А он за все эти месяцы не написал ни одной приличной строки.
Прекрасная лирическая книга, о которой он так долго мечтал, роман, после опубликования которого все литературные светила становились бы в очередь, чтобы пожать ему руку, отказывался принимать форму. Впрочем, нет: кое-что у Мэтта получалось. Сценарий третьеразрядного телефильма, который никто не смот­рит. Его страдающий от депрессии герой сбежал со страниц пло­хого научно-фантастического романа. Мэтт был заядлым читате­лем и знал разницу между барахлом и хорошей книгой. Как ни больно было признаться, но по сравнению с романами Салмана Рушди его книга была барахлом. У него не хватало смелости ска­зать Хоуп о том, как страшно целый день смотреть на экран и ви­деть на нем лишь несколько беспомощных фраз, которые на сле­дующий день кажутся еще хуже.
Как ни горько, но Мэтт понимал, что он не писатель. Состав­лять тексты рекламных объявлений и писать романы – это прин­ципиально разные вещи. Если человек играет на фортепиано, это вовсе не значит, что он умеет играть на скрипке. Да, кое-что об­щее есть, но если ты прекрасно делаешь что-то одно, то совсем не обязательно сумеешь сделать другое.
Это было больно, очень больно. Но больнее всего было другое. Он возомнил, что может писать, и заставил Хоуп и детей пере­ехать с ним в Керри. Бросил работу, дом, друзей, а все ради чего?
– Кофе? – одними губами произнес Сиаран, внезапно ока­завшийся рядом.
Мэтт благодарно кивнул. Что угодно, лишь бы оказаться по­дальше от этого злобно подмигивающего курсора!
Спустившись на кухню, Сиаран наполнил две кружки кофе и сел за стол, добродушно поглядывая на Мэтта. Он ни за что не сказал бы человеку, что тот бездарен. Сиарану доводилось видеть людей, в которых просыпался скрытый талант, – их пальцы так и летали по клавишам, а в ушах звучала ликующая музыка. И дру­гих, которые годами мечтали о том, что в один прекрасный день начнут писать; людей, которые отказывали себе во всем, чтобы провести неделю в знаменитом редлайонском Центре творчест­ва. Но, оказавшись на большом чердаке, они обнаруживали, что это не так легко, как кажется, и что слова из себя приходится тя­нуть клещами. Слова, которые не ложатся на бумагу и никогда не увидят света.
Мэтт не был похож на первых; он выглядел типичным пред­ставителем второй группы – подавленным неудачником, совер­шившим большую ошибку и не знающим, как в ней признаться.
– Как дела? – осторожно поинтересовался Сиаран.
– О'кей, – так же осторожно ответил Мэтт. – Все о'кей. На самом деле я еще обдумываю сюжет.
– Конечно, – серьезно сказал Сиаран. – Это очень важно.
Он начал размешивать кофе, размышляя о том, что нельзя об­думывать сюжет и при этом ничего не писать. Бедный Мэтт… Сиарану было жаль и Мэтта, и его милую тихую жену. Оставалось надеяться лишь на то, что Паркер вовремя опомнится. Он много раз видел, как Хоуп тащила в деревню двух малышей. Было ясно, что всем троим здесь смертельно скучно. Они были похожи на сосланных. Сейчас Хоуп работала несколько дней в неделю; ви­димо, больших денег у этой семьи не было. Мэтту следовало снять­ся с якоря и вернуться домой. Сиаран видел множество похожих примеров и знал, как разъедает душу творческое бессилие.
– Финула просила пригласить вас к нам на следующей неделе. У нас будет небольшая вечеринка, – непринужденно сказал он.
– Мы с удовольствием придем, – сказал Мэтт. Что угодно, лишь бы развеять тоску. Может быть, он хотя бы на мгновение сумеет забыть о том, что потерпел неудачу.
Спустя неделю Мэтт гнал машину по шоссе со скоростью, ко­торую Хоуп считала смертоубийственной. Но просить его ехать помедленнее было бессмысленно – это только заставило бы его поддать газу.
Хоуп вцепилась в сиденье так, что побелели костяшки, сжала губы и посмотрела назад. Тоби спал в своем детском сиденье, а Милли улыбалась от уха до уха. Скорость ее не пугала. Она, как и отец, предпочитала езду с ветерком и при каждой возможности кричала: «Быстрее, папа!»
Они возвращались из экспедиции в Килларни, куда ездили за покупками. Милли тряслась от радости при виде своих новых ту­фелек из небесно-голубой замши. Но Хоуп особого восторга не испытывала, потому что небесно-голубая замша и коттедж «Крон­шнеп» не имели между собой ничего общего. Как удалять грязь с замши? Мэтт был счастлив, потому что купил новый триллер и пару журналов по вычислительной технике. Тоби был счастлив, потому что это было его обычное состояние. А Хоуп ворчала и сердилась, потому что она не купила ничего, кроме всяких пустя­ков. Она собиралась приобрести что-нибудь дешевое, но наряд­ное для вечеринки у Финулы, но, как на грех, в магазинах ничего подходящего не оказалось.
