Через полчаса Бренда вошла и, взяв подругу за руку,повела в гостиную. Девушка села за рояль, расправила юбки и положила пальцы на клавиши:— Слушай.Она начала играть, и сердце Тины стучало в такт. Мелодия казалась пронизанной печальным светом осени; на глаза наворачивались слезы, но при этом с лица не сходила улыбка. Что это было? Песнь сожаления, печали, вины? И огромной веры в жизнь. И любви.Бренда закончила играть, и Тина едва сумела очнуться. Она, казалось, утонула в воспоминаниях. Кленси. Тайные терзания. Первые поцелуи. Любовь и еще раз любовь.— Что ты об этом думаешь, Бренда? — спросила она.— Очень хорошая пьеса. Написана в своеобразной манере, с большим чувством и, на мой взгляд, талантливо. Тут есть все: стиль, мелодичность, проникновенность. Чье это произведение?Тина смущенно прошептала:— Моего знакомого…— Он профессиональный композитор?— Нет.— Тогда это тем более удивительно. Знаком ли кто-либо еще с его творчеством?— Не думаю.— У меня на кафедре музыки есть знакомые. Я могу показать им.— Нет.Тина сняла листы с пюпитра и бережно прижала к груди. И повторила слова Конрада:— Это очень личное. Теперь — только мое. — А про себя добавила: «Наше».Бренда внимательно смотрела на нее.— Пьеса посвящена тебе. Я не желаю вмешиваться в твою личную жизнь и все же скажу: этот человек любит тебя!Тина улыбнулась — печально, недоверчиво и с надеждой.— Я многим тебе обязана, Бренда, но хочу попросить еще об одном: не могла бы ты позаниматься со мной музыкой? Я мечтаю научиться играть, пусть не так хорошо, как ты, — хотя бы чуть-чуть!— Конечно, позанимаюсь. Начнем хоть сегодня.— И ты думаешь, у меня получится?— Уверена.Тина перевернула листы и внезапно увидела надпись, внизу, под нотами: «Она горела в огне, но не погибла: моя память, мое сердце, моя душа сохранили ее для тебя, Тина. Только для тебя. Так же, как и любовь».Она не верила своим глазам. Любовь? Ей захотелось плакать. Значит, счастье близко — протяни только руку! Но потом она вспомнила красивую женщину, что была с Конрадом в ресторане, и радость ее померкла.А ее собственное, так и не изжитое горе, из-за которого она до сих пор иной раз плачет по ночам? Любая женщина способна понять ее и посочувствовать, но ведь он — мужчина.— Жизнь не так длинна, как хотелось бы, а молодость еще короче, — сказала Бренда. — Не мне давать советы, я малосведуща в делах любви, но мне непонятны мнимые преграды, которые создают себе порой любящие сердца. Настоящая любовь пройдет через все, не забывай об этом!— Хорошо, — прошептала Тина и подумала: «Я буду ждать, может быть, он придет сам и скажет, что любит меня, что я ему нужна. Тогда я, возможно, переступлю через все сомнения и наконец попытаюсь стать счастливой!»Через три месяца состоялся банкет, посвященный тридцатилетию компании, возглавляемой Робертом О'Рейли.Огромный, светлый, гудящий от великого множества голосов зал напоминал муравейник — в нем было черным-черно от парадных костюмов мужчин; местами мелькали светлые женские платья и веера. Вечер только что начался. Предстояла официальная часть — поздравления, речи, потом — торжественный ужин и бал: все обещало быть грандиозным.Роберт О'Рейли, с трудом выбравшись из окружавшей его толпы друзей, коллег, представителей различных организаций и прессы, поискал глазами Симмонса и, найдя, окликнул.Тот подошел с почтительной улыбкой.— Примите мои поздравления, сэр!— Благодарю. Прошло всего несколько минут, а я уже немного устал от всего этого, — пошутил Роберт.