Но тот даже глазом не моргнул.— Не знал, но догадывался, — ответил он спокойно. — Где их взяли?— На выходе из берлоги Кузьмина. — Алексей отвернулся. Разговор ему предстоял трудный, и терять очки на первых же секундах не хотелось.— Все-то тебе известно, Леша, — недобро усмехнулся Авила.— Не все, конечно, но многое. При них — снятые с компьютера материалы, — продолжал Тарасов. Это уже была серьезная информация.— И что в этих материалах? — пока все еще спокойно поинтересовался бандит.— Вот этого не знаю. Многого хочешь, Авила! — отрезал Алексей.— Я тебя по имени, а ты меня кликухой… — с наигранным огорчением укорил Авила собеседника. — Нехорошо… — Он даже языком поцокал.— Извини. А тебя Никитой родители в честь Хрущева назвали? И ты ведь Никита Сергеевич. Полные тезки.Алексей откровенно насмехался. И был в этой насмешке ничуть не скрываемый второй смысл. Тарасов демонстрировал свое превосходство над Авилой, показывал, что ничуть не боится бандита. Но тот опять как бы ничего не заметил. Лишь посуровел.— Покривлялся и будя, — произнес он холодно. — Дело давай.Тарасов вздохнул, Авилу жалеючи, и кратко высказался по делу.— По всему по этому, Никита, тебе и твоим бойцам уплывать надо из Москвы. Или на дно лечь глубоко и надолго, понимаешь меня?— Не вижу необходимости, — заявил Авила твердо.Не ожидал Алексей от бандита столь спокойной твердости. Думал, сорвется Авила, зашипит по-блатному, на рожон полезет. Подавить волю истерика и потом настоять на своем Тарасову было бы куда проще. Но Никита держался, как скала. И Алексей слегка растерялся.— А заговорит твоя сладкая парочка? — спросил он чуть визгливо.— Не заговорят, — отрезал Авила.— Ты на их благородство не очень-то надейся! — проскрипел Тарасов.— Я не надеюсь. Им сдать меня — себе дороже, — осклабился Авила. — Сдадут — соучастие в убийстве Кузьмина, не сдадут — в худшем случае злостное хулиганство, незаконное проникновение в чужую квартиру. Надо полагать, они из квартиры ничего не вынесли?— Не вынесли, — скучно подтвердил Тарасов. — Но ведь береженого и Бог бережет…— А про небереженого уже не стоит, — перебил Авила. — Зачем тебе надо, чтобы мы ушли из Москвы?— Неспокойно здесь сейчас. Тревожусь я… — Похоже было, Алексей скис.Авила налег грудью на край стола и, глядя исподлобья на Тарасова, заговорил тихо, но злобно, сбиваясь на хрип:— Он тревожится! А ты тревожился, когда нас поднимал? А ты тревожился, когда золотые горы сулил? Когда территорию Китайца обещал? Когда с нашей помощью фээсбэшника решил замочить, чтобы Китайца с ног до головы замазать? Мои бойцы здесь осели, легально к Москве приковались, думали — на хлебном месте надолго прижились. Что я им скажу? Что ты тревожишься?.. Ты тревожишься, а мне что — слезами обливаться?.. Ты понимаешь, что мы свой регион отдали? Ты понимаешь, что нас нищими и бездомными делаешь? Сейчас я тебе, фраер московский, яйца для начала отстрелю, а потом прикончу, ты понял?!Слишком длинен был монолог. Тарасов успел и испугаться до смерти, и оклематься немного. Сказал осторожно, но почти уверенно:— Не прикончишь. Заробеешь. На голени, насколько мне известно, машинку с глушителем не пристроишь. А на полный выстрел менты оттуда вмиг примчатся. Ты и до своего «Ауди» добежать не успеешь. Вот и прикинь, что к чему. — Говоря это, Тарасов уже держал руку в кармане.И Авила разом успокоился: он лишь разыгрывал блатную истерику. На всякий случай он все же оскалился урожающе:— Опасаешься меня, клоп. Специально к хитрому домику привел.