Окончательную точку в отношении к Джоан и ее супругу поставила весть о рождении ребенка, к изумлению и возмущению света, всего через шесть месяцев после свадьбы.Джоан хорошо помнила этот день. Ей было страшно, одиноко и больно, она сильно кричала… Боялась, а временами, напротив, — хотела умереть. Джоан лежала в затемненной спальне на промокших, измятых простынях, и рядом не было ни одного близкого, родного человека. Когда стало совсем плохо, она, не выдержав, попросила доктора позвать Лоренса. Он вошел, присел на край постели и, взяв ее холодную, влажную руку в свою, принялся ласково успокаивать. А потом погладил спутанные волосы Джоан и поцеловал ее в искусанные губы. Джоан почувствовала — он искренне жалеет ее, переживает, и заплакала от счастья. Впервые она видела Лоренса таким ласковым и нежным и жадно ловила его взгляд, полный не холода и мрака, а тепла и света, понимания и человечности. Потом он вышел, но молодая женщина слышала за стеной его неровные, взволнованные шаги и улыбалась от радости. Муки души кончились, а вскоре завершились страдания телесные — Джоан родила дочь, здоровую, смугленькую, черноволосую малютку. Она спросила Лоренса, как он хотел бы назвать девочку. Он ответил: «Все равно», но потом поправился: «Назови как тебе нравится». Джоан нарекла новорожденную Мелиссой, в честь своей покойной матери — муж не возражал.Молодая женщина быстро поправлялась, и ей казалось, что жизнь теперь пойдет по-другому. У них с Лоренсом родился ребенок, это сблизит их, сделает настоящей семьей, отношения наладятся… Но все было не так просто.После рождения внучки отец пошел на мировую: навестил Джоан, принес богатые подарки. С тех пор часто приглашал дочь в гости, а несколько месяцев спустя начал склонять к переезду домой — ему было одиноко без своей любимицы, к тому же он, неожиданно для себя, страстно полюбил Мелиссу. «Живи здесь вместе с малышкой, — говорил Джон Россет. — Наплевать на пересуды, я дам тебе все, что пожелаешь, и никогда больше не упрекну». А затем, видя упрямство дочери, повторял: «Глупая девочка, ему не нужен ни ребенок, ни ты. Брось унижаться, разведись. Ты же красавица и умница, единственная наследница моего состояния, кто-нибудь непременно посватается к тебе! Забудь прошлое, найдешь хорошего мужа, человека нашего круга, а не какого-нибудь там выродка-полукровку!» Молодой женщине было тяжело слушать такое, она любила и мужа, и отца и разрывалась между ними. К тому же, что самое страшное, Джоан все чаще начинало казаться, что отец прав. Один лишь раз Лоренс явил ей другой облик — любви, подлинного внимания, заботы и нежности, а после дверь его души захлопнулась и он стал прежним: замкнутым, холодновато-вежливым и равнодушным. Появление Мелиссы не изменило Лоренса в главном: он по-прежнему воспринимал свой брак с Джоан как вынужденную, непоправимую ошибку.Впрочем, Джоан не теряла надежд. Она взяла на себя все заботы о ребенке, не забывая при этом о своей внешности: следила за лицом, фигурой, старалась модно одеваться — словом, стремилась понравиться мужу, завоевать в конце концов его любовь. Ни одного неосторожного слова, неизменная улыбка на лице… Она сломала свой характер и, Бог свидетель, чего ей это стоило! Порою, вспоминая ту задорную, своенравную девчонку, какой была когда-то, она рыдала в три ручья и спрашивала себя: «А стоит ли любовь этого человека таких огромных жертв?»Жили они не богато, но и не бедно. Наняли служанку в помощь Джоан, купили хорошую мебель. Лоренс никогда не возражал против того, чтобы жена покупала наряды, но ни разу их не похвалил. Чтобы как-то оживить и скрасить вечера, Джоан решила приобрести пианино. Лоренс удивился: «Разве ты играешь?» «Да, — сказала Джоан, — я училась немного». «Хорошо, покупай». Он остался безразличен к ее игре, более того, когда жена садилась за инструмент, обычно под каким-нибудь предлогом покидал гостиную. Конечно, Джоан была посредственной пианисткой, но в прошлом поклонники всегда хвалили ее игру. Молодая женщина начинала впадать в отчаяние. Иногда думала: «Может, у Лоренса есть другая?» Однажды, не выдержав, сказала об этом вслух и получила полный сарказма ответ: «Благодарю покорно, мне довольно истории с вами». Джоан разрыдалась.Мелисса, такая живая, бойкая, прелестная девочка, тоже мало интересовала Лоренса. Джоан задавала себе вопрос: может, причина в том, что их первенец девочка, а не мальчик? Ведь мужчины всегда мечтают о сыне. Она была готова, надеясь, что появится мальчик, родить еще одного ребенка, но Лоренс больше не хотел иметь детей. Он так и сказал жене.