— И прибавила: — Думаю, что не люблю.— Ты не знаешь точно? Девушка опустила ресницы.— Он… мистер О'Рейли говорит, что я не могу знать, что такое любовь, потому что никогда еще не любила.Дарлин ласково улыбнулась и прижала голову дочери к своей груди.— Моя милая девочка, с таким знанием рождаются, как со способностью видеть и слышать, уверяю тебя. Когда ты полюбишь, сразу же это поймешь. Конечно, возможно, ты просто еще не разобралась в себе — такое бывает.— Что же мне делать, мама?— Сердце тебе подскажет. Я, разумеется, удивлена, ведь он намного старше тебя…Они проговорили до полуночи. Неравные браки, как имущественные, так и возрастные, были характерны для тех времен, да еще в пуританских кругах Австралии (хотя, возможно, в этом случае разница слишком бросалась в глаза), поэтому Дарлин больше волновало другое: она не считала Тину готовой к браку. По мнению матери, столь серьезное решение нельзя принимать, не пережив даже первой девичьей влюбленности, а Тина, как она видела, совсем недавно начала задумываться о любви и интересоваться юношами. Кроме того, Дарлин совершенно не знала мистера О'Рейли и боялась, как бы он не навязал девушке свою волю, не подчинил ее себе — во вред Тине и вопреки ее желанию. Девушка неопытна, ей трудно понять себя, распознать свои истинные чувства… Поразмыслив, Дарлин пришла к выводу, что самым разумным будет самой поговорить с Робертом О'Рейли, выяснить, каковы же в действительности его намерения, а заодно посмотреть, что он из себя представляет. Она велела Тине остаться дома, не ходить в условленное время в эвкалиптовую рощу, сказав, что отправится туда сама, и девушка, все еще растерянная, почти сразу же согласилась. Она доверяла матери. Уж Дарлин-то наверняка сумеет разобраться во всем!А Дарлин получила лишнее подтверждение отсутствия у дочери серьезных чувств: решение любовных дел не перепоручают никому, даже матери, ибо настоящая любовь, дающая человеку особое зрение и слух, перемещает его в другой мир, наделяя способностью видения вещей, недоступных всем остальным, оставшимся в серой реальности. Улитка никогда не догонит лебедя, крылья бабочки не засыплет снег… И Тина не стала бы никого слушать, будь она по-настоящему влюблена.Когда на следующий день Роберт О'Рейли увидел спешащую к роще женщину, то не сразу понял, что это не Тина, а позднее, когда Дарлин подошла к нему, удивился, до чего же Тина похожа на мать. Конечно, Дарлин утратила легкость походки, стройность фигуры, и хотя глаза ее и были печально-чисты, но не той чистотой горного озера, что глаза дочери, и волосы уже не блестели в великолепии жизненной силы. Все-таки Роберт в первые минуты не мог отделаться от несколько суеверного ощущения, будто видит перед собой Тину, непостижимым образом перешагнувшую за эту ночь расстояние в пару десятков лет.Но потом он заметил складку горечи у рта женщины, ее узловатые пальцы, седину на висках — разрушающие приметы даже не времени, а условий жизни, и тут же образ Дарлин бесконечно отдалился от образа Тины: невозможно соединить день и ночь, время зари с порою заката.Дарлин подошла к Роберту О'Рейли, тяжело ступая ногами в грубых башмаках, поздоровалась и очень просто, прямо, не делая никаких вступлений, сказала:— Мистер О'Рейли, я — Дарлин Хиггинс и пришла с вами поговорить. Простите, может, я не должна была этого делать… Но Тина все рассказала мне…Она говорила уверенно, с сильной озабоченностью в голосе, хотя и тихо.— Нет-нет, миссис Хиггинс, вы поступили правильно, и я рад познакомиться с вами! — поклонившись, произнес Роберт и указал на то самое дерево, где вчера сидел с Тиной. — Может, присядете?— Благодарю.Дарлин села. Некоторое время они молчали, изучая друг друга и пытаясь разобраться с первыми впечатлениями. Чисто внешне мистер О'Рейли располагал к себе. Дарлин не нашла ничего необычного в том, что им могла заинтересоваться молодая девушка. Он был, что называется, с головы до ног джентльменом, кроме того, в нем подкупало отсутствие всякого высокомерия. Этот состоятельный, наделенный огромной властью господин при ближайшем знакомстве казался человеком очень простым.Сегодня Роберт был одет в хорошо сшитый светлый костюм и шляпу; в руках держал изящной формы перчатки. Дарлин представила рядом с ним свою дочь в ситцевом платьице и стоптанных туфлях: нет, как ни странно, ожидаемого контраста не было. Элегантность Роберта и юность Тины словно бы уравновешивали друг друга.Женщина замешкалась, не зная, как лучше перейти к существу вопроса, но мистер О'Рейли помог ей, сказав:— Миссис Хиггинс, вчера я сделал предложение вашей дочери, а теперь, как надлежит, прошу ее руки у вас!— Насколько мне известно, она отказала вам!