https://wodolei.ru/catalog/rakoviny/postirochnye/
Шагая по длинному коридору, ощущая, как золотая ткань плавно трется о ноги, девушка вообразила себя настоящей арабской принцессой древних времен. Но тут она услыхала громкий стон, похожий на крик боли, донесшийся из какой-то спальни. Кей мгновенно встрепенулась, готовая броситься на помощь, но закрытых дверей было слишком много, и непонятно, откуда раздался звук… и теперь она вновь услышала его, булькающий, задушенный хрип, и поняла: что-то странное происходит в комнате слева. Она одним прыжком очутилась у двери, схватилась за ручку, помедлила секунду, охваченная неким мистическим ужасом, чувствуя себя совершенно бессильной, словно джинн таинственным колдовством уменьшил ее до размеров гномика и заключил в бутылку. Но последним усилием, не обращая внимания на безрассудный ужас, Кей распахнула дверь. Внутри на полу у кровати, стоявшей в центре полутемной комнаты, скорчилась на четвереньках Локи… темные волосы нависли над лицом, из горла рвутся стоны. Харли Трейн с демоническим выражением лица и подернутыми пленкой глазами примостился сзади, с силой всаживая в нее напряженный багрово-вспухший фаллос.
Кей скользнула вперед, словно в трансе, нисколько не сомневаясь, что колдовство джинна вернуло мать к жизни и привело сюда.
– Мама? – спросила она детским голоском. Мужчина и женщина обернулись, и в падающем из дверей свете она увидела их лица. Иллюзия рассеялась. Женщина оказалась французской киноактрисой, мужчину Кей раньше не видела. На секунду все замерли: потом мужчина начал снова двигаться, не отрывая глаз от Кей.
– Присоединяйся, – предложил он.
– Oui, Cherie, – промурлыкала француженка, чуть прогибаясь под резкими толчками сзади. – Venez сюда. Сюда, к нам.
Мужчина хрипло рассмеялся.
– Поскорее. Хочешь?
Кей повернулась и вылетела из комнаты, спасаясь от переплетавшихся видений прошлого и настоящего.
Пока девушка бежала по коридору, пламя свечей в настенных канделябрах, казалось, разгоралось все сильнее и тянулось к ней. Впереди стены будто начали сходиться, смыкаясь вокруг, лишая дыхания. Неожиданно красная полоса ковровой дорожки под ногами превратилась в ручей раскаленной лавы. Кей отпрянула. Опасность – страшная опасность – вот-вот начнется извержение вулкана. Паника. Сжало горло, грозя удушить; сверхъестественным усилием воли она вынудила себя прорваться через реку жидкого огня… и ничего не почувствовала.
Не сознавая, что происходит, не имея представления о времени, Кей, спотыкаясь, выбралась на улицу. Поднялся ветер, и звезды, нависшие над самой головой, казались миллионами бриллиантовых глаз, смотревших на нее. Кей продолжала идти, упрямо, шаг за шагом, продвигаясь вперед! Перед мысленным взором вихрем проносились мучительные сплетения образов – мать и Трейн, французская актриса, позволяющая брать себя словно суку в течке, Льюис Паркер, набрасывающийся на нее, и отец… Ужасная ночь и следующий день, когда Кей думала, что убила его. Почему в сексе так много жестокости и насилия? Где же любовь?
Девушка подумала о себе… на пляже… всего несколько часов назад… Как могла она позволить всему миру глядеть свою наготу? Теперь Кей не была уверена, почему сделала это. Хотела освободить себя от старых страхов? Но они по-прежнему были с ней. Сбитая с толку, измученная и несчастная, девушка продолжала идти. Единственными звуками в темноте были тихие стоны ветра да позвякивание крошечных колокольчиков в ее золотой короне.
Кей оказалась в медине, старом городе, пронизанном хаотическим скрещением узких улочек. Днем здесь кипела жизнь, люди толпились у бесчисленных лавок на базарах, где продавалось все, от ковров и добротных кожаных изделий до драгоценностей, духов и возбуждающих средств. Теперь здесь было темно и пустынно.
Кей вглядывалась во мрак, и ей показалось, что впереди крадется темная фигура. Быстро повернувшись, девушка зашагала в другом направлении. И тут новая волна страха окатила ее. Золотая корона из колокольчиков! Бесценный музейный экспонат! Мгновенный удар кинжала, и платье обагрится кровью, а звенящая гроздь исчезнет навсегда. Но даже и без того Кей оказалась в смертельной опасности. Мусульмане с брезгливым пренебрежением относятся к женщинам, оказавшимся без спутников на улицах города, да еще среди ночи. О. О. предупреждал ее об этом перед поездкой и даже показал газетную вырезку с заметкой о европейке, забитой камнями в Турции лишь потому, что она шла в деревне в шортах.