Пытаясь отвлечься от дороги, Хоуп начала перебирать в уме, что ей надеть, и быстро забраковала половину своих нарядов. «Су­ществует четкая связь между одеждой и неприязнью», – сделала вывод она. Чем меньше тебе кто-то нравится, тем лучше ты дол­жен быть одет при встрече с ним. В таком случае у нее лишь один выход: позвонить в Милан Донателле Версаче и попросить сроч­но прислать ее последнее творение. Если бы у нее был хоть ма­лейший повод не идти на эту проклятую вечеринку! Увы, такого повода не было. Сослаться на то, что некому сидеть с детьми, она не могла: Финула настояла, чтобы детей привезли с собой и уло­жили в спальне для гостей.
– Думаю, они не проснутся, пока мы не соберемся домой, – весело сказал Мэтт, сообщив Хоуп об этом плане.
Когда в восемь часов вечера машина Паркеров остановилась у дома Финулы и Сиарана, все члены семейства были облачены в свои лучшие наряды. Мэтт был неотразим в костюме от Пола Сми­та, который он надевал всего несколько раз. Костюм дополняла серая рубашка без галстука, получалось что-то очень стильное и в то же время непринужденное. Хоуп знала, что ей никогда не удастся добиться того же эффекта. Поэтому она махнула рукой на непринужденность и надела маленькое черное платье из «Некст», которое было тесновато в талии еще при покупке и за это время просторнее не стало. Дополняли наряд жемчужные серьги, высо­кая прическа, тонкие черные колготки и классические замшевые «лодочки». Все журналы мод в один голос кричали, что малень­кое черное платье – это безошибочный выбор. Хоуп, которая была вынуждена надеть под него неудобное стягивающее белье, оста­валось надеяться на то, что журналы правы.
Сиаран встретил их у дверей и сразу повел в спальню для гос­тей, где можно было уложить детей.
– Прислать к вам Финулу на помощь? – спросил он, уводя Мэтта.
Хоуп улыбнулась и покачала головой. В последнее время она пришла к выводу, что Сиаран очень симпатичный человек. Она не выносила только Финулу.
Конечно, Милли не собиралась ложиться спать без стакана молока, воды и нескольких походов в ванную. Когда дети нако­нец уснули, было уже почти девять. Вечеринка была в разгаре, но уставшей Хоуп было не до веселья.
– Дорогая, рада вас видеть. Как дети, уснули? – спросил зна­комый голос.
Хоуп показалось, что интонации Финулы стали еще более ма­нерными. Ничего удивительного. Впрочем, Финула пыталась произвести впечатление. Это означало, что она будет говорить с французским акцентом, упоминать имена шапочно знакомых ху­дожников с таким видом, словно это ее близкие друзья, и притво­ряться, что каждый вечер ужинает с шампанским. Все это было тошнотворно. Через десять минут Хоуп захотелось уйти и лечь.
Впрочем, Финула тоже, очевидно, была сыта Хоуп по горло.
– А теперь вы должны познакомиться с моей сестрой, Присциллой Хедли-Кларк, – сказала она.
Присцилла была более стройным и менее претенциозно оде­тым вариантом Финулы, но питавшим ту же страсть к красному лаку для ногтей, обилию бижутерии и псевдоаристократическо­му акценту.
И все-таки после Финулы Хоуп показалось, что говорить с Присциллой намного легче.
Дизайнер по интерьеру, Присцилла тоже любила упоминать знаменитых людей, с которыми ей довелось работать, но, по крайней мере, она не делала каждые несколько минут многозна­чительных пауз. И, в отличие от сестры, слушала слова Хоуп.
– Должно быть, трудно бросить все и переехать, – заметила Присцилла, узнав о переселении Паркеров в Керри.
– Я скучаю по друзьям, хотя успела завести здесь хороших зна­комых.
– Очевидно, вы имеете в виду Финулу, – с уважением кивну­ла Присцилла.
Хоуп не стала ее поправлять.
– Мы пробыли здесь всего несколько месяцев, но у меня такое чувство, словно я жила здесь всегда. Это место засасывает тебя.
– А вы здесь не скучаете? – спросила Присцилла. – Деревня кажется мне немного пресноватой. Должна признаться, я люблю городскую жизнь.
Хоуп подумала и поняла, что в последнее время она не скуча­ла. Два раза в неделю она работала у Эрвина, и хотя эта работа цодходила к концу, безработица ей не грозила. Дельфина сказа­ла, что бухгалтерии отеля срочно требуется помощница на не­полный день. Ее светская жизнь тоже наладилась. Хоуп регуляр­но встречалась с Мэри-Кейт и Дельфиной за кофе, раз в неделю они с Мэттом ходили к кому-то и гости, плюс клуб макраме, где можно было чувствовать себя непринужденно и говорить обо всем на свете. Конечно, она скучала по Сэм, но они звонили друг дру­гу через день, не обращая внимания на счета. Им было очень важ­но поддерживать связь.
– А мне здесь нравится, – сказала Хоуп, удивившись собст­венным словам. – Тут испытываешь удивительное чувство… общ­ности, что ли. Это замечательно. Похоже на большую семью, где ты знаешь всех и каждого. «
Присцилла хмыкнула.