— Опасаюсь, но не боюсь, — согласился Тарасов. Он солгал лишь наполовину. — Давай рассуждать здраво.— Рассуждай, — разрешил Авила.— Мне необходимы три месяца тихой воды. Китаец на свою голову решил меня в депутаты двинуть. Эти три месяца я должен быть эталоном человека и гражданина. А вдруг? Вдруг какой-нибудь Никольский при нашей активности напрямую на убийство Кости выйдет? Полежать надо, полежать. А потом, когда я депутатом стану, за Китайца всерьез возьмемся. Я ни от чего не отказываюсь, Никита.— Пойду, выпью, — решил Авила и направился к стойке. Бармен мигом налил сто пятьдесят. Взяв в правую руку стакан, в левую — тарелку с орешками, Авила встал, опершись спиной о стойку и уперся в Тарасова тяжелым взглядом. Тот не выдержал взгляда, поднялся, подошел.— Мне пора, Никита. Мы договорились. Издержки я беру на себя.Авила, не отрываясь от стакана, опрокинул в себя сто пятьдесят и похрустел орешком.— А все-таки ты змей, Тарасов! — изрек бандит, гадливо скривясь.
Лепилов и Шевелев стояли у хлипкой двери на первом этаже замызганной пятиэтажки. Лепилов, опершись о косяк, устало толковал через закрытую дверь:— Маргарита Егоровна, мы из милиции… из милиции! Ну, хотите, я под дверь свое удостоверение просуну?Из-за двери раздался немолодой, но боевой старушечий голос:— А зачем мне твое удостоверение? Нынче у каждого бандита удостоверение.— Откройте же, поговорить надо, — едва не умолял Лепилов.— Не открою! — стояла на своем бабка.— Тогда мы во двор выйдем, а вы к нам спуститесь и там поговорим, — нашел вариант Шевелев.— Никуда я не пойду! — отрезала старуха.— Ну, тогда я вашу хилую дверь вышибу к чертовой бабушке! — взбесился Лепилов, почти уже готовый привести свою угрозу в исполнение.— Попробуй, попробуй! — хихикнула вредная бабуся. — Ответишь за выбитую дверь-то! Наш участковый на тебя управу быстро найдет!— А участковому вы откроете? — с надеждой спросил Лепилов.Маргарита Егоровна немного помолчала, обдумывая вновь поступившее предложение.— Вот ты приведи его, а там посмотрим! — вынесла она наконец свой вердикт.— Шевелев! — прорыдал Лепилов. — Будь другом, отыщи ты его! Время, время! Нам Никольский головы поотвинчивает. А я здесь посижу, покараулю, а то эта бабка еще смоется куда-нибудь.Шевелев по лестнице ссыпался вниз, а Лепилов уселся на ступеньках.— Шпана и есть шпана! — раздалось из-за двери. — Бабка я ему, видите ли!… — Что ж вы, Маргарита Егоровна? — строго спросил участковый лейтенант. — У товарищей срочное и важное задание, а вы их в дом не пускаете.Вчетвером они сидели за круглым столом с кружевной скатертью.— Да как же теперь чужого в дом пускать! — объясняла Маргарита Егоровна, этакий колобок лет семидесяти пяти. — С тобой я ничего не боюсь, а так — страшно.— Спрашивайте, товарищи, — милостиво разрешил операм участковый.— Вы, Маргарита Егоровна, являетесь владелицей автомобиля «Ауди», — осторожно начал Шевелев. — Где сейчас ваша машина?— Какая машина? Нет у меня никакой машины, — удивилась старушка.— Ну как же!… — Шевелев был само терпение. Он достал из кармана листок. — Вот справка из ГИБДД. Машина у вас «Ауди» девяносто девятого года выпуска.— Так это не моя машина! — обрадовалась Маргарита Егоровна. Не так проста она была, как хотела казаться. — Мой бывший сосед Костик Кузьмин за приятеля своего просил, банкира, который не хотел, чтобы за ним лишний автомобиль числился. Вот я и дала доверенность на покупку.— А потом еще одну — на вождение, да? — не выдержал Лепилов.