И старалась обходить его стороной.
Я знала, что он большой любитель женского пола — по крайней мере так гласили слухи. И даже называли имена тех, кто был удостоен чести побывать с ним в одной постели, — хотя я и не была уверена, что слухи правдивы. Потому что, как выяснила чуть позже, Сережа был очень осторожен — по крайней мере тогда — и всячески поддерживал свой авторитет и явно не хотел превращать редакцию в большой гарем.
Позж, уже в период нашей с ним связи, он стал менее стеснителен — но до нее все ограничивались не имеющими подтверждений слухами. Хотя, возможно, все дело было в том, что у главного была какая-то связь на стороне, закончившаяся к началу нашего краткосрочного романа, — а плюс в тот период он в очередной раз числился состоящим в официальном браке.
Зато позже он разошелся — и как-то, лет пять назад, даже тайно поручил мне сводить в венерический диспансер новую секретаршу, высокую грудастую девицу, за короткий срок умудрившуюся переспать чуть ли не со всем мужским населением редакции. И я, оценив доверие, ее туда отвела — чтобы не любящий презервативов Сережа мог спокойно эту девицу пользовать, не беспокоясь о драгоценном своем здоровье.
Но до наших отношений он был совсем другим — или просто я чего-то не знала или не замечала. Я все-таки недостаточно самонадеянна, чтобы верить, что он прямо потерял из-за меня голову, — скорей всего он просто сказал себе, что пусть думают что хотят, в конце концов, слухи всегда будут и ничего с ними не поделаешь.
Но как бы там ни было, лично я даже представить себе не могла, что между нами что-то произойдет. И что я вызову у него такой интерес, что он забудет об осторожности и о нашей связи будут знать все. Потому что он ко мне никак не относился — вообще. Когда я с ним встречалась в редакции, он меня узнавал, конечно, и в ответ на мое приветствие даже бросал что-то вроде «О, Ленская!» или «А, Ленская!» — но я не замечала ничего такого в его деланно приветливом, но на самом деле равнодушном взгляде. Да и ничего не рассчитывала там заметить.
И вдруг все изменилось в один момент. Может, потому, что я стала ходить в Ленькино отсутствие на планерки — минимум раза три в неделю. А может, потому, что до Сережи дошли слухи о моих свободных взглядах на секс, — тогда я не знала, что Наташка передает Сереже все редакционные сплетни, да еще и раздувает их, искажая реальность и наделяя героев этих самых сплетен гиперсексуальностью.
А может, потому, что Вайнберг, выбивая для меня ставку, честно признался, что хотя со мной спал, но старается не поэтому — тем более что все кончилось.
У них с главным всегда были дружеские отношения, они выпивали периодически вместе, и не исключаю, что Ленька мог такое сказать. Хотя, возможно, Сережа сам начал у него выведывать, с кем можно переспать так, чтобы и удовольствие получить, и обойтись без проблем с одно-или двухразовой любовницей, — а тот указал на меня.
Короче, на одной из планерок я заметила на себе пристальный Сережин взгляд — соскальзывавший с лица на жирненькие грудки, которые я и тогда обтягивала водолазками и свитерками. И внимание он вдруг стал на меня обращать чаще, чем прежде, — и даже как-то вызвал к себе, но ничего такого не сказал, может, потому, что день был, народ заходил к нему все время. А может, он все еще колебался.
А где-то в середине сентября на очередной планерке он бросил как бы невзначай, чтобы я задержалась. И, глядя на меня внимательно, начал говорить о том, что в начале ноября в Германии будет отмечаться первая годовщина разрушения Берлинской стены и объединения ГДР и ФРГ — и редакции обязательно нужен там свой корреспондент. Корреспондент, который может объясниться на каком-нибудь иностранном языке и который умеет писать. И Леня Вайнберг настойчиво предлагает меня — а к его мнению он не может не прислушаться, более профессионального человека в редакции нет. Однако кандидатов хватает и помимо меня — тех, у кого стаж работы куда выше, — и в любом случае вопрос пока не решен, хотя мой загранпаспорт ему нужен завтра.
Потом я узнала, что главным кандидатом была Антонова — которой хотелось не столько поехать за границу, сколько оказаться за границей вместе с Сережей.
Да и другие имелись — в основном заведующие отделами, члены редколлегии, тяжеловесы, в общем. И все они были готовы биться до последнего за загранкомандировку, коих тогда в редакции не было — если не считать редкие поездки в соцстраны по комсомольской линии. И тут я — молодая девчонка, которая в редакции всего три года, а в штате — полтора.
