— Странно, — пробормотал Сарик, чье неиссякаемое любопытство не оставило его, даже несмотря на трудности пути и неизвестную судьбу, ожидающую их. — Такое великолепное пастбище, а трава скотом даже не тронута!При этом замечании турильский вожак обернулся через плечо, презрительно изогнув губы. В вопиющем противоречии с прежними попытками сделать вид, что он не понимает язык цурани, воин процедил вполне внятно:— Будь доволен, цуранский пес, что вас провела через этот луг надежная охрана. Без нас вы бы все тут пропали. Здешняя земля усеяна капканами со времен последнего набега ваших сородичей на наши горы!Люджан удивился:— Ты хочешь сказать, что у вашего народа сохранились оборонительные сооружения от последней войны?Сарик тоже счел сомнительным такое объяснение:— Но ведь боевые действия закончились больше десяти лет тому назад!— Это все давние дела, — тихо отозвался Люджан.За его беспечным тоном скрывалось предостережение. То, что жители Турила после давно окончившейся войны заботились о мощной охране своих поселений и содержали в порядке смертельно опасные капканы, свидетельствовало о злопамятстве, которое могло усложнить любые переговоры. Будучи солдатом, Люджан в свое время наслушался всяких историй от ветеранов злополучного вторжения в Турил. Из этих рассказов следовало, что человеку лучше умереть, чем попасть в плен и, оказавшись во власти мстительных фурий из горных племен, терпеть их жестокое обращение.Но он скрывал свои страхи от Мары, пока их гнали мимо смертоносного пастбища и дальше, по деревянному мосту над рвом, наполненным водой горной речки. Вода сбегала со скалистых утесов и закручивалась в омутах черными вихрями, слишком быстрыми, чтобы пловец смог их одолеть. Пока Люджан пытался оценить, насколько велика возможность побега, если попытаться переплыть ров, главарь угадал его намерения.Он повел рукой в кожаной рукавице, указывая на каменные чаши омутов:— Здесь потонули многие цуранские воины, командир! Еще больше таких, кто сломал себе шею на камнях: пытались устроить веревочную переправу. — Он пожал плечами и снова усмехнулся. — Ваши командиры не дураки, просто очень уж упрямы. Было дело, они еще и мост вздумали навести. Набросали камней для опор вон там… — Бахрома его накидки так и заплясала, когда он взмахнул рукой в направлении пролета осевшего моста. И вон там еще. — Он указал на другую насыпь, ниже по течению. А потом, словно расслышав боевые крики воинов, раздававшиеся здесь в прошлые годы, он взглянул вверх, на неясно вырисовывающиеся очертания крепостной стены. — Они тогда подошли совсем близко.На время забыв об усталости, Мара подала голос:— Ты же, наверно, тогда был совсем малолеткой. Как же ты можешь это помнить?Увлекшись яркими воспоминаниями прошлого, горец даже не заметил, что отвечает на вопрос женщины:— Я был на стене, приносил воду отцу и его братьям. И помогал оттаскивать мертвых и раненых. — Давнишнее озлобление исказило его лицо. — Я все помню.Тычком он взбодрил Люджана и повел отряд через мост. Неясная темная громада ворот загораживала небо, и в ее тени не были видны оборонительные сооружения на подходе к крепости. Вожак отозвался на окрик невидимого часового, а потом поспешил провести цуранских пленников через ворота. Опытным взглядом Люджан окинул толстые стены из бревен, обшитых снаружи гладкими досками, но оставленных необработанными внутри, так что на стволах сохранились кора и сучки; впору было подумать, что эти стены возводились в спешке.— Похоже, сражение было жаркое, — заметил военачальник.Вожак засмеялся:— Не такое уж жаркое, цурани. Мы были высоко в горах к тому времени, когда началась третья атака и ваши солдаты захватили стену. Наши командиры тоже не дураки. Если ваши молодцы вбили себе в голову, что им позарез нужно это селение, мы позволили им сюда ворваться. Одно дело захватить какое-то место, а вот удержать его — совсем другое. — Он презрительно усмехнулся. — Мы никогда не отдадим вам эти горы, цурани. — Широким жестом он указал на вершины, разрезавшие небо над стеной. — Здесь наш родной дом. В долинах мы можем строить дома и амбары, чтобы встречаться, торговать и устраивать праздники, но наши семьи живут высоко в горах. Вот потому-то, цурани, ваши солдаты и погибали, когда мы нападали на ваши патрули и на тех, кто искал в горах пропитание. Сотни ваших людей сложили головы во время наших набегов, пока вы не устали от гор и не убрались восвояси.