накормить их, напоить и подложить подстилку. Конечно, не очень мягкую: соломы у нас маловато, да и боги не одобряют излишеств. Девушку, которая ехала на осле, следует поместить в хижину. Такая красота встречается редко, и ее нужно сохранить для мужчины, который завоюет право потребовать ее себе в жены.Лайапа чувствовал себя неуютно: все это время глаза Мары, казалось, готовы были просверлить его насквозь.Однако ни тени какого-то личного неудовольствия не слышалось в ее голосе, когда она приказала:— Договаривай до конца!Лайапа кивнул и облизнул пересохшие губы.— Вождь этого селения говорит, что он слышал о Слуге Империи и об ее родстве с Императором. К тому же он заявляет, что Ичиндаром управляют женщины и что он, уроженец гор, не удостоит ответом растрепу, которая посреди улицы хвалится своим знатным происхождением. Однако в силу существующего договора между Цурануани и Конфедерацией он также не властен разрешить никому из своих людей потребовать Мару себе в качестве военной добычи.Возгласы разочарования послышались среди отряда горцев, конвоировавших властительницу. Двое-трое наиболее бесстыжих сделали непристойные жесты.Повернувшись в сторону загона, вождь обратился к военачальнику Мары на языке цурани. Судя по тому, что в его произношении отсутствовал какой бы то ни было акцент, он сумел выучить этот язык во время прежних войн.— Если у вас имеется в чем-либо нужда, на Антайю возлагается обязанность проследить, чтобы ваши потребности были удовлетворены. Завтра мы соберем конвой из двадцати воинов и проводим вас и ваших женщин к верховному вождю в Дарабалди. Если потребуется разбирательство, вы предстанете там перед судом Совета.Сарик выглядел взбешенным, но прислушался к Лайапе, когда тот предостерегающе коснулся его руки:— Первый советник, не заставляй этих людей или их вождя осерчать еще больше. Они не из тех, кто любит препираться из-за тонкостей этикета. Они прикончат нас без всяких церемоний и не будут об этом сожалеть. И в таком случае к утру мы все уже будем здесь лежать с перерезанными глотками… если не хуже. То, что нас отсылают в Дарабалди, а не распределяют между теми, кто нас захватил, — это, в сущности, очень большое одолжение.Выразительно взглянув на навоз, присохший к сандалиям, Сарик обратился к Люджану, пальцы которого, казалось, горят огнем, лишенные возможности схватиться за меч.— Кузен, — хмуро сказал советник, — если это следует считать большим одолжением, то смеем ли мы даже подумать о том, чем может оказаться одолжение маленькое?Свалившиеся на них напасти, как видно, не смогли до конца сломить боевой дух неугомонных родичей. Отбросив цуранскую личину бесстрастия, военачальник Мары с подавленным смешком отозвался:— Ну и ну, дружище, ты и в дыму собственного погребального костра будешь размышлять на философские темы, уж это-то я точно знаю!Затем они одновременно повернулись к хозяйке: их наметанный взгляд сразу определил, какой несчастной и потерянной она себя чувствует, хотя и держит спину, как всегда, прямо, а лицо у нее сохраняет обычную надменность.Мара наблюдала, как группа предприимчивых горцев приняла на себя заботу о Камлио и ее ослике.— Как ты думаешь, ей не причинят вреда? — спросила она у Лайапы. От тех, кто находился к хозяйке ближе всех, не укрылось беспокойство в ее голосе.Бывший пастух покачал головой:— В здешнем суровом краю никогда не бывает достаточно женщин, способных рожать, а Камлио хороша собой, что делает ее ценной вдвойне. Но если какой-нибудь мужчина вздумает поторговаться за право взять ее в жены, он сначала должен получить на это разрешение вождя племени. Если такого согласия не будет, то ею можно восхищаться, но нельзя тащить в постель. Все неженатые воины знают, что тронуть ее сейчас — это значит лишиться всякой надежды стать ее мужем. Поскольку в горах многие одинокие мужчины погибают, так и не обзаведясь женой, эти буяны не станут рисковать возможностью заполучить в свой дом женщину, даже если эта возможность и невелика.Мара спросила:— А куртизанок в этой стране нет?Лайапа выглядел оскорбленным.— Очень мало, только в Дарабалди. Женщины редко выбирают такой образ жизни, да и для племени в этом не много чести. Молодые мужчины могут посещать их один-два раза в год, но это приносит слабое утешение в долгие зимние ночи.Поверх головы низкорослого пастуха Люджан и Сарик обменялись взглядами.— Веселенькое местечко, — пробормотал Сарик, снова окинув взглядом заваленную навозом землю, на которой, судя по всему, им было суждено коротать предстоящую ночь. Эти турильцы, промышляющие кровавыми набегами, не видели ничего особенного в том, чтобы выкрасть девушку или женщину из родного дома. У народа цурани самая забитая из жен имела право на то, чтобы ее прилюдно выслушал владелец поместья. — Вот уж действительно варварское! — подвел он итог своим наблюдениям.