Он часто засиживался по вечерам в своем маленьком кабинете над какими-то бумагами: в таких случаях Джоан, не дождавшись мужа, засыпала одна. У Лоренса была своя жизнь, свои тайны. Иногда Джоан казалось, что его снедает непонятная тоска по кому-то или по чему-то. Случалось, в воскресенье они гуляли по побережью, и тогда Лоренс печально и задумчиво глядел вдаль, на катящийся навстречу океан. Очевидно, его мечты не осуществились, жизнь повернула не в то русло. Кого он в этом винил? Судьбу? А может, ее, Джоан? Молодая женщина многое отдала бы за то, чтобы проникнуть в глубь переживаний любимого человека.Отсутствие любви — вот что отдаляло Лоренса от жены. Он молчал, но Джоан ясно читала его мысли, те, единственные, что он не пытался скрыть: «Ты следовала за мною, как тень, но я с самого начала не нуждался в тебе, и тебе это было известно. Я знал, что ты невинна, и не хотел вступать с тобой в связь, но ты все сделала для того, чтобы это случилось. Когда ты попала в беду, я поступил как джентльмен — женился на тебе, чего ты и добивалась, несмотря на то, что знала, что будет, если ты выйдешь за меня. Ты получила все, что хотела, а теперь оставь меня в покое». Слыша его безжалостный внутренний голос, Джоан опускала голову.Она не получила главного — его любви! Если б он когда-нибудь привлек ее к себе со словами нежности, если б его глаза засияли от искренних, ярких и светлых чувств, но увы…Один из ящиков бюро в кабинете Лоренса всегда был заперт — в нем хранились какие-то бумаги. Не раз в отсутствие мужа Джоан пыталась открыть ящик и не могла. Ей казалось, что его содержимое пролило бы свет на тайны души этого странного человека.Джоан запуталась в жизни, она страдала. Ей хотелось вырваться куда-нибудь, хоть ненадолго, поэтому она очень обрадовалась, получив приглашение тетушки Мейбл, и сразу же решила ехать. К ее огорчению, Лоренс пришел в небывалое раздражение и выступил против. «Тебе нечего делать в Австралии!»— заявил он. Джоан растерялась. «Поехали вместе!»— звала она. Но он наотрез отказался.В конце концов вмешался Джон Россет: после очередной порции взаимных оскорблений Лоренс в ярости согласился отпустить жену «куда угодно, хоть в преисподнюю».На следующий день Джон Россет посадил Джоан, которая едва сдерживала слезы, Мелиссу и Бетани на корабль, отплывающий к берегам Австралии. ГЛАВА II Обычно Тина легко вставала по утрам, но сегодня ей хотелось поспать, понежиться в своей белой, чистой постели. Она прикрыла озябшие плечи, а потом и вовсе укрылась с головой. Кто знает, может, есть какая-то прелесть в том, чтобы быть одной, чувствовать себя отделенной и отдаленной от всех, независимой, самой распоряжаться своими желаниями, никого не винить в неудачах и ни с кем не делить радости. Быть хозяйкой самого ценного, что существует на свете, — своего времени и своей души, — того, что вряд ли станет дорого кому-то другому. Возможно, когда она накопит денег, уедет от миссис Макгилл, поселится в тихом, спокойном месте… А если одиночество станет невыносимым, позовет к себе мать или возьмет на воспитание ребенка. Есть же на свете несчастные, брошенные дети или те, родители которых умерли.Нет, конечно, она не выдержит в одиночестве. Одинокими могут жить только те, кто имеет что-то для души, какой-нибудь скрытый источник, внутренний свет, не дающий им потеряться во мраке однообразной вереницы дней. Такие, как Конрад О'Рейли с его таинственно-прекрасной музыкой. Тина вздохнула. Опять помимо воли приходят мысли о нем. И с самого утра. Скверно! Заслышав в гостиной шаги миссис Макгилл, девушка встала и принялась неспешно расчесывать волосы — в утреннем свете они казались белесыми, точно полосы легкого предрассветного тумана над тихой озерной водой. Она гнала от себя нежданно пришедшие мысли, потому что боялась слез, которые с утра принесли бы волны печали и затопили весь нынешний день. А Тине предстояло провести его в обществе Джоан.Одевшись, Тина вышла на крыльцо. Что-то неуловимое было разлито в воздухе: неподражаемо-тонкий аромат, точно от неизвестно кем пролитых духов, чудесное веяние свежести. Сияние солнечных лучей казалось столь мягким, словно не имело единого источника, будто свет излучали сами предметы. Холмы, кустарники, травы были покрыты светящейся пеленой, точно позолотой. Иногда, особенно поздней осенью, в этих краях пейзаж напоминает обглоданную кость: кругом оголенные горы, пустоши, заросли колючего терновника и нависшее над землей полотнище сумрачных небес. Тина всегда страдала от враждебности, будь то мимолетный неласковый взгляд незнакомого человека или немилость природы. Душа девушки желала света, она не умела сливаться с тьмой.