— Я просил ее еще подумать, и она согласилась. Окончательного ответа нет — это подтверждает и ваш визит, миссис Хиггинс!«Неудивительно, что этот человек сумел подружиться с Тиной», — подумала Дарлин. Ему была свойственна особая тонкость общения, он, по-видимому, умел держать ситуацию под контролем, мог становиться и мягким, и властным… Женщина почувствовала замешательство — в последние годы она привыкла общаться с людьми несравненно более низкого уровня — и растерялась. Наверное, проще будет действовать напрямую.— Мистер О'Рейли, я хотела узнать, насколько это серьезно. Тина еще очень молода, а вы человек зрелый…Роберт встал.— Это серьезно, миссис Хиггинс, очень серьезно. Поверьте, я не стал бы напрасно морочить голову такой молоденькой девушке! Я в самом деле хочу жениться на Тине и увезти ее в Сидней. И пусть разница в нашем возрасте не смущает вас! Я отвечаю за свои слова: мне действительно нужна не сиделка, не дочь, не подружка, а жена. Я достаточно силен, совершенно здоров, моя жизнь не кончена, она, можно сказать, в определенном смысле только начнется, если Тина ответит «да». Что же насчет ее молодости… Это как раз меня и привлекло. Буду откровенен с вами до конца: я немало знал женщин, в том числе и таких, как я сам, «зрелых», но это не то… Мало чувств, много разума и, что хуже всего, расчета. А Тина чиста душой, я понял это, общаясь с нею. В ней нет еще мелочности, меркантильности. Кроме того, у нее ангельский характер. По натуре она уступчива, добра — дай Бог, чтобы жизнь ее не испортила! Ну и, конечно, — он улыбнулся, — очень хороша собой, хотя пока не осознает этого до конца. Стремится к знаниям — в этом я могу ей помочь. Она вся состоит из эмоций, чувств, как все мы в шестнадцать лет! Я не забыл этого и способен ее понять.Он говорил как будто взволнованно, но Дарлин показалось, что мистер О'Рейли мало сомневается в успехе своей затеи и этот разговор для него — пустая формальность.— Чувств, вы говорите? Но Тина не любит вас, она сама мне сказала.Он возразил:— Она еще очень молода, поэтому, думаю, просто не разобралась в себе. Я научу ее любить.Дарлин провела рукой по гладкому, в ручейках душистой смолы стволу дерева и, в сомнении покачав головой, произнесла:— Это не так просто, мистер О'Рейли. Я лучше знаю свою дочь. Ее душа только готовится к этому чувству, момент еще не пришел, а когда придет — ее избранником, я имею в виду избранником ее сердца, можете оказаться не вы. Вы не боитесь?— Если женюсь на ней — нет! Дарлин пожала плечами.— Вижу, мне вас не переубедить.— Вам этого так хочется? — Он улыбнулся одними губами. — Почему?Женщина только вздохнула в ответ.— Вас что-то пугает, миссис Хиггинс?— Пожалуй…Мистер О'Рейли рассмеялся, и у его глаз явственно прорезались морщинки.— Помилуй Бог! Уж не думаете ли вы, что я — некто вроде Синей Бороды! Да разве я смог бы обидеть невинную девушку! К тому же, по-моему, я представил вам доказательства честности своих намерений. Что же внушает вам опасения? Скажите прямо, я не понимаю.— Я говорила вам — отсутствие чувств у Тины. Если она согласится выйти за вас, а потом окончательно поймет, что не любит и не полюбит никогда, то будет очень несчастна. Вы взрослый человек и должны это понимать!— Я понимаю, — спокойно ответил он. — Но я уверен: этого не случится.— Ответьте мне на один вопрос, мистер О'Рейли, — медленно произнесла женщина, — вы были женаты?Секундное замешательство скользнуло по его лицу, точно тень крыла пролетевшей мимо птицы.— Это так важно? — сурово усмехнувшись, заметил он, но тут же обычным голосом добавил: — Что было — то осталось в прошлом, миссис Хиггинс. Я всегда был одинок. А в настоящее время для меня существует лишь Тина, все остальное в мире — прах!Дарлин, хотя и сделала для себя определенные выводы, больше ни о чем допытываться не стала. Сказала только:— Если вы и не были женаты, то наверняка хоть раз в жизни любили и должны знать: глупо внушать шестнадцатилетней девушке мысли о том, что настоящая любовь не имеет ничего общего с романтическими бреднями. Для нее же все это только из романтики и состоит!Роберт О'Рейли молча смотрел вдаль, на золотистую полоску океана. Казалось, он утратил прежнее вдохновение, манеры его стали резче, а тон — бесстрастен и сух.— Значит, вы категорически против того, чтобы Тина стала моей женой?— Я не вправе ей запрещать, могу только дать совет — как старшая, как женщина, как мать. Да, мистер О'Рейли, я вам не союзник! Не хочу, чтобы Тина совершила ошибку в самом начале жизни.— А если бы она сказала, что полюбила?— Тогда бы я ответила «да».— Даже если бы ваша дочь влюбилась бы в негодяя без чести и совести? — с усмешкой произнес он.