— Замечательное лакомство.Джанайо отставил свою чашку и поклонился:— Я ходатайствую о даровании мне исключительных прав на ввоз этих товаров, госпожа.Мара покачала головой с откровенным сожалением:— Не в моей власти даровать такое разрешение, Джанайо из Ламута. Мой патент от имперского правительства ограничен перечнем определенных товаров.Явно разочарованный, торговец развел руками:— Тогда речь может пойти о торговом соглашении. Если распределение монопольных прав от тебя не зависит, то по крайней мере позволь мне надеяться на посредничество самого могущественного торгового дома в Империи.Мара отпила еще несколько глотков восхитительной жидкости и наконец снова вспомнила об осторожности:— А как же насчет Матавы?Джанайо смущенно кашлянул:— Их предложения были оскорбительны… нет, хуже того — унизительны, и к тому же у них нет опытных приказчиков, подобных тем, которые состоят у тебя на службе. Кроме того, для ведения деловых переговоров им нужны переводчики, а это большое неудобство для тех, кто, подобно мне, подвизается на рынке предметов роскоши. Я хотел бы перекрыть любой путь, чреватый недоразумениями и открывающий посторонним возможность на этом наживаться.Допив до конца остатки несравненного напитка, Мара подтвердила:— Торговое соглашение… да, это я могу. В ее следующих словах звучало сожаление. — Не в моих силах помешать другим ввозить в Империю эти напитки, но если кто-либо попытается перебежать мне дорожку в этом деле… полагаю, в Ламуте найдется толковый торговец, который отобьет у них охоту ущемлять мои интересы.Поручив Джайкену договориться об окончательных условиях соглашения, она собралась покинуть приемный зал.Торговец поклонился, коснувшись лбом пола:— Госпожа, твоя мудрость не зря вошла в легенду.Мара поднялась на ноги:— Я приму твой комплимент, когда мы оба разбогатеем благодаря ввозу шоколада в Империю. Но теперь меня ждут другие дела. Джайкен составит документы, подтверждающие сотрудничество, о котором ты просишь.Слуги поспешили собрать использованные чашки; Джайкен, нахмурив брови, сосредоточился на выборе точных условий достигнутого соглашения.В сопровождении Люджана и Сарика Мара вышла за дверь.Оказавшись в полумраке внутреннего коридора, Сарик перевел сумрачный взгляд на свою повелительницу:— Ты серьезно рисковала, госпожа. Любой торговец из Мидкемии, рожденный в Цурануани, мог некогда быть связанным клятвой верности дому Минванаби.Настроение у Мары было скверным, — может быть, сказалась усталость, да и подремать днем не удалось. Она резко возразила:— Вы все видели: он пил наравне с нами. — Потом властительница несколько смягчилась. — И от этих редкостных напитков я себя великолепно чувствую.Сарик поклонился, всем своим видом выказывая неодобрение.Мара направилась к детской, откуда даже до этого коридора доносились возмущенные вопли Джастина. Вздох Мары перешел в смех:— Я опаздываю, а у слуг и руки опустились. — Она прижала ладонь к своему раздавшемуся животу. — Я-то жду не дождусь, когда родится этот человечек… но, когда у нас будет двое таких крикунов, никому в доме и минуты покоя не будет. — Она улыбнулась совсем по-детски. — Пока что меня все так балуют, так обо мне заботятся… боюсь, об этих славных денечках я еще пожалею, когда мне снова придется вставать и садиться без помощи двух бравых молодцов.Люджан лукаво усмехнулся, такое же выражение мелькнуло и на лице у Сарика, когда тот произнес:— Ну, во всяком случае Хокану сделает все, что в его силах, чтобы ты не ходила налегке подолгу.Мара засмеялась, но оттенок горечи не ускользнул от внимания ее советников:— Он-то, конечно, сделает, но только если мы сумеем договориться, чтобы Джастин стал наследником Акомы.Над склоненной головой госпожи Сарик послал кузену комическую гримасу и шевельнул губами:— Ох упряма! *** Поздней ночью к одному из пустующих складов в Сулан-Ку вернулся торговец, называвший себя Джанайо из Ламута, со своей свитой из наемных мидкемийских охранников. Фитили уличных фонарей в богатых кварталах еще не догорели до конца, но здесь, среди разбросанных близ речного берега строений, только заходящая луна посылала на землю скудные лучи. Улицы лежали во тьме, которую еще усиливал туман с реки Гагаджин. В прежние времена подонки городского общества, ничего не опасаясь, охотились здесь на простофиль, рискующих путешествовать вдоль реки без охраны; но теперь императорские патрули отогнали городских отщепенцев и бродяг на самые дальние пустыри, поросшие кустарником. Единственной живностью на открытых местах оставались беспородные псы-дворняги, добывающие пищу среди рыночных отбросов.