Сердце Кей бешено забилось, металлический привкус ужаса залил рот. Повернув в другую аллею, она увидела тонкий изящный палец минарета, поднимавшегося в небо над низкими крышами домов. Мечеть. Там она будет в безопасности! Девушка помчалась туда, пробираясь через лабиринты улиц. Бездомные коты выпрыгивали из темноты, задевая подол платья. Ей показалось, что она слышит перешептывание, голоса из-за наглухо закрытых дверей, заставившие ее бежать все быстрее.
Наконец Кей оказалась на улице, ведущей к мечети, и, поспешив к тяжелой железной двери, толкнула ее.
Внутри оказалось так же пусто, как на улицах, но в этой прохладной тишине девушка чувствовала себя в безопасности. Она увидела, что пол сплошь покрыт коврами. Кей вспомнила, что молящиеся, входя в мечеть, снимают обувь, и, оставив сандалии у двери, села на изношенный ковер.
Постепенно сердце забилось ровнее, страхи улеглись. Она решила подождать рассвета, когда муэдзин прокричит призыв к молитве. Туман выветрился, голова прояснилась и Кей поняла, что все ужасающие видения были результатом действия гашиша.
Несколько раз она почти засыпала, но снова просыпалась из-за незнакомой обстановки и побуждаемая необходимостью принять какое-то решение, внести ясность в хаотический поток мыслей. Теперь она чувствовала только презрение к жизни, которую вела, но не знала, как ее изменить. Кроме того, она многим была обязана Орину, в том числе и лояльностью. Он взял Кей к себе в дом, защищал ее, выказал ту доброту, которую она надеялась найти, когда покинула Гавайи, чтобы разыскать отца.
Через крошечные трещины в куполе мечети начал пробиваться серенький утренний свет. Должно быть, солнце встает. Наконец с минарета прозвучал жалобный вопль – призыв к молитве.
Кей натянула сандалии и покинула убежище, прежде чем ее присутствие обнаружат. При ней совсем не было денег, и девушка приготовилась к длинному утомительному пути обратно. Проходя через какую-то улочку, она услышала свое имя и, обернувшись, увидела О. О., стоявшего у входа в какую-то только что открывшуюся лавчонку – волосы взъерошены, красные от усталости глаза. Он побежал к Кей – она тоже помчалась ему навстречу.
– Где ты была? – выкрикнул он, хватая ее за руки, словно боясь, что Кей может исчезнуть. – Я просто с ума сходил, всю ночь тебя искал.
– Прости, Орин.
Кей хотела было объяснить, все произошло под действием гашиша, но не хотела выдавать Джил.
– Я просто должна была уйти.
– Знаю, это было ужасно. И все из-за меня, я затеял это.
– Неважно, – отмахнулась Кей. – Я никуда не пропала и вполне могу позаботиться о себе.
Не успели слова сорваться с губ, как Кей поняла, что сказала правду. Она всегда читала, что кто-то должен оберегать ее, что она будет беззащитной и уязвимой без отца. Но что-то изменилось прошлой ночью. Она переборола страх и стала сильнее.
– Наверное, это я пропал, – пробормотал Орин. Кей с любопытством взглянула на него, но он молча повел ее к дому, покровительственно обняв за плечи.
ГЛАВА 18
В конце марта в «Элли» прибыли сигнальные экземпляры майского выпуска с фотографиями Кей. Вернувшись вечером к себе, Кей обнаружила прикрепленную к двери карточку от О. О. с просьбой прийти к нему.
Хотя в Марокко Олмстед участвовал во всех вечеринках, вернувшись в Чикаго, он возобновил свой весьма странный образ жизни, с одной только разницей – вот уже три месяца ни одна женщина не занимала места предыдущей «киски». В последней статье для раздела «Философия Томкэта» он объявил, что добровольно накладывает на себя епитимью целомудрия, объясняя это тем, что существует время, когда все люди должны воздерживаться от погружения в нескончаемый источник физического наслаждения, и долго распространялся о роли целомудрия в истории и его влияния на человеческое самоусовершенствование. И хотя, – как писал О. О. дальше, – в мире нет более мощной движущей силы, чем секс, необходимо испытывать себя, управляя сексуальными вожделениями.
«Пост всегда заставляет с нетерпением ждать пиршества и лучше усиливает вкус блюд», – заключал он очередной трактат.
Новость о том, что самый известный в Америке торговец сексом лишает себя радости жизни, вызвал нескончаемые пересуды как сотрудников журнала, так и любопытных репортеров. До сих пор все знавшие О. О. считали его гением, имеющим право на любые причуды, теперь же носились с предположением, что Олмстед не просто эксцентричный отшельник – чудачества переросли в маниакальное стремление к затворничеству.
Однако при встречах с Кей казалось, что О. О. совсем не изменился, кроме того, разве, что снял цепочку с золотым свистком. Кей продолжала еженедельно докладывать ему о своих делах на работе. С того момента, как он нашел ее в старом городе, между ними возникла особая близость.
Сегодня, когда пришла Кей, он не сидел, как обычно в постели в традиционной пижаме, а встретил ее у двери. На нем были темные слаксы и шелковая бордовая сорочка с аскотским галстуком.
