служебном сейфе, — предположил следователь.— Или у убийцы, — предложил свой вариант Никольский.— Тоже может быть, — согласился следователь. — Боже, как я устал! Если у вас ко мне нет вопросов, то я пойду.— Счастливого пути, — пожелал Никольский. Следователь ушел. Сергей подождал, пока захлопнется за ним входная дверь, и позвал: — Лепилов!— Случилось что, Сергей Васильевич? — обеспокоенно спросил Лепилов, появившийся в дверях спальни.— Случилось. Следователь ушел. Что там у тебя?Сергей давно усвоил несколько высокомерную начальственную манеру общения с подчиненными. Но они ему это прощали — за его справедливость, за его патологическую честность, за недюжинную оперативную смекалку да и за обычную смелость наконец.— Спальня там… — Лепилов закатил глаза под потолок. — Не спальня даже, а мечта Дон-Жуана!..— Впечатления потом, — перебил его Никольский. — Интересное что-нибудь есть?— Два альбома фотографий, — Лепилов спустился с небес на землю. — Счастливое советское детство, боевая комсомольская юность, уверенная в себе зрелость. Но не это интересно, Сергей Васильевич. Интересно, что из последнего альбома исчезло несколько фотографий.— А был ли мальчик? — засомневался Сергей. — Может, мальчика и не было?— Был мальчик, — заверил Лепилов. — В пазах для вставки карточек — надрывы.— Считаешь, что кто-то из своих его по-дружески замочил? — недоверчиво усмехнулся Никольский.— Иначе быть не может! — заволновался Миша. — Дверь не взламывали, эксперт не обнаружил в замке следов отмычки, да и признаков борьбы никаких!— Все-то тебе ясно, Лепилов, — Никольский протяжно зевнул, потянулся в кресле, покряхтел: — Башка раскалывается.— Это после беляковских проводов пар выходит, — поставил диагноз Лепилов.— Распустил я тебя, Михаил, — парировал Никольский. — Как там у ребят? Долго еще копаться будут?— Да кончают уже! Отпечатков масса, вот они и зашились, — стал оправдывать коллег Миша.— Климов, Вешняков! — крикнул Никольский. — Мы уходим, а вы, как закончите, квартиру закройте и опечатайте.На лестничной площадке Лепилов глянул в сторону и сказал осуждающе:— Мадам! Уже падают листья!— Ты это кому? — удивился Никольский.— Дамочке из соседней квартиры, которая нас через телекамеру наблюдает. Ужасно любопытная дамочка.И точно, камера светилась огоньком включения.— Мадам, — обратился к камере Никольский. — Вы любопытны, и мы любопытны. Сегодня некогда, но завтра мы обязательно удовлетворим взаимное любопытство…
…Тускло поблескивала огоньками глубокая московская ночь. Вышедшие из подъезда капитально и роскошно отремонтированного дома, Никольский и Лепилов слушали ночную Москву. Прошумел спешивший в парк троллейбус, трижды крикнула ворона, ни с того ни с сего в ближнем переулке прерывисто завыла, а потом еще и взвизгнула противоугонная система. Никольский глянул на часы и сказал Лепилову:— Два пятьдесят три. Чего тебе через весь город тащиться? И часу дома не поспишь. Пойдем ко мне. Поднесу за безупречную службу.А утром они вдвоем рассматривали замысловатое здание новейшей архитектуры, чей призматический угол черного стекла скромно украшала строгая вывеска «Концерн Кибо». Полюбовались и двинулись к дверям. Не двери — стеклянная стена раздвинулась перед ними, как только они ступили на так называемый «вечный» коврик на пороге.— Вас ждут, Сергей Васильевич, — сообщил молодой человек в безукоризненном костюме. На Лепилова лакей даже не обратил внимания, развернулся и повел ментов в закоулок, где уединенно существовал персональный лифт. Втроем они вознеслись на четвертый этаж.— Прошу сюда. — Молодой человек распахнул массивную дверь и остался в коридоре. Его миссия завершилась. Эстафету приняла дивная секретарша. Она приветливо вскочила и безудержно обрадовалась:— Сергей Васильевич!— И Михаил Александрович, — недобро присовокупил Никольский.— И Михаил Александрович, — заспешила согласится секретарша. — Я сейчас же доложу!..…Они сидели в роскошном кабинете Китаина и пили из роскошных чашечек роскошный кофе, принесенный роскошной секретаршей.— Что он такое, Борис Николаевич? — спросил Никольский, продолжая недавно начатый разговор.— Чем он таким был, — уточнил Китаин. — Он бывший чекист, и этим многое, если не все, сказано. Въедлив, пунктуален, дотошен, придирчив. Чтил табель о рангах, с подчиненными был ровен, но подчеркнуто отдален. Скрытность — вот, пожалуй, главная его черта. Даже не скрытность — полная закрытость. А в принципе замечательный был работник.— Привычки, манера поведения, слабости, пороки? — Никольский ждал конкретики.— Как это в старом советском анекдоте? — вспомнив, Китаин рассмеялся: — «Из характеристики: в пьянстве не замечен, но воду по утрам пьет с жадностью». О манере поведения я, как мне кажется, уже сказал. Ну, а недостатки, слабости, пороки… У кого их нет?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40