Хотя, по меркам Цурануани, все вокруг было спокойно, для мидкемийских ушей местечко было далеко не из приятных. Даже находясь внутри склада, они слышали визгливую брань, доносящуюся из притона Зыбкой Жизни, где его содержательница осыпала ругательствами клиента, который грубо обошелся с одной из ее девиц. Собаки заливались лаем, и кудахтали потревоженные джайги. Где-то поблизости плакал ребенок. Наемники, составляющие свиту Джанайо, неловко переминались с ноги на ногу, чувствуя себя неуютно: запахи разлагающихся на отмелях водорослей не придавали мидкемийцам бодрости. Им было невдомек, зачем их привели в этот пустой полусгнивший сарай.Не вполне было ясно и то, ради чего им заплатили за переход через Бездну. Наниматель подробно беседовал с каждым и при этом требовал, чтобы они ни под каким видом не говорили ничего на языке цурани. Но после сражения у Сетанона дела в Королевстве шли со скрипом, и получить работу было нелегко; для мужчин, не слишком привязанных к дому, предложенные деньги казались сущим подарком.Носильщики составили на пол свою поклажу и ждали приказаний; тем временем стражники сохраняли строй позади Джанайо. Внезапно в воздухе бесшумно зазмеились шелковые бечевки с грузиками на концах, запущенные с потолочных балок сарая. Каждая настигла одного из охранников, плотно захлестнув петлей горло неосторожного солдата-варвара.За удавками последовали метнувшие их убийцы в черном, спрыгнувшие со своих невидимых насестов. Расчет был точен: тяжесть и скорость их летящих вниз тел заставили дернуться вверх петлю на втором конце каждой бечевки и оторвали от пола ноги беспомощных жертв. Шеи четырех солдат переломились сразу же, но другие повисли, хрипя и содрогаясь в агонии удушья.Носильщики с ужасом наблюдали, как умирают стражники. Оцепенев на месте, они и не подумали звать на помощь. Впрочем, бояться им осталось недолго. Еще двое убийц в черном, выдвинувшись из тени, прошли сквозь их безоружную группу, как проносится ветер сквозь заросли тростника. Менее чем через минуту десять носильщиков Джанайо уже лежали мертвыми, и кровь из их перерезанных глоток растекалась по деревянному полу. Убийцы, которые удерживали вооруженных охранников в подвешенном состоянии, выпустили из рук бечевки, и бездыханные мидкемийцы повалились на пол обмякшими грудами.Джанайо стянул с себя богатое одеяние и швырнул его куда-то между трупами. Один из убийц поклонился ему и подал небольшую торбу, из которой Джанайо вынул темную тунику и накинул ее себе на плечи. Из кармана он быстро извлек маленькую склянку и нанес ее содержимое — сладко пахнущую текучую мазь — себе на руки. Жир растворил слой маскировочной краски; будь здесь побольше света, глазам наблюдателя предстали бы красные ладони и вытатуированное изображение цветка Камои.Из того угла, где мрак был особенно непроглядным, послышался низкий голос:— Дело сделано?Человек, который не был торговцем и который для удобства называл себя именем Джанайо, склонил голову:— Как ты приказал, досточтимый магистр.Из укрытия выступил дородный человек, чья поступь была удивительно легкой для столь мощного тела.Каждый его шаг сопровождался пощелкиванием и позвякиванием, поскольку украшения из кости, болтающиеся на кожаных ремешках, ударялись об орудия смерти, прикрепленные к поясу. Его одежда была утыкана остроконечными накладками, вырезанными из черепов жертв; сандалии скреплялись ремешками из пропитанной особым составом человеческой кожи. Он не бросил ни одного взгляда на трупы, усеявшие пол, хотя и избегал наступать в кровавые лужи. Обе-хан, Великий магистр тонга Камои, кивнул; качнулся и спадающий по спине пучок волос, растущих на темени, — остальная же часть головы была чисто выбрита.— Хорошо. — Он поднял мускулистую руку и вынул из нагрудного кармана туники небольшой флакон. — Ты уверен, что она пила?— Так же уверен, как и в том, что я сам тоже пил, господин. — Мнимый торговец еще раз низко поклонился. — Я подмешал отраву в шоколад, потому что из всех напитков это самый неотразимый. Ее управляющему повезло: он обжег язык. Но властительница выпила все, до последней капли. Она проглотила медленно действующий яд в таком количестве, что хватило бы на трех мужчин.Закончив донесение, убийца облизнул пересохшие губы. Превозмогая тревогу, чувствуя, как холодный пот покрывает его тело, он не терял самообладания и ждал, что последует.Обехан улыбнулся:— Ты хорошо все исполнил.Он вручил исполнителю флакон, зеленый цвет которого служил символом жизни. Человек, который называл себя Джанайо из Ламута, дрожащими руками принял флакон, усмотрев в этом отсрочку смертного приговора. Он разломал восковую пробку и выпил горькое снадобье, после чего и сам улыбнулся в ответ.