— Это день вашего триумфа, мистер О'Рейли!— Это не только мой триумф — наш с вами. Всех служащих без исключения. Кстати, — заметил он, — а молодой человек, которого назначили на место Мирена, тоже приехал? Ему должны были послать приглашение.Роберт собственноручно проследил, чтобы это было сделано.— Кто? — удивился Симмонс. Он не сразу сообразил, о ком речь.— Ну этот… О'Рейли.— А! Извините, сэр. Да, он здесь, я видел его.— И как он? Вы обещали проследить за его работой на новом посту.— Да-да, я помню, мистер О'Рейли. Он хорошо справляется — у меня нет замечаний.Роберт улыбнулся.— Спасибо, Симмонс!Через несколько минут Роберт увидел того, кого искал. Конрад стоял в стороне, возле белой колонны, и задумчиво смотрел на окружавшую его суету. У Роберта замерло сердце. Из юноши сын превратился в красивого молодого мужчину. Такой же высокий, стройный, как раньше, но более мужественный. Двадцать пять лет — совсем взрослый!И, глядя на Конрада, Роберт вновь и вновь вспоминал глаза Одри — их чарующий взор, неугасающий свет. Он готов был смотреть на сына еще долго, но услышал, как в глубине зала громко произносят его имя. Пришло время выступления перед собравшимися главного виновника торжества — владельца и бессменного президента компании. Когда Роберт поднялся на возвышение, раздалось море хлопков и восторженных возгласов. Конрад подошел ближе, чтобы видеть отца.Роберт улыбался. Он по-прежнему казался уверенным в себе, полным достоинства и сил. Конрад заметил: за эти годы в волосах отца прибавилось седины, на лице — морщин, но серо-голубые глаза сияли ярко, и в целом он сохранил редкую для своего возраста форму.Роберт начал говорить, но Конрад не прислушивался к его словам. Отец! Человек, своим трудом создавший огромное деловое государство, в одиночку переборовший судьбу. Все эти люди работают на него, в том числе и он, Конрад. Уважают, любят, боготворят… Что ж, сегодня великий праздник! Не каждому в жизни выпадают такие дни!Когда официальная часть вечера закончилась, Конрад, улучив момент, подошел к отцу.— Отец! Здравствуй. Прими мои поздравления!Роберт сделал движение, точно хотел обнять сына, но сдержался и опустил руки.— Конрад? Здравствуй. Спасибо.— Вижу, ты не удивлен? — Конрад слегка улыбнулся, и Роберт тоже.— Нет. Я, естественно, слышал об авторе знаменитого проекта. Отойдем? — предложил он. — У меня есть немного времени. Хочешь поговорить?Молодой человек кивнул.— Можно незаметно спуститься вниз, — сказал Роберт.— Попытаемся.Они так и сделали. Свернув на боковую лестницу, спустились в маленький кабинет красного дерева. Там стояла мягкая мебель, в камине пылал огонь.Роберт показал рукой на диван.— Садись.Несколько минут отец и сын молча смотрели друг на друга.— Давно ты вернулся из Америки?— Год с небольшим.— Как там шли дела?Конрад помолчал. Потом ответил:— Не очень.— Почему ты решил устроиться в мою компанию?Конрад пожал плечами.— При отсутствии прямого доступа к цели людям свойственно искать обходные пути.— Сперва я даже подумал, что ты решил навредить мне.— Ты считаешь меня настолько подлым? — Роберт увидел в глазах сына странную, несвойственную молодому возрасту усталость.— О нет! Конечно нет! — поспешно произнес он. Потом спросил без тени насмешки: — Как твоя личная жизнь? Я послал два приглашения, но ты явился без спутницы.Конрад отрешенно смотрел в разметавшее яркие языки пламя камина.— В Америке я был женат и даже имел ребенка — маленькую девочку. Но когда мы возвращались в Австралию, на корабле случился пожар — мои жена и дочь погибли.