Потому что отдыхать я все равно не умею. Да, я собиралась после планерки немного пошататься по редакции и уйти домой, накупить по пути кучу журналов и чего-нибудь вкусного и залечь на диван. И может быть, посмотреть вечером телевизор или выехать на полчасика из дома и купить где-нибудь видеокассету с каким-нибудь фильмом, о котором читала в нашей газете, — у нас раз в неделю печатаются обзоры видеоновинок. И лечь и встать попозже, и завтра ненадолго сходить на работу, и вернуться и опять листать журналы и смотреть видео. Но при этом я отдавала себе отчет в том, что к концу завтрашнего дня уже начну маяться. Потому что отдыхать не умею. Потому что без работы чувствую себя как-то неуютно.
А тут мне должны были предложить новую тему — которой я была бы рада.
Потому что пока никаких идей у меня не было. Я бы, конечно, посетовала про себя на жизнь, в которой мне не удается нормально расслабиться и отвлечься от работы, — но это для вида. А сама с готовностью взялась бы за новый материал — если, конечно, этот таинственный Куделин собирался сообщить мне не слухи и сплетни, а конкретные факты.
Но судя по тому, что он принадлежал к одной из отечественных спецслужб, можно было рассчитывать на конкре-тику. А судя по срочности и загадочности встречи — на убийственную конкретику, касающуюся чего-то очень важного и кого-то очень высокого.
И вот теперь я сидела в этом ресторанчике в центре — в полной тишине и в компании двух мужчин. И ждала, пока не появится официантка с заказом и не уйдет обратно. И думала про себя, что для работника спецслужб, не слишком обласканного государством в материальном плане, Куделин — второй был точно не оттуда, я поклясться была готова чем угодно, — слишком дорого одет, и слишком хорошо ориентируется в ресторанном меню, и знает разницу между «Божоле нуво» и другими французскими винами. И видимо, питается здесь — а может, и в других ресторанах — достаточно часто, чтобы выработать вкус к хорошему французскому вину и французской кухне.
Я не была наивной, прекрасно зная, что многие силовики промышляют, так сказать, на стороне — порой с использованием своего служебного положения.
Некоторые милиционеры могут не только охранять обменные пункты или вымогать взятки, но и сбиваться в банды и работать на криминальные структуры. Некоторые налоговые полицейские могут закрывать глаза на кое-какие нарушения, допускаемые отдельными фирмами, а в результате этой слепоты в их карманах появляются приятно пухлые пачки зеленых бумажек. Про таможенников говорить не приходится — в их случае слово «некоторые» лучше заменить на «почти все».
Насчет комитетчиков — эфэсбэшников, если угодно, — я тоже немало слышала. Про то, как отдельные представители некогда грозной структуры стоят на страже интересов крупного капитала — при желании открывая дела на тех, кто неугоден их хозяевам, находя компрометирующую документацию, прикрывая своими документами нелегальные операции.
Но этот Куделин был слишком чистеньким, чтобы участвовать в чем-то стремном и грязном, — он был такой типичный белый воротничок, А уж молчаливый Андрей Петрович — не проронивший ни звука, даже когда официантка поставила перед ним тарелку с чем-то, в предыдущей жизни бывшим кроликом, и бокал вина, — вообще напоминал президента процветающей фирмы или политического деятеля.
— Давайте за знакомство, Юля? — Куделин подлил мне минералки, взял в руку бокал, глядя на меня очень приветливо, прямо как на хорошего друга. — Повод, увы, нельзя назвать слишком приятным — но раз мы встретились, то будем рассчитывать на то, что все неприятности позади. Вот за это мы и выпьем — согласны?
Он сделал глоток вина прежде, чем я сообразила, что он сказал. А когда наконец сообразила, он уже с аппетитом воткнул вилку в помершего зверька, густо политого непонятным мне соусом, — и отправил в рот первый кусок.
— Неприятности? — переспросила, глотнув минералки, давая ему возможность прожевать. — Могу я узнать, что вы имеете в виду?
. — Вы не волнуйтесь, Юля, — мы вам все расскажем. — Сейчас он говорил со мной, как врач с тяжелобольной. — Тема достаточно серьезная — и я надеялся, что вы не откажетесь разделить с нами трапезу, мы поговорим, поймем, откуда происходят эти наши неприятности, именно наши, И… Да, Юля, — а над чем вы сейчас работаете?
То ли я сильно отупела в процессе написания саги об Улитине, то ли он слишком абстрактно выражался — ,по крайней мере я ничего не поняла. Но так как рассчитывала получить от него тему для новой статьи, то не стала требовать объяснений. Тем более что он говорил о своих неприятностях — значит, надо было дать ему время собраться и настроиться на то, чтобы их выложить. И я снова приложилась к минералке — «Перье», между прочим, Куделин на себе не экономил.