Сарик вздрогнул, ощутив порыв холодного ветра, и, взглянув на свою миниатюрную госпожу, в который уже раз восхитился твердостью духа, что позволяла ей сохранять достоинство. Но она была связана и беспомощна, с ней обращались как с последней рабыней, и в душе у Сарика поднималась и искала выхода ярость.Словно прочитав мысли советника, Мара послала ему ту неотразимую улыбку, которая внушала людям преданность и заставляла гордиться тем, что они служат именно ей.— Я справлюсь, Сарик. Ты только не давай своему воинственному кузену лезть на рожон из-за вещей, которые не имеют значения. Потому что вот это, — тут она подняла руки, все еще стянутые ремнями из сыромятной кожи, — и это,— она подковырнула ногой загаженную почву, — совсем не важно. Ассамблея магов устроила бы нам кое-что похуже. Пусть только мне предоставят возможность побеседовать в Дарабалди с верховным вождем Турила; все прочее не должно нас заботить.Сумрак сгущался; в домах, окружающих площадь, загорались сальные свечи, и их оранжевый свет проникал сквозь затянутые промасленной кожей окна. Мара склонила голову и, очевидно, погрузилась в медитацию, как учили ее жрицы храма Лашимы в бесконечно далекие юные годы. *** Согретая теплом Сарика и Люджана, придвинувшихся к ней как можно теснее, и защищенная от холодного ветра и раскисшей земли накидкой, которую она согласилась взять у своего военачальника после его настойчивых уговоров, Мара очнулась, ощутив чье-то прикосновение. Тяжелый сон оставлял ее медленно. Она пошевелилась и открыла глаза в темноту, нарушаемую только слабым светом нескольких окон, за которыми еще не погасли свечи.— В чем дело?.. — Тело плохо повиновалось Маре; все болело от ушибов, волдырей и ссадин.— Кто-то идет, — прошептал Сарик, и тогда она тоже увидела фонарь, который, покачиваясь, пересекал площадь.Фигура, закутанная в плащ, явно принадлежала женщине. Она кивнула часовому, охранявшему загон, но не произнесла ни слова. Из рук в руки перешла перламутровая пластинка из раковины коркара.Весело рассмеявшись, часовой пропустил женщину. Она вошла в загон, подняв фонарь над головой, скрытой под капюшоном. Свет фонаря заставил воинов Мары насторожиться.— Властительница Акомы?.. — Голос был низким и хрипловатым. — Мой господин смилостивился и сказал, что ты можешь провести ночь вместе со своей служанкой в хижине для незамужних женщин.— Ты рискнешь поверить ей? — шепнул Сарик на ухо хозяйке. — Это, может быть, задумано, чтобы отделить тебя от остальных.— Прекрасно понимаю, — так же торопливо отозвалась Мара. А потом обратилась к незнакомке достаточно громко, чтобы быть услышанной:— Если твои намерения честны, разрежь мои путы.Горянка с фонарем подошла ближе, освещая себе путь между лежащими воинами Мары.— Непременно, госпожа Мара.Свободной рукой она достала из-под плаща кинжал.Мара почувствовала, как вздрогнул Люджан при виде обнаженного клинка. Однако защитить хозяйку он все равно не мог: связанные руки делали его беспомощным.Он мог лишь с тревогой наблюдать, как женщина из горной страны наклонилась и ловко перерезала ремни, стягивавшие руки властительницы.Мара потерла онемевшие запястья, стараясь восстановить ток крови в непослушных пальцах.— Освободи также моих офицеров и солдат! — властно потребовала она.Женщина отступила на шаг и водворила кинжал на место — в чехол, подвешенный к поясу.— Не могу, госпожа Мара.— Тогда я не пойду, — ледяным тоном объявила властительница Акомы.Женщина в плаще равнодушно пожала плечами:— Ну что ж, оставайся здесь. Но твоей служанке плохо. Она все время дрожит.Мару обуял гнев:— Кто-нибудь ее обидел?Гордость не позволила женщине говорить, но зато из темноты, скрывавшей от взгляда все, что находилось вне круга света от фонаря, послышался голос Лайапы:— Благодетельная, ты наносишь оскорбление. Жена вождя племени пришла, чтобы облегчить твое положение. А если ты предполагаешь, что твоей прислужнице причинили вред, то тем самым оскорбляешь все племя. Ее проявление доброты искренне, и я советую тебе принять предложение.Мара перевела дух. Конечно, отрадно, что эти варвары пекутся о своей собственной чести, — но как быть с честью самой Мары? Она покроет себя позором, если оставит своих воинов в этой навозной яме.Сарик угадал ее колебания.— Госпожа, — тихо произнес он, — я думаю, ты можешь ей поверить. Сражаться нам все равно не удастся: мы сами отвергли этот путь. А если уж мы оказались узниками, что нам остается, кроме как принимать последствия ранее принятого решения и по возможности обращать их в свою пользу?