Губы Роберта побледнели. Он крепко стиснул пальцы.— Какой ужас! Твои жена и… дочь!— Ее звали Мелисса. А жену Джоан.— Господи! Как жаль!— Мне тоже, отец.— Хочу заранее сообщить тебе, — подумав, мягко произнес Роберт, — твой проект принят на заседании совета. Через пару дней ты получишь официальное извещение. Я беру тебя к себе — будешь помогать в управлении.Конрад ничего не сказал: казалось, услышанное не имело для него такого уж большого значения.— Где ты живешь? — спросил Роберт.— Построил дом на южной стороне. Дам адрес — заходи. Ты один, отец?Роберт вздохнул с болезненной улыбкой.— Разумеется. — Он сунул руку в карман. — Конрад, я хотел показать тебе одну вещь. — И вытащил из кармана заветный медальон.Глаза Конрада расширились. Он пошатнулся от неожиданности.— Как он попал к тебе?!— Я купил его на одном аукционе. Здесь, в Сиднее.— Господи! Отец! Я думал, уже не увижу его!— Как случилось, что ты его потерял?— При крайне неприятных обстоятельствах. После пожара меня ждала встреча с бушменами. Спасибо, отец! Я могу его взять?— Да, он же твой.Роберт с нежной печалью еще раз взглянул на портрет Одри и задумчиво произнес:— Твоя мать была для меня дороже всех женщин в мире.Потом перевел взгляд на сына и внезапно заметил то, чего так долго не хотел замечать. Характерные для тагальского племени черты в лице Конрада были в значительной мере сглажены присутствием другой крови: ирландской — со стороны Роберта, английской — со стороны отца Одри.Роберт увидел воочию неоспоримое доказательство своего родства с этим молодым, человеком — сын был похож на него! Не цветом глаз, волос и кожи, чем-то другим, но похож!Человек, оклеветавший Одри, был послан судьбой, чтобы испытать его, Роберта О'Рейли, его веру и любовь, а он не выдержал испытания.— Прости, — сказал он, и его голос дрожал, — прости за все, что я сделал, Конрад, а еще больше — за то, что я не сделал для тебя!— Это ты прости. Я виноват перед тобой не меньше.— Мой мальчик!— Отец!Роберт был тронут до слез. Он крепко обнял сына, а потом долго смотрел на него.— Идем наверх!Первым, кого они встретили, был Симмонс.— Симмонс! — Роберт остановился. — Хочу представить вам… то есть вы, конечно, знакомы, но в несколько ином качестве. Это Конрад О'Рейли — мой сын.Симмонс от удивления не знал, что и сказать.— Вы, верно, решили, что я сошел с ума? Нет! Мы давно потеряли друг друга, а теперь наконец нашли — надеюсь, что навсегда.— Очень рад, сэр! — вежливо произнес Симмонс. — Уверен: сын не разочарует вас. У него, судя по всему, ваша хватка!Роберт широко улыбнулся. В этот миг впервые за многие годы он чувствовал себя по-настоящему счастливым.А Конрад подумал о Тине. Он думал о ней все последнее время. Почему она до сих пор не откликнулась? Прошло три месяца с тех пор, как он прислал ей пьесу. Конрад ждал ответа, но его не было. Он не мог решиться пойти к Тине сам. Первый шаг сделан — теперь ее очередь.Наверное, он был слишком самоуверенным, считая, что Тина до сих пор любит его. На самом деле он ей, видимо, не нужен.Подняв взгляд на сверкающие хрустальные люстры, Конрад вспомнил глаза Тины, которые, как бриллианты, поймав свет, уже не выпускали его, они искрились и сияли, влекли к себе — светлые, чистые, прекрасные. Он хотел заботиться о ней, исполнять ее желания, мечтал увидеть ее счастливой. Он бы все для этого сделал теперь, когда понял, что такое любовь, почувствовал, что значит любить и желать одну-единственную женщину на свете. Почему все приходит так поздно?