— Да уж и не помню я! — отмахнулась бабуся.— Ну, а фамилию банкира помните? — напирал Лепилов.— Куда уж мне, все забываю… — жалостно потупилась старушка.— Нотариальную контору, где два раза были, хоть помните? — без всякой надежды на положительный ответ спросил Шевелев.— Помню, помню, как же! — обрадовался вдруг колобок женского пола. — На Профсоюзной!— Тогда собирайтесь, Маргарита Егоровна, поедем на Профсоюзную, — устало и облегченно вздохнул Лепилов.У нотариуса дело пошло полегче, но тоже не без завихрений. Эффектная дама, строго постукивая указательным пальцем по столешнице модернового стола, холодно сказала:— Но существуют этические нормы, определяющие наши взаимоотношения с клиентами. Мне как юристу крайне неудобно…— И нам как юристам крайне неудобно выступать перед вами в качестве просителей, мадам! — Лепилов был на пределе. — Один из ваших клиентов обоснованно подозревается в организации тягчайшего преступления, а вы нам про этические нормы!— Вас не затруднит быть хотя бы элементарно вежливым? — произнесла крайне воспитанная мадам-нотариус тоном завзятого ментора.— Постараюсь, — Лепилов заставил себя улыбнуться. — А вас не затруднит дать нам необходимые сведения?— Только под полную вашу ответственность, — частично сдалась мадам. Развернувшись на вращающемся стуле, она оказалась лицом к картотеке и — о чудеса техники! — безошибочно извлекла нужную папку. Крутанулась обратно к столу, раскрыла папку и извлекла из нее копию доверенности. — Здесь все данные: фамилия, имя, отчество.Лепилов торопливо прочел вслух:— Самойлов Лев Константинович. Садово-Черногрязская… Какой, к черту, Самойлов?!— Миша, может, вторые документы? — подсказал-напомнил Шевелев, сидевший здесь же рядом с Маргаритой Егоровной.— Господи, совсем от этих баб ошизел! — Лепилов потряс головой и, осознав, что сказал, поспешно извинился: — пардон, мадам! — Потом быстренько достал из кармана фотографию и положил на стол. — Это он?Брезгливо, одним пальцем развернув фотографию к себе, мадам засомневалась:— Вы должны понять, наша клиентура настолько велика, что лица мелькают, как в калейдоскопе… Может быть, и он…Забытая всеми Маргарита Егоровна прорвалась наконец к столу. Мгновенно схватила фотку и, отведя ее от дальнозорких глаз, закричала:— Он, точно он! Лев Константинович!..
— Ох, и жох твой цыганский барон! — войдя к Никольскому, сказал Беляков.— Все уладили, Виталий Петрович? — с приятной улыбкой подчиненного спросил Никольский.— Не уладил, а совершил должностной проступок, — важно поправил его Беляков и тут же успокоил сам себя: — Ну, да ладно, все равно увольняюсь, — и опять вспомнил цыгана: — Ну, прохиндей цыганский, ну, ловчила!— Ему по рангу положено, — ухмыльнулся Сергей. — Барон все же.— Так-то оно, конечно, так! — согласился Беляков. — Но ты думал, что его до донышка выскреб, а он до самого конца, пока эти бабы на волю не вышли, кое-что при себе держал.— Но вы-то доскребли? — Никольский продолжал улыбаться.— Сам отдал. И действительно важное для тебя, — заявил Беляков теперь уже совершенно серьезно.— Что, если не секрет? — сразу напрягся майор.Подполковник опять повеселел.— У меня секретов нет, слушайте, детишки! Папы этого ответ помещаю в книжке, — радостно процитировал Беляков. — У хитрована этого цыганский номер «Борза» был записан. А цыганский этот номерок полностью совпал с номером автомата, из которого застрелили сутенера.— Вы официально запротоколировали, Виталий Петрович? — заволновался Сергей.