– Почему такие перемены? – удивилась она.
– Должно быть, для того, чтобы отпраздновать твое появление в новом виде, – объяснил Орин и нажал кнопку на консоли в изголовье кровати. Светящиеся панели на стенах ожили и засверкали, и на всех была она в разных позах, обнаженная, как Ева, резвящаяся на снежно-белом песке пляжа, лежащая на кромке прибоя, позволяя волнам ласкать нежную плоть. Медовые тона кожи прекрасно гармонировали с длинным пустынным пляжем, выбеленным солнцем, скалой, глубокой лазурной синевой неба и бирюзовой водой.
Все это время она ни разу не попросила разрешения увидеть снимки – боялась, что придется пожалеть о поспешно принятом решении. Но теперь она смотрела на свои изображения, словно на фото совсем чужого человека. Стыдиться нечего – перед ней было истинное празднество природы, вечное и примитивное, и она была такой же ее частью, как море, солнце и песок.
– Великолепно, правда? – спросил О. О. и, подойдя к девушке, положил ей на плечо руку; пальцы чуть сжали загорелую кожу, скользнули вниз, миновали коротенький рукав свободной футболки, в которую Кей переоделась после работы, слегка погладили обнаженную руку. Трудно было ошибиться в значении этой ласки. Кей вопросительно взглянула на него.
– Я думала, ты никого не хочешь.
– Я хотел тебя с того момента, как увидел, – тихо ответил он. – Но тогда никто из нас не был готов, правда?
Неужели он «постился» лишь из-за нее?
– Зато готов теперь, – прошептал он еле слышно. – А ты?
Глядя в глаза Орина, Кей дала молчаливый ответ, и в следующее мгновение его губы нежно прикоснулись к ее рту. Все сомнения и страхи, так долго державшие в неволе ее желание, унесло потоком страсти, вызванной к жизни поцелуем. Губы приоткрылись навстречу его ласками, языки встретились, и Кей откинула голову, охнув, когда его руки впились в ее поясницу, стискивая ее все сильнее. Когда их губы снова встретились, где-то в глубине начала подниматься неведомая томительная боль. Порывисто отодвинув Орина, Кей расстегнула его сорочку, и так, раздевая друг друга, они добрались до постели, где Орин, вновь став господином и повелителем, отстранил ее руки и снял последнюю одежду, покрывая теплыми поцелуями каждое местечко обнажающейся кожи; и когда Кей наконец осталась обнаженной, все тело горело и пощипывало, словно от мелких бесчисленных уколов. Потом он оказался рядом, тоже обнаженный. Они слились в объятиях, перекатываясь по огромной постели, хаотическим клубком рук и ног, не в силах прервать поцелуя. Он поднял голову и, удерживая руки Кей, принялся исследовать ртом ее тело – шею, плечи, груди, прикоснулся губами к затвердевшим соскам, обвел их языком еще и еще раз, посылая короткие молнии наслаждения, проникающие до глубины души, в ту сердцевину, что до сих пор оставалось нетронутой. Когда его пальцы, слегка поддразнивая, задели золотистый треугольник волос, Кей моляще изогнулась, готовая принять его, завладеть, поглотить… но Орин осторожно погладил ее, успокаивая.
– Подожди, – прошептал он, проложив дорожку из поцелуев сверху вниз, и Кей почувствовала теплые губы на ляжках. Он начал ласкать языком крошечную чувствительную пуговку плоти, все продолжая и продолжая, пока ощущение непередаваемо-острого наслаждения, накатываясь волнами, не стало непереносимым, и Кей подумала, что умрет, если он не остановится. Наконец она умоляюще простонала:
– Пожалуйста… сейчас…
И неожиданно Орин оказался тут, над ней, и не успела Кей поднять и раздвинуть ноги, как он уже скользнул в нее. Кей изо всех сил обняла его и, пока Олмстед толчком входил в нее все глубже, почувствовала ножевой удар боли, резанувшей и исчезнувшей так быстро, что Кей почти не смогла отличить ее от экстаза. Утонченно острые спазмы становились сильнее, сильнее, сильнее, так что Кей почти испугалась. Испугалась того, что огненно-багровая пылающая лава, кипевшая в ней, вырвется на волю и уничтожит все вокруг. Кей чувствовала, что дрожит на краю обрыва, словно что-то внутри открылось и разверзлась пропасть, и внезапный ураган ощущений подхватил ее, понес неизвестно куда и улегся медленно-медленно, осторожно вернув ее на землю. Кей поняла, что боялась зря. Крик счастья и благодарности сорвался с губ, благодарности за освобождение, подаренное Орином.
– Я рад, что был первым, – сказал он наконец. – Я обожаю тебя, Кей.
Девушка чуть отодвинулась, чтобы взглянуть ему в лицо. Что-то в его словах, в тоне вызвало смутное чувство неудовлетворенности. Имеет ли обожание что-то общее с любовью?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71