Две женщины, две хорошие, преданные, верные женщины, Тина и Джоан, любили его всей душой, и ни одну он вовремя не понял, не оценил. Почему? Он не находил ответа. Часть четвертая ГЛАВА I Стоял ветреный хмурый осенний день, один из тех, что вносят в душу смятение и тревогу, заставляют ее, одинокую, отчаянно рваться в туманные дали, биться в сетях печали и тоски по несбывшимся мечтам и надеждам.Но здесь, в комнатке Айрин, было тихо, спокойно, тепло, разве что несколько темновато из-за сгустившихся за окном туч.Айрин, теперь степенная замужняя женщина, разливала чай. Около года назад Аллен все-таки женился на ней — к неудовольствию не любившей его Терезы.Тереза сидела на высоком табурете, поставив ноги на подножку, и грызла ломтик поджаренного хлеба.За прошедшие пять лет внешне она нисколько не изменилась, разве что появилось больше уверенности в манерах да мятежный огонь в глазах поутих, уступив место хитроватому спокойствию.За это время Тереза многому научилась: в первую очередь затаиваться в своих желаниях и выжидать.Айрин между тем коснулась вопроса, который волновал ее уже не первый год.— Так как же ты с Барни?— С Барни? А что с Барни?Айрин поправила шаль, прикрывавшую плечи.— Ты знаешь, о чем я.В темных глазах Терезы мелькнул вызов. Никто не вправе путать ее карты, даже Айрин.— Все по-прежнему.Айрин вздохнула.— Не понимаю тебя, Тереза. Сколько можно морочить всем головы? Ты что, до старости будешь выдавать себя за шестнадцатилетнюю девушку, а Барни за своего брата?— Нет! — Тереза рассмеялась. — В этом году мне должно исполниться восемнадцать. — Она с наслаждением потянулась. — Приятно быть молодой!— И долго это будет продолжаться?— Пока выгляжу молодо, или пока не надоест.— Тебе никогда не надоест! — пробормотала Айрин. Потом добавила: — Но меня куда больше волнует Барни. Неужели тебе не хочется, чтобы он называл тебя мамой? Зачем эти глупые выдумки?Тереза забралась на табурет с ногами, положила локти на стол и, подавшись вперед, влилась взглядом в лицо подруги.— Слушай, Айрин, эти глупые выдумки спасли меня, благодаря им я сумела выкарабкаться, выжить вместе с Барни. Люди по-разному относятся к особе, родившей внебрачного ребенка, и к девушке, которая осталась сиротой с маленьким братишкой. Кто из них, зная правду, стал бы мне помогать? Разве эта старая ханжа, миссис Магнум, взяла бы меня в свою шляпную мастерскую? А соседи? Они всегда приветливо здороваются со мной и говорят: «Какая славная девушка эта Тереза. Воспитывает маленького брата — ей не откажешь в мужестве! И при этом такая честная, скромная, сама добродетель!»— Она опять засмеялась. — Иногда я даже начинаю забываться — мне кажется, что я и в самом деле чиста, как первый снег!Айрин выдержала ее взгляд.— Не понимаю, как ты можешь над этим смеяться! — Тереза осталась спокойной.— Я достаточно наплакалась в минувшие годы, почему бы немножко не повеселиться теперь!— Может быть. Но мне не нравится, как ты поступаешь с Барни. Ложь — не опора для счастья.— Ладно, перестань! — Тереза поставила чашку на стол. — Ты еще скажи: деньги не опора. А Барни… Он любит меня, я забочусь о нем, у него все есть.— У него нет матери, — сказала Айрин.— Ему это безразлично. Потом, мать у него все-таки есть, просто он об этом не знает.— Но когда-нибудь он захочет узнать! В один прекрасный день он спросит: «Кто мои родители?» И ты станешь ему лгать?!— А! — Тереза махнула рукой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74