— Будь уверен, запротоколировал, — успокоил его Беляков. — При свидетелях, все чин чинарем. Теперь ты должен взять Авилу!— Его сначала обнаружить надо…Но обнаружить Авилу удалось довольно быстро. Не знал бандит о показаниях цыгана, потому и жил легально, не скрываясь. Вычислить его оказалось делом несложным даже в таком большом городе, как Москва.…Беляков подошел к окну, глянул на дневной мир, спросил:— Как там твои?— Обложили и пока наблюдают, — доложил Никольский.Не оборачиваясь, Беляков устало покряхтел.— Эхе-хе, — потом помолчал и признался: — Тоска, брат, тоска. Нет, я все правильно решил, но здесь-то второй дом. Да и эти меня разве за боевые заслуги берут, за сыщицкий талант? Из-за связей моих они меня пригласили. Скучная у мена там будет жизнь…Его перебил телефонный звонок.— Да, — сказал в трубку Никольский и нажал кнопку громкой связи, чтобы Беляков слышал разговор. — Докладывай, Лепилов.— В квартире двое, Сергей Васильевич, — раздался в кабинете чуть искаженный динамиком голос Миши.— Авила там? — мгновенно напрягся Никольский.— Один вроде похож… — засомневался Лепилов. — Но с уверенностью сказать не можем. Точка наблюдения в двух метрах от их окон. Бинокль — он, конечно, бинокль, но вот если бы фээсбэшную оптику нам…— Без лирики, Миша! — посоветовал Сергей. — Что они делают?— Судя по всему, водку пьют.Беляков слушал внимательно и с какой-то тоской во взгляде. Понимал подполковник: возможно, сегодняшняя операция — его последняя операция по задержанию преступников. Уходит он из сыска… А ведь сыск — это вся его жизнь. И расстаться с ним для настоящего сыскаря — почти то же самое, что потерять руку или ногу…— Теперь про квартиру, — продолжал допытываться Никольский. — Двери, планировка, подходы.— Дверь деревянная, старая, с обычными замками. Пообщались с соседкой, она говорит, что все осталось, как при старых хозяевах. В общем, дверь на один хороший удар молотком. Квартира трехкомнатная. Две комнаты слева по коридору, сортир и ванная — справа. Большая комната, где они сейчас выпивают, прямо напротив входа. Весьма удобно, шеф.— Ждите, я буду через двадцать минут. — Никольский положил трубку.— Дело твое, Сережа, но я бы взял их сейчас, — не приказал, а именно посоветовал Беляков. — Расслабились они после водочки. Днем все-таки безопаснее.— Вот и я так думаю, — Никольский поднялся, взял пистолет из ящика стола, сунул его в наплечную кобуру под пиджак. — Виталий Петрович, а что, если и вы с нами? Последняя гастроль, а?— Стар я для гастролей, — отмахнулся подполковник. — Ни пуха, ни пера!— К черту! — Никольский выскочил из кабинета.
Деревянная входная дверь с оглушительным грохотом саданулась о стену коридора, и трое в камуфляже с автоматами на изготовку ринулись в комнату напротив. Ворвавшись туда, они застыли на пороге, наводя стволы внутрь помещения. Старший из камуфляжников рявкнул страшным голосом:— На пол! Руки за голову!Успевшие вскочить на ноги из-за журнального столика двое здоровенных парней покорно улеглись ничком. Двое не менее здоровенных омоновцев уселись на хребты задержанных и защелкнули наручники на их запястьях.В комнату не торопясь вошел Никольский, вежливо попросил:— Переверните их, пожалуйста.— Мы и сами перевернемся! — прохрипел один из парней и перекатился на спину. — Мы перевернемся, а вы со своих мест опрокинетесь — за беззаконие!— Нету Авилы, — грустно констатировал Никольский, разглядев выразительные фейсы задержанных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40