Хотя, признаться, не отказалась бы от «Божоле нуво» — но привычка не пить ни грамма, перед тем как сесть за руль, и не пить с незнакомыми мне людьми была сильнее желания.
— В данный момент ни над чем, — ответила просто из вежливости, чтобы как-то поддержать разговор и скоротать время, пока они жуют тут. — Я вчера дописала материал, сегодня его сдала и сейчас абсолютно свободна, так что если вы мне хотели что-то предложить, то я вас внимательно слушаю…
— А ваш последний материал — он о чем? — Это было не болезненное любопытство, он просто вежливо спрашивал, кажется, ему в самом деле было интересно. — Вы не могли бы рассказать?
— Да, в общем, могла бы. — Я покосилась на две располовиненных груши, покрытых шоколадной коркой и политых густым соусом, в котором явно присутствовало вино. Но вместо этого снова глотнула воды, а потом закурила.
Говоря себе, что он хочет знать, какие темы я освещаю, чтобы убедиться, что я смогу справиться с той темой, которую ему поручили мне дать. Что ж, он не обязан был знать, кто я, — я не сомневалась, что не куделинское начальство просило Сережу поручить материал именно мне, а Сережа им сказал, что я буду этим заниматься. — Про одного покойного банкира — некоего Улитина, вы, возможно, слышали. Который якобы умер сам — но, как оказалось, ему помогли. И как выяснилось, было за что…
Я отметила как Куделин и его молчаливый спутник обменялись значимыми взглядами.
— А нельзя ли поподробней, Юля? — Он улыбался мне уже одними глазами, лицо было серьезным. — Для нас это может быть очень важно — для всех нас, включая вас лично…
Он все-таки умел туманно выражаться — следовало отдать ему должное. Но мне не хотелось цепляться к словам — по крайней мере до тех пор, пока они не закончат есть. Мне проще было пересказать им статью, которую они при желании могли прочитать через несколько дней, опуская процесс расследования, о котором, кроме, меня, никому знать не стоило. И я начала, погружаясь в тему, отвлекаясь от тех, кто сидел за мной со столом, — за жующими людьми наблюдать не. слишком интересно, особенно когда тебе неинтересны сами личности. И уложилась примерно в пятнадцать минут — в тысячный раз удивившись тому, насколько написанный текст лаконичней, ярче и глубже устного повествования.
— Что ж, спасибо, Юля. — Куделин приложил ко рту салфетку, а потом поправил рукой щеточку усов. — Вы нам очень помогли — по крайней мере теперь все понятно. Верно, Андрей Петрович?
Молчаливый кивнул, продолжая неспешно ковырять мертвое животное, явно обиженное таким обращением — стоило ли убивать, чтобы так лениво и равнодушно жрать потом? А Куделин повернулся обратно ко мне, сталкиваясь с моими глазами, в которых стоял большой жирный вопрос.
— Видите ли, Юля, — у нас в вами в самом деле очень неприятный повод для встречи. — Он вытащил из кармана, пиджака пачку «Мальборо», прикуривая. — Эти неприятности связаны с вашей профессиональной деятельностью — как я теперь понимаю, именно с вашим последним материалом. Вы, пожалуйста, не волнуйтесь, даже не знаю, как вам сказать, чтобы вы правильно меня поняли… В общем, ваш главный редактор вам сказал, наверное, что я сотрудник ФСБ, работаю в управлении, которое занимается организованной преступностью…
— И? — произнесла требовательно, устав от затянувшейся паузы и уже понимая, что меня сюда позвали не для того, чтобы подбросить мне классную фактуру, — и настоятельно желая знать, в чем, собственно, дело. — И что?
— Как вы понимаете, у нас есть свои источники информации в практически всех крупных опэгэ — организованных преступных группировках, я хотел сказать.
Кое-где есть и свои люди — это между нами, конечно. И вот к нам поступили данные о том, что… — Он снова сделал паузу, глядя на меня очень внимательно, серьезно и в то же время с сочувствием, словно собирался выложить что-то из ряда вон выходящее и заранее мне сопереживал. — Данные получены из надежного источника и абсолютно достоверны. А суть их в том, что вас, Юля, хотят убить…
Я ждала чего угодно — но только не этого. И потому не поняла смысл сказанного.
— Простите?
— Я сказал. Юля, что вас хотят убить, — повторил он, глядя мне в лицо.
И в умных глазах, внимательных, сочувствующих, понимающих, не было того, что я так хотела бы там увидеть. Смешок, улыбку — что угодно, показывающее, что это он не всерьез.
— Вот как? — поинтересовалась с любопытством, которое больше было деланным, чем настоящим. — И кто же? Неудачливые конкуренты? Разгневанные читатели?
Куделин молча пожал плечами.
— Это не шутка? — Я посмотрела на него с недоверием, готовая простить ему столь нестандартное проявление чувства юмора. — Это точно не шутка?