Дарлин вскинула на собеседника строгие серые глаза и проговорила твердо, четко выделяя слова:— Мои дочери никогда не сделают такого выбора! Роберт удивился.— Ваши дочери? Разве Тина у вас не одна?— Нет, у меня есть еще дочь.— Странно, Тина никогда не говорила о сестре… Она старше, моложе?— Они одногодки. Терезы сейчас здесь нет, она уехала в Сидней.Роберт снова в недоумении пожал плечами, а Дарлин ощутила невольную радость: похоже, до сего момента он не допускал, что Тина может что-то скрывать, думал, что полностью завладел ее помыслами и душой. Возможно, он мечтал, женившись на Тине, всецело подчинить ее себе?— Кстати, я мог бы помочь вышей второй дочери: образование, приданое. Это не проблема.— Да, но не за счет счастья Тины!Роберт О'Рейли холодно улыбнулся Дарлин.— Счастье… Что есть счастье, миссис Хиггинс? Возможность увидеть мир, познать его, возможность делать что хочешь, иметь то, что пожелаешь! Понимаю, Тина молода, ей нужны дети, но я и сам не против заиметь наследников. Когда же меня не станет — не хочется думать об этом, но, что поделаешь, я реалист! — все, чем я владею, достанется Тине, а мое состояние, поверьте, способно обеспечить до конца жизни не только ее, но и еще несколько поколений вперед!Последнюю фразу он произнес с прежнимвоодушевлением, и Дарлин спросила:— Тине вы тоже это сказали?— Ей — нет, нет, конечно. Ей я сказал, что люблю ее. И это, — его глаза сверкнули, — правда!— Вы говорите, что знаете, что нужно Тине, а я думаю, все, что ей надо сейчас, — без памяти влюбиться в какого-нибудь юношу! — расстроенно произнесла Дарлин.— Я склоняю перед вами голову, миссис Хиггинс, вы — редкая мать! — Роберт произнес это искренне, без иронии. — Хотя, надо признать, у вас очень своеобразное представление о счастье дочери. Вы хотите выдать Тину замуж непременно по любви, пусть даже она будет гнуть спину в тяжком труде и состарится на двадцать лет раньше срока. Что ж, пусть выберет в мужья какого-нибудь парня с фермы, поддавшись минутному увлечению, только эта любовь погибнет через пару лет, а может, и месяцев, под гнетом повседневности.— Я не переставала любить мужа все пятнадцать лет, пока мы были вместе! — Дарлин встала. — А он не был богат!— Я уже говорил вам, что вы редкая женщина. Прошу вас, миссис Хиггинс, подумайте еще, как и Тина, я дам вам время.— Хорошо, — тихо произнесла Дарлин, — это было бы неплохо: ни я, ни Тина, по существу, не знаем, что вы за человек…Роберт грустно улыбнулся.— Могу сказать одно: перед вами не сумасшедший и не злодей, а всего лишь человек, который пытается стать счастливым, быть может, последний раз в жизни!Прошло около двух недель. Ни Дарлин, ни Тина не заговаривали о Роберте О'Рейли. Тина перестала видеться с ним, и он не напоминал о себе. Девушка была рада тому, что все как будто решилось само собой, и в то же время спрашивала себя, почему Роберт О'Рейли больше не ищет с ней встречи, чувствовала себя задетой и отчасти даже покинутой. Она не жалела о том, что позволила матери поговорить с Робертом, и все-таки думала: быть может, он счел себя оскорбленным или решил, что она — глупая девчонка, привыкшая прятаться за спины взрослых, неспособная самостоятельно принимать решения? Задавая себе эти вопросы, Тина томилась смутным чувством неудовлетворенности и вины.В один из последующих дней она пришла в лавку, сделала необходимые покупки и, по привычке заглянув в уголок, где висел предмет ее мечтаний, невольно вздрогнула: платья не было. Его купили или, может, отправили назад, в тот сказочный, недосягаемый мир, откуда оно было прислано. Конечно, не век же ему тут висеть! Наверное, платье приобрел для Дорис ее отец! На Фей оно, пожалуй, не налезет, родители Керри Миллер прижимисты, а среди остальных жителей Кленси вряд ли кто-нибудь имеет возможность осчастливить свою жену или дочь таким подарком. Тина почувствовала возмущение и досаду: с какой стати Дорис будет носить этот наряд! «Первая красавица!» Подобная мысль могла показаться дерзкой, но за те несколько недель, что платье висело в лавке, Тина привыкла считать его «своим», принадлежащим по праву лишь ей одной! Она и сама не знала, почему прониклась таким чувством… Нет, видеть этот наряд на Дорис будет невыносимо!В растрепанных чувствах девушка приблизилась к другому прилавку, где Карен Холт выбирала материю на платье для одной из младших сестер, или, правильнее сказать, для нескольких сестер: в их семействе почти не было вещей, принадлежащих кому-то одному. Тина вздохнула: и у них с Терезой были общие украшения… В последнее время они с матерью редко говорили о Терезе, но Тина знала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74