Через секунду его лицо исказилось. Острая боль пронзила его живот, словно кинжалом; страх накатил темной волной, и он невольно взглянул на опустошенный флакон. Потом его пальцы разжались. Флакон с фальшивым эликсиром жизни упал, и колени самозванного торговца подогнулись. С коротким стоном он упал на пол, сложившись пополам.— Почему?..Его голос звучал словно карканье вороны: спазмы смертной муки уже не оставляли сил для слов. Обехан ответил тихо и ласково:— Потому что она видела твое лицо, Коулос, и ее советники тоже видели. И еще потому, что этого требуют нужды Камои. Ты умираешь с честью, служа общине. Туракаму радушно примет тебя в своих чертогах, примет как дорогого гостя, и ты вернешься на Колесо Судьбы в более высоком воплощении.Обманщик, сам ставший жертвой предательства, силился удержаться от конвульсий. Обехан хладнокровно сообщил:— Боль пройдет быстро. Жизнь уже покидает тебя.Умирающий с трудом устремил молящий взгляд на лицо магистра. Задыхаясь, он выдавил из себя:— Но… отец…Обехан опустился на колени и положил выкрашенную красным ладонь на лоб своего сына.— Ты приумножаешь славу своей семьи, Коулос. Ты делаешь мне честь.Плоть со взмокшей от смертного пота кожей содрогнулась один раз, потом второй и наконец обмякла в неподвижности. Когда прекратилась последняя судорога, Обехан поднялся на ноги и вздохнул:— Кроме того, у меня есть и другие сыновья.Глава тонга Камои подал сигнал, и его приспешники собрались вокруг него. Повинуясь следующему приказу магистра, они быстро, в полном молчании выскользнули из склада, оставив мертвых лежать как лежали. Оказавшись в одиночестве на арене совершившейся бойни, Обехан — невидимый для глаз ни одного из смертных — достал из своей туники маленький клочок пергамента и подбросил его к ногам убитого сына. Золотая цепь привлечет внимание уборщиков мусора; тела будут найдены и обысканы любителями поживы; на бумагу обратят внимание при последующем дознании. Когда глава преступной общины повернулся на пятках, чтобы направиться к выходу, клочок пергамента с красно-желтым оттиском печати дома Анасати слетел на половицы, все еще липкие от недавно пролитой крови. *** Первый приступ боли захватил Мару перед самым рассветом. Согнувшись в три погибели, она постаралась подавить вскрик. Хокану мгновенно стряхнул сон. Его заботливые руки сразу же коснулись жены.— Что с тобой?Боль отпустила. Мара приподнялась, опершись на локоть, и выждала несколько секунд. Ничего ужасного не произошло.— Спазм какой-то, только и всего. Извини, что потревожила тебя.В предрассветном полумраке Хокану внимательно присмотрелся к ее лицу. Он бережно отвел от лица спутанные волосы Мары. Улыбка, которой она так давно не видела, снова подняла кверху уголки его губ.— Малыш?..Мара засмеялась от радости и облегчения:— Думаю, да. Он, наверное, вздумал брыкаться, когда я спала. Очень бойкий.Хокану нежно провел ладонью по щеке, шее и плечу Мары, а потом нахмурился:— Такое ощущение, что тебя знобит. Она пожала плечами:— Да, немножко.Его беспокойство усилилось.— Но утро такое теплое! — Он снова притронулся к ее виску. — И на лбу у тебя испарина.— Пустяки, — быстро возразила Мара. — Скоро все пройдет.Она закрыла глаза, с неудовольствием подумав, что причиной ее недомогания могут оказаться чужеземные напитки, которые она с таким увлечением пробовала накануне.Хокану почувствовал ее колебания:— Позволь, я позову к тебе лекаря.Приход домашнего целителя именно сейчас показался Маре совсем неуместным: не хотелось нарушать первые минуты сердечной близости с Хокану, которой она так долго была лишена.— У меня уже были дети, муж мой. — Сказав это, она тут же постаралась смягчить невольную резкость тона. Я здорова.Тем не менее завтракала она без всякого аппетита. Чувствуя на себе испытующий взгляд Хокану, она поддерживала легкую беседу и старалась не придавать значения жгучему покалыванию, которое время от времени пробегало по ноге. Она уверяла себя, что нога просто затекла от долгого сидения. Раб, служивший отведывателем, выглядел вполне здоровым, когда выносил подносы во время завтрака.Наконец явился со своими табличками Джайкен, и Мара с головой зарылась в просмотр торговых донесений, благодарная уже за то, что ее предрассветный спазм как будто отогнал отчуждение Хокану. Он дважды заглянул к ней — в первый раз, когда надевал доспехи для воинских учений, а второй — перед тем, как принять ванну.Через три часа боль разыгралась уже всерьез. Засуетились лекари, пытаясь хоть как-то унять мучения госпожи, когда ее, задыхающуюся, уложили в постель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121