— Ну что вы, Юля?! — Он развел руками, и на серьезном лице появилось немного обиженное выражение. — Разве такими вещами шутят?
«Почему бы и нет? — ответила я ему мысленно. — Почему бы, собственно, и нет?» Но промолчала. Начиная осознавать, что это не розыгрыш. Что меня — меня, великую журналистку, фантастическую женщину, мечту мужчин и любимицу читателей — кто-то хочет убить. По-настоящему. Всерьез.
— Вы не волнуйтесь, Юля. — Кажется он хотел коснуться моей руки, но не решился. — Мы ведь с вами встретились не для того, чтобы просто вас предупредить, — а для того, чтобы помочь. Так что, пожалуйста, не волнуйтесь, и…
— Ну что вы — я абсолютно спокойна. — Я выдавила из себя улыбку, почему-то пытаясь острить. — Я просто фантастически спокойна. И должна отметить, что более приятных вещей мне еще никто не говорил. Никогда в жизни…
Глава 24
— Я вас понимаю. — Куделин улыбнулся мне мягко, он уже смотрел на меня не как на тяжелобольного, но как на больного безнадежного. — Но поверьте, что повода для волнений у вас быть не должно. Сейчас для нас с вами самое главное — определить, чем вы так прогневали нашу оргпре-ступность, и принять соответствующие меры. Согласитесь, что убийство журналиста — возможно, это только планы, намерения, которые никогда не будут осуществлены, — это очень серьезный шаг. И тот, кто его делает, должен знать, что за этим последует. Что это всколыхнет всю Москву и всю страну, произойдет резкое усиление борьбы с преступностью, дело возьмет под контроль Генпрокуратура и, возможно, сам президент…
Наверное, это было очень лестно — что мое потенциальное убийство произведет такой фурор и о моей скромной персоне узнают отечественные небожители. Но я бы предпочла, чтобы они по-прежнему не имели ни малейшего представления о моем существовании — скромном, тихом, но существовании, а не небытии.
Вообще у меня было ощущение, что все это — самый натуральный бред.
Какая-то несуразица. И хотя я понимала, что значат его слова, но не могла применить их к себе. Я не раз слышала за годы работы в газете, что кто-то кого-то заказал или может заказать — но это всегда было где-то далеко, всегда с кем-то другим. А сейчас относилось ко мне.
— Юля, вы, главное, не волнуйтесь. — Куделин решился-таки и коснулся моей руки успокаивающе. — Причину возникновения ваших неприятностей мы уже знаем — то, что вы нам рассказали о вашей последней статье, все объясняет.
Очень серьезная тема, затрагивающая очень серьезных людей. И очень серьезно затрагивающая. Верно, Андрей Петрович?
У меня было такое ощущение, словно я раздвоилась после услышанного. И одна "я", отупевшая и пришибленная, сидела на стуле, погрузившись в себя и пытаясь переварить то, что мне сказали. А вторая "я" приподнялась над землей, отлетела, словно душа покойника — как ни неприятен и преждевременен был этот образ, он был самым точным, — наблюдая за происходящим сверху. Спокойно и бесстрастно отмечая абсолютно все.
Например, то, что Куделин обращается ко второму исключительно по имени-отчеству и при этом подчеркнуто уважительно. Даже если молчаливый был куделинским начальником — в чем я сомневалась хотя бы потому, что он моложе был лет на десять, — все равно это было слишком. И еще я отметила, что Куделин, представившись сотрудником ФСБ, про своего спутника не сказал ни слова. А еще то, что у Куделина швейцарские часы, «Филипп Патек», тянущие не на одну тысячу долларов и купленные явно не на эфэсбэшную зарплату, — а вот зажигалка, лежащая на пачке «Мальборо», простенькая. И то, что у его спутника золотые запонки — а карман белой рубашки украшен какой-то монограммой.
Я раздвоилась. И в голове была какая-то каша — и одновременно восхитительная, девственная пустота. Та, которая оставалась внизу, не соображала толком ничего, пытаясь переварить мысль о том, что ее хотят убить, — а та, которая воспарила, отвлеченно фиксировала происходящее, не думая ни о чем. И потому вполне естественный вопрос — кто же это, собственно, хочет меня убить, и почему, и зачем? — завис между небом и землей. И не молчи Куделин, не давай он мне времени на размышления, вопрос так и растворился бы. Но Куделин молчал — и вопрос, пометавшись между половинками одного целого по имени Юлия Ленская, поднялся вверх, попав в бездумную пустоту, заполнив ее собой.
Рожденная пустотой мысль показалось мне странной, но при этом абсолютно логичной. Убивать меня было бессмысленно — потому что материал был уже сдан. А значит, должен был выйти независимо от того, буду я жить или умру, — и произвести соответствующий эффект.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62