Оставив ворота позади, колонна продвигалась теперь по широкой торговой улице, где партия пленников привлекла общее внимание. Женщины, занимавшиеся стиркой на камнях общественного водоема, на время бросили работу, чтобы поглазеть на столь редкое зрелище. Мальчишки в ярких пледах восторженно вопили и подбегали, чтобы посмотреть на пленников вблизи; другие же пялились на чужеземцев из безопасного положения за спинами у родительниц, которые несли от пекарей завернутые в ткань караваи хлеба. Некоторые из самых чумазых и неугомонных детишек с криком носились мимо связанных чужаков; опасаясь, что кто-нибудь из них, чего доброго, начнет швыряться камнями, Люджан быстрым кивком подал команду своим воинам, и те плотнее сгрудились вокруг госпожи, чтобы обеспечить ей хотя бы такую защиту.Но враждебности никто не проявлял, если не считать взглядов женщин средних лет, которые наверняка потеряли сыновей или мужей в стычках с имперскими войсками. Самый большой фурор производил ослик, на котором ехала Камлио. Маленькие сорванцы подбегали к нему чуть ли не вплотную, оживленно перекрикиваясь. Горцы отгоняли их с шутовской свирепостью, но без всякого результата.— У него только четыре ноги! — изумлялись малыши.— Почему он не падает? — спрашивал другой. Солдат, который вел осла за повод, время от времени делал вид, что собирается схватить кого-нибудь из озорников, и отвечал на их вопросы так, что они разбегались с визгом и смехом.Приглядевшись к окружающим, Мара поделилась своими наблюдениями с товарищами по несчастью:— Если бы эти варвары намеревались нас убить, то, конечно, матери не позволили бы своим отпрыскам подбегать к нам так близко, а разогнали бы их по домам.Люджан придвинулся к хозяйке:— Да будет воля богов, чтобы ты оказалась права, госпожа моя.Но его не покидали мрачные предчувствия. Он видел, какими алчными взглядами пожирают прекрасную Камлио проходящие мужчины. Зато у женщин, складывающих в тюки выстиранную одежду, лица были хмурыми и неприязненными, а парень, который тащил котел с водой, презрительно сплюнул в сторону всадницы. Турильцы — злобный народ, утверждали ветераны, вернувшиеся домой живыми после сражений в этих горах. Их дети черствеют и привыкают к жестокости уже на коленях матерей, которые сами были захвачены как военные трофеи или похищены во время бандитских набегов.Когда горцы привели пленников на площадь и там остановились, стало видно, что все селение состоит из кольца зданий, примыкающих к стене; в середине кольца находился рынок с переносными лотками для торговцев и загоном для скота, разделенным на отдельные выгородки. Отряд Акомы завели в самую просторную из этих выгородок, к великой потехе зрителей, которые смеялись и перекликались, обсуждая нежданную забаву. Лайапа отказывался выполнять просьбы Сарика и переводить реплики насмешников; а сама Мара слишком устала, и ей уже было все равно, кто что говорит. Она жаждала только одного: найти клочок земли, достаточно чистой, чтобы можно было наконец сесть. Грязь у нее под ногами была липкой от испражнений животных, содержавшихся здесь раньше. Она было позавидовала Камлио, сидевшей на осле, но зависть быстро испарилась, когда властительница взглянула на молодую женщину и по мертвенной бледности ее лица поняла, что у той, вероятно, кожа стерта до крови из-за слишком долгого путешествия в седле. Горцы не разрешили ей спешиться, но привязали осла к столбу, а потом облокотились на перекладины забора и принялись с одобрением обсуждать ее распущенные золотые волосы и богатые формы.Донельзя возмущенная столь явным отсутствием заботы хотя бы о самых насущных человеческих потребностях пленников, Мара решительно прошла мимо своих офицеров. У ворот, где толпились горцы, она обратилась к ним самым требовательным тоном:— Что вы собираетесь делать с моими людьми? — Дрожа от гнева, порожденного прежде всего страхом, она вскинула голову, чтобы растрепанные волосы не падали на глаза. — Моим воинам нужны пища и вода и приличное место для отдыха! Хороший же прием вы оказываете чужестранцам, которые прибывают с миссией мира! Рабские путы и загон для скота! Стыд и срам вам, скопище паразитов, которые размножаются в грязи, как свиньи!Насколько ей было известно, мидкемийское слово «свинья» относилось к животным, чьи повадки считались весьма неблаговидными.Чужеземное слово, по-видимому, задело турильцев, которые сразу насупились, в то время как их вожак решительно шагнул вперед. Раскрасневшись не то от злости, не то от растерянности, он заорал Люджану:— Заткни этой женщине глотку, если не хочешь, чтобы ее прикончили!Военачальник Акомы не дрогнул. Громовым голосом, который был бы слышен и в разгаре боя, он провозгласил:— Она моя хозяйка. Только она может мне приказывать. Если бы у тебя хватало мозгов хотя бы для того, чтобы не мочиться под себя в собственной постели, то тебе стоило бы последовать моему примеру.