Мара понимала, что советник прав. Но она была цурани и по рождению, и по воспитанию, и вся ее душа восставала против столь грубого воплощения в жизнь логически безупречных умозаключений.Люджан легонько толкнул ее локтем:— Госпожа, не беспокойся о воинах. Они будут спать в этом квердидровом загоне и сочтут подобный ночлег делом чести для себя, ибо оно совершается по долгу службы Акоме. А если кто-нибудь вздумает жаловаться, я позабочусь о том, чтобы его высекли как солдата, нуждающегося в закалке! Я привел в эту страну лучших моих бойцов затем, чтобы они тебя охраняли. Они все прошли нелегкий отбор: каждый был обязан доказать, что достоин войти в твой эскорт. И я полагаю, что любой из них умрет ради тебя, если это понадобится. — Он помолчал и с кривой усмешкой добавил:— Лежать среди нечистот все-таки куда приятнее, чем въезжать на острие меча в чертоги Туракаму.— Это верно, — согласилась Мара, слишком усталая, чтобы засмеяться в ответ на эту вымученную шутку. Женщине с фонарем она сказала:— Хорошо, я иду.Она с трудом поднялась на ноги. Волдыри на стертых ступнях напомнили о себе жгучей болью, и Мара едва не упала, но жена вождя, с возгласом сочувствия, протянула руку и поддержала пленницу. Мара медленно проковыляла через загон к воротам, которые часовые держали открытыми.Один из них бросил какое-то замечание, когда обе женщины проходили через ворота. Жена вождя даже головой не повела в его сторону, но ответила какой-то презрительной фразой.— Ох уж эти мужчины! — доверительно заметила она, с легкостью переходя на язык цурани. — Какая жалость, что мозги у них не так легки на подъем, как некоторые другие органы.От удивления Мара даже улыбнулась, и любопытство на миг пересилило все другие чувства.— А это правда, что ваши мужчины женятся на девушках, которых похищают из родных домов во время набегов?Жена вождя повернула голову, и Мара успела разглядеть на ее лице морщинки, оставленные и лишениями, и смешливым нравом.— Сущая правда, — подтвердила она. В ее тоне звучали одновременно и смех, и язвительное презрение. — Вот, например, ты. легла бы в постель с мужчиной, который не показал себя как искусный воин, гроза врагов и умелый добытчик?Брови у Мары полезли вверх. Каждая цуранская девушка, в сущности, желала найти у своего супруга именно эти качества, хотя формы сватовства весьма отличались от турильских. Властительнице Акомы никогда и в голову не приходило, что можно взглянуть в ином свете на обычай, который она считала заведомо варварским. Но, как ни странно, слова жительницы гор имели смысл.— Называй меня Юкатой, — добродушно предложила она. — Если я о чем и жалею, так только о том, как долго мне пришлось вдалбливать в глупую голову моего муженька, что тебе нужно позволить отдохнуть от холода!— Как видно, мои сведения о ваших турильских обычаях чрезвычайно скудны,— призналась Мара. — Судя по высказываниям ваших воинов да и вождя тоже, я была готова подумать, что в этой стране женщины не обладают никаким влиянием.Юката только фыркнула, помогая Маре подняться на невысокое крыльцо дома, расположенного ближе остальных к середине площади. По виду это был длинный бревенчатый сарай с соломенной крышей. Дым из печной трубы припахивал ароматной корой; на дверном косяке были выцарапаны странные символы плодородия.— То, что мужчины говорят о себе, и то, каковы они в действительности, — совсем не одно и то же, и в твоем возрасте тебе пора бы это знать!Мара промолчала. Судьба подарила ей мужа, относившегося к ней как к равной, и варвара-любовника, который открыл ей, что значит быть женщиной; но она знала множество других, пребывающих в полнейшем подчинении у мужчин. Тяжелее всех приходилось таким, как Камлио, целиком зависящим от чужой воли; наиболее завидной оказывалась участь тех, кто умел вить веревки из своих «властителей», — как, например, госпожа Изашани, глава многочисленного семейства Ксакатекас. Мужчины считали ее образцом цуранской жены, и тем не менее ни один из них — ни союзник, ни враг — не мог одержать над ней верх.Юката толчком открыла дверь, петли которой громко скрипнули. В ночь хлынул золотистый свет вместе со сладковатым дымком от коры, горящей в каменной печи. Мара следом за своей провожатой вошла внутрь.— Сюда, — послышался приветливый женский голос, — скинь эти грязные сандалии.Одеревеневшая спина Мары не позволила ей достаточно быстро нагнуться, но тут чьи-то руки мягким нажимом усадили ее на деревянный табурет, и девушка с каштановыми косами сняла обувь с ее ног.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121