– Финула прожила здесь десять лет, но говорит, что все еще чувствует себя здесь чужой.
Хоуп с трудом сдержала улыбку.
– Ну, не всем удается адаптироваться к местным условиям, – пытаясь быть вежливой, сказала она.
– Но Финула всегда легко адаптируется, – стояла на своем Присцилла. – Она говорит, что здесь просто люди очень недру­желюбные.
В конце концов Хоуп сбежала от Присциллы и заговорила с Мэй, своей подругой по клубу макраме. Ни Мэй, ни ее муж Такеси не были художниками, но их пригласили сюда, потому что Та-кеси занимал ответственный пост на фабрике компьютеров. Финуле нравилось, когда на ее вечеринках встречались представите­ли искусства и промышленности.
Домой они приехали в час ночи.
Как ни странно, дети даже не проснулись, пока их несли из ма­шины в кровать. Хоуп стаскивала с себя чертовски неудобное белье, когда в спальню влетел Мэтт. Его глаза горели от возбуждения.
– На автоответчике сообщение от Дэна! – воскликнул он. – Представляешь, у Адама Джадда был сердечный приступ. Сейчас все в порядке, опасность ему не грозит, но он не сможет руково­дить агентством минимум шесть недель. Так вот, Адам попросил Дэна выяснить, не смогу ли я вернуться и заменить его, пока ему не станет лучше!
Хоуп ахнула, а Мэтт засмеялся от радости, которую был не в силах скрыть. Он возвращается! Он еще на коне. Агентство Джадда нуждается в нем. Ну и что ж, что он не сумел написать роман века. Зато от него по-прежнему зависит судьба компании!
Мэтт обнял жену, прижал к себе ее полуобнаженное тело, и Хоуп почувствовала, что он возбужден. Но муж захотел ее только пото­му, что соскучился по работе. Сообщение о том, что он нужен, нажало на какую-то тайную кнопку, и он включился. Кончилось тем, что они упали на кровать и занялись любовью, но, когда Мэтт уснул, Хоуп долго лежала с открытыми глазами. Почему ей было достаточно Мэтта, а Мэтту всегда требовалось что-то еще? Он хотел от жизни чего-то большего, а с нее хватало его любви…
На следующий день Мэтт развил бешеную активность. Он зво­нил по телефону, посылал сообщения по электронной почте, за­казывал билет на самолет… «Как в старые времена», – подумала Хоуп. Возбужденный мыслью о том, что он необходим, Мэтт вос­парил в небеса; его энтузиазм оказался заразительным. Дети, не знавшие, что он уезжает на шесть недель, радостно скакали во­круг. Хоуп тоже пыталась быть веселой, но на самом деле ей было очень грустно. Во-первых, оттого, что он улетал. Во-вторых, от­того, что он был так рад этому.
Днем они все вместе поехали в аэропорт. До Милли наконец дошло, что ее любимый папочка улетает, она сидела позади и ре­вела всю дорогу до Килларни. Это напомнило Хоуп их прибытие в Керри.
– Не выходи, – сказал Мэтт, когда они припарковались. Блед­ное, расстроенное лицо Хоуп заставило его ощутить чувство ви­ны. Он решил, что ей будет трудно прощаться в многолюдном аэропорте, а потом тащить двух хнычущих ребятишек обратно в машину. Намного легче попрощаться прямо здесь. Он крепко сжал руку Хоуп, надеясь, что жена все поймет.
Но Хоуп поняла только одно: Мэтту так не терпится улететь, что он не хочет дать ей возможность как следует попрощаться. Когда он наклонился поцеловать ее, она ответила ему холодно, едва коснувшись губами щеки.
– Счастливо, – еле слышно сказала она.
16
«Привет, Хоуп!
Извини, что вчера не смогла поговорить с тобой: не было бук­вально ни секунды свободной. Я и сейчас тороплюсь – уезжаем на три дня в Хертфордшир на конференцию по торговле. Как ты живешь без Мэтта? Держу пари, Милли продолжает скандалить. Вот уж папина дочка!
Помню, что сегодня ты выходишь на новую работу, и желаю удачи. Уверена, что все будет замечательно. Отель у в ас просто по­трясающий. Может быть, в мой следующий приезд мы закажем там номер и проведем целый день у Дельфины в салоне красоты. Это мне просто необходимо! За последние недели моя кожа преврати­лась в терку. Убеждена, что это результат применения анестезии во время удаления фиброидов. Вот тебе и «двадцать четыре часа, и от болезни ни следа»! Нет, я шучу. Сухая кожа – не слишком доро­гая плата за хорошее самочувствие. Я начала заниматься йогой, ем хорошо и готовлю обед каждый вечер. Ты можешь гордиться мной!
Может быть, сегодня позвонить не успею, но попытаюсь.
Любящая тебя Сэм».
Хоуп улыбнулась при мысли о том, что ее безнадежная в смыс­ле домашнего хозяйства сестра каждый вечер готовит себе обед. Она щелкнула клавишей и принялась писать ответ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62