Между тем в доме поднялась утренняя суета, несколько непривычная для его постоянных обитателей. Тина слышала, как Джоан извинялась перед миссис Макгилл за то, что встала поздно, хотя на самом деле не было еще и восьми. Девушка улыбнулась: верно, старая дама позволила себе какое-нибудь замечание. Через некоторое время Тина увидела гостью. Джоан казалась прелестной в розовом капоте; ее пушистые волосы рассыпались по плечам, а обнаженные до локтей руки, не знавшие ласки солнца, были на диво нежны и белы.На завтрак подали овсянку и сладкий чай. Джоан, изображая строгость (через которую постоянно прорывалась улыбка), воевала с сидящей у нее на коленях Мелиссой; девочка не хотела есть кашу, сердито отталкивала ложку и руку матери. Миссис Макгилл, обычный ритм жизни которой был нарушен с самого утра, наблюдала за всем этим без тени удовольствия, но Тина в обществе гостьи из Сан-Франциско чувствовала себя как нельзя лучше.Сан-Франциско! И Париж, и Монреаль и Мадрид… Города, которые, кажется, существуют лишь в воображении да на страницах книг. Даже недалекий Сидней… Впрочем, в Сидней она, Тина Хиггинс, обязательно когда-нибудь съездит. Подумав об этом, девушка вдруг почувствовала нечто странное: на нее повеяло близкими переменами, притаившимися за готовой исчезнуть стеной. Приходит время — туман спадает и обнажается горизонт. А потом человек обычно видит дорогу.После завтрака Джоан удалилась завершать свой туалет и причесывать Мелиссу, а Тина осталась наедине с миссис Макгилл.— Приготовь завтра утром кофе со сливками, — несколько раздраженно произнесла хозяйка, — за океаном другие вкусы. И подавай миссис Пакард завтрак к восьми.— Хорошо, мэм, — отвечала Тина, еле сдерживаясь, чтобы не улыбнуться.После полудня, когда солнце, окончательно пробившее брешь в туманах осени, широко и ярко залило округу, Тина, Джоан и Мелисса гуляли по нетронутым, сочным, купающимся в светлой росе лугам, внимая мнимому спокойствию природы.«Что бы ни думала миссис Макгилл, — размышляла Тина, — жизнь людей, даже в мелочах, — хаос, который не исправить вовек. А в природе порядок, невозмутимость, неизменность во всем. Даже когда льют дожди, небо сотрясает гром и по земле проносятся ураганы, даже это восстание стихии не нарушает незыблемости Вечности».Тина взглянула на спутницу. Красиво спадающие складки сиреневого платья Джоан казались застывшими, а завитки волос молодой женщины, напротив, шевелились, неустанно перебираемые ветром. Наклонившись к Мелиссе, женщина что-то шептала, и девочка искренне и нежно улыбалась в ответ.Поговорив с дочкой, Джоан обернулась — отсвет любви мягко ложился на ее спокойное лицо.— Вы такая счастливая! — неожиданно для себя произнесла Тина и тут же пожалела о своих словах: что она, в сущности, знает о жизни этой женщины?Джоан, натянуто улыбнувшись, выпрямилась во весь рост.— Я выгляжу такой?— Да, — ответила Тина и, боясь, что ее поймут превратно, добавила:— У вас есть ребенок…Молодая женщина вытерла о платок испачканные травой руки и, немного помолчав, сказала:— Конечно, в этом я счастлива… Каждый в чем-то счастлив, но в чем-то — нет. Полностью ни того, ни другого, наверное, не бывает. Ведь так?Тина кивнула.— Вот вы…— начала Джоан и остановилась.Девушка поняла. Конечно, молодой женщине интересно знать, отчего она, Тина Хиггинс, живет здесь, почему ведет такой образ жизни. Миссис Макгилл считала Тину девушкой, еще не знавшей любви, и Джоан, видимо, думала так же. Может, сказать правду? Нет, не стоит.— Я счастлива покоем, который здесь нашла.— И… это все?— Да.Джоан пристально смотрела на собеседницу живыми карими глазами. Тина стояла посреди солнечного света, но вся точно в объятиях теней: иногда нечто внутреннее, просачиваясь наружу, становится сильнее внешнего, зримого.— Но вы красивая, молодая… У вас есть родные?— Мама, сестра.— И вы ни о чем не мечтаете?Тина улыбнулась простодушному удивлению, прозвучавшему в голосе Джоан.— Я одна из многих, миссис Пакард, и такая же, как все.— Чем же вы тогда счастливы: тем, что жизнь проходит мимо вас? Что время высасывает из вас годы, а с годами силы?«Да, — подумала Тина, — она права. Никто не меняется вдруг, это происходит постепенно, как смена времен года, и если мы теряем что-то, то замечаем это далеко не сразу».— Я же не старуха, мне всего двадцать лет. — Сказав это, девушка подумала о том, что временами ощущает себя старше своего возраста. — Я нашла тихую гавань и намерена пробыть в ней столько, сколько понадобится для того, чтобы все обдумать и решить, как построить дальнейшую жизнь. Несмотря на кажущуюся простоту, это удивительное место, здесь бег времени замедлен, и даже если заняты руки и мысли, душа все равно свободна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74