При новом оскорблении главарь горцев зарычал от ярости. Он хотел было выхватить меч и броситься на пленника, но его удержал один из соплеменников. Последовал быстрый обмен мнениями на турильском наречии. Люджан мог лишь стоять с видом молчаливого, но надменного неодобрения, пока разбушевавшийся главарь не позволил себя утихомирить. Он пробормотал какую-то короткую фразу и расхохотался утробным смехом, который, однако, быстро оборвался, когда окружающие его мужчины разом подтянулись и изобразили на лицах почтительное внимание.— Должно быть, сюда идет вождь племени, — шепнул Сарик, до этого безмолвно стоявший за плечом Мары. Она оглянулась и увидела, что их конвоиры пожирают глазами человека в длинной накидке, который спускался по деревянной лестнице самого внушительного здания из всех, примыкающих к площади. Уличных сорванцов словно ветром сдуло: ни одного не оказалось у него на пути, пока этот человек пересекал открытое пространство, а женщины, уносившие кипы выстиранной одежды, вежливо отворачивались.Он был стар и согбен годами, но уверенная поступь выдавала привычку к трудным дорогам. На взгляд Мары, ему было около шестидесяти лет. В его косу были вплетены амулеты из раковин коркара, сработанные, несомненно, руками цуранских Мастеров. Не приходилось сомневаться, что эти украшения не что иное, как военные трофеи. Когда старейшина подошел к ней достаточно близко, Мара разглядела, что пуговицы его накидки выточены из кости; и тут ей стало совсем не по себе. Значит, солдатские россказни были правдой: эти турильцы верят, что талисман, взятый у мертвого врага или сделанный из частей его тела, придает им силы. Косточки ее пальцев с таким же успехом смогут пригодиться для наряда какого-нибудь воина.Горец-вождь ненадолго остановился, чтобы обменяться парой слов с командиром отряда, охранявшего пленников. Он указал пальцем на златовласую куртизанку и на осла, произнес еще что-то и улыбнулся. Командир коротко отсалютовал; судя по его довольному виду, можно было заключить, что он получил разрешение на сегодня считать себя свободным и уже готов отправиться домой.Мара выглядела вконец измученной — и телом, и духом; и Сарик, движимый сочувствием к ней, закричал, обращаясь к командиру:— А ты не собираешься представить нас?Тот резко остановился. Прочие конвоиры, так же как и старейшина, с живым интересом наблюдали за ним, пока он про себя решал, должен ли он отвечать на оклик пленника. Наконец он отозвался:— Представляйтесь сами, цурани! У вашей женщины вроде бы язык достаточно хорошо привешен!Другой конвоир злорадно сообщил:— Нашего главного зовут Антайя, он атаман в селении Лозо. Я не зря называю вам его имя: должен же вождь племени знать, о ком идет речь, когда вы станете требовать, чтобы нашего главного высекли.Это выступление было встречено громким хохотом, к которому присоединились и вождь, и уличные дети, и женщины у водоема. Не в силах больше сдерживать себя, Мара выступила вперед.Обращаясь к вождю, который заливался смехом и хлопал себя по коленкам, властительница надменно произнесла:— Я — Мара, властительница Акомы, и я прибыла в Конфедерацию Турил с миссией мира.Веселое расположение духа мигом покинуло вождя. Изумленный, он на несколько секунд, казалось, лишился дара речи. Однако, овладев собой, он насмешливо процедил:— Женщина, стоящая в дерьме квердидр, желает, чтобы с ней обращались как с важной персоной и посланцем мира?Мара побелела от ярости. Люджан чувствовал, что она вот-вот сорвется и бросит в лицо вождю какое-нибудь нестерпимое оскорбление, а это может для нее плохо кончиться. В отчаянии военачальник повернулся к Сарику:— Мы должны что-то сделать. Хотя бы только для того, чтобы отвлечь ее.Но молодой советник уже сделал шаг вперед, словно и не слыша сказанного. Как только Мара открыла рот, собираясь говорить, Сарик заглушил ее голос своим.— Вождь людей Турила! — выкрикнул он. — Ты глупец, если не можешь предложить властительнице Акомы ничего лучшего, чем затон для скота! Перед тобой стоит Мара, Слуга Империи, принадлежащая к монаршему семейству императора Ичиндара!Вождь вскинул голову:— Вот эта?..Хотя его тон был полон презрения, выходка Сарика оказалась не вполне бесполезной. Престарелый вождь не добавил никакого унизительного замечания, но коротким жестом подал знак, чтобы Антайя вернулся к своим обязанностям. На этот раз слова вождя были отрывистыми и повелительными, и Лайапа, под нажимом Сарика, исправно переводил:— Он говорит, что если Антайя приводит в лагерь животных, то должен за ними и присматривать:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121