Но я этого не знала тогда. Знала только, что, если поеду, напишу настоящий шедевр — для меня именно возможность написать нечто фантастическое была важна, а не сама поездка. Хотя Сережу скорее всего материал не интересовал — его заказать можно было кому-нибудь или просто поставить в номер приходящие по телетайпу сообщения корреспондентов ТАСС и АПН, дешевле бы обошлось. Да и для нашей газеты событие было не слишком значимым. Но главный наверняка слышал историю с Кавериным, пытавшимся меня купить заграничным круизом, и, возможно, решил, что это лучший способ получить то, что он хочет, и гарантировать мое согласие, а потом и расставание без обид после недельной поездки, читай: недельного секса.
Тогда мне это в голову не приходило, и я не сомневалась, что моя кандидатура возникла именно потому, что я пишу лучше, чем подавляющее большинство в этой редакции, — даже лучше всех, за исключением Вайнберга. Так что вовсю готовилась к поездке, часами просиживая в читальном зале и набирая фактуру для будущего материала. И когда Ленька известил меня через несколько дней, что еду именно я — подмигнув при этом весьма двусмысленно, — я сочла это само собой разумеющимся. А подмигивание приняла за намек на то, что я ему кое-что должна за его хлопоты — хотя получать долг он почему-то не торопился.
Я, кстати, даже не заметила, как вдруг охладела ко мне Наташка — у которой якобы возникли какие-то проблемы с документами, помешавшие поездке. Мы были такими подругами, и вдруг наступила зима. Да и некоторые другие стали внезапно холодны и неприветливы. Так что на планерках вокруг меня образовалась стена покрепче Берлинской. Но я этого не видела и не чувствовала — я уже была в Германии мысленно и обдумывала черт знает какой по счету заголовок для первого репортажа.
Репортажи, надо сказать, и вправду получились блестящими — за неделю пребывания в Германии я их пять штук передала в редакцию по телефону. Мне даже по возвращении одно солидное издание заказало большой аналитический материал — при том, что я не политический обозреватель, — а популярный журнал попросил путевые, так сказать, заметки. И все это я написала быстро и с удовольствием, потому что всю неделю впитывала происходящее вокруг меня. Настроение людей, воздух, архитектуру, запахи и краски — все материальное и нематериальное. И была этим просто переполнена.
Как, впрочем, и кое-чем другим.
Я только уже спустя какое-то время после возвращения поняла Сережин коварный замысел. Когда Ленька мне сказал, что этой поездкой я нажила себе кучу врагов, но все понимают, что это решение главного, так что мне должно быть на всех плевать. Когда я заметила наконец охлаждение со стороны Наташки. А тогда я не сомневалась, что меня выбрали за мой талант, — и собиралась доказать работой, что выбор был верен. И буквально через час после приезда в отель сорвалась в город — вернувшись только вечером. Пропустив, как выяснилось, грандиозную пьянку, организованную немецко-фашистскими друзьями для московской делегации, состоявшей из десятка журналистов. Все уехали в ресторан — а меня не нашли. Оставив мне, правда, внизу адрес — но я туда не поехала, рассудив, что, наверное, они сами скоро вернутся.
Я была жутко возбуждена приездом и тем, что я здесь, и прогулкой по Берлину. И пошла в бар отеля, заказав себе бокал пива и слушая разноязыкую речь вокруг. И проникалась значимостью события — соединения двух половинок одной страны, разъединенных когда-то на целых сорок пять лет. И беседовала с какими-то иностранцами, которые ко мне подходили, видя карточку прессы на груди, и выслушивала комплименты в адрес Горбачева, позволившего немцам объединиться, и принимала угощения в виде бокалов с местным пивом — вино я тогда не особо любила, а к тому же пиво символизировало для меня дух Германии, традиционный ведь напиток.
И наверное, я уже больше часа беседовала с одним английским журналистом обо всем на свете — начиная от перемен в Москве и кончая английской королевой, — когда наконец появился Сережа. Немного нетрезвый — выпить он любил, но не во всякой компании, и в любом случае от коллег старался дистанцироваться, справедливо считая себя выше, потому что газета у него лучше, — и, как мне показалось на мгновение, недовольный моей пропажей.
— Вот материал собираю, Сергей Олегович! — сообщила весело, познакомив его с англичанином — тут же, правда, слинявшим, но впихнувшим мне в руки визитку, на которой записал три цифры, номер своей комнаты в отеле. — Жалко, что с вами не поехала, — но зато…
— А я думал, ты иностранцев снимаешь. — Сережа хмыкнул критически. Но тут же смягчился, увидев мой непонимающе-изумленный взгляд. — Выпить хочешь?
Давай не стесняйся — заказывай…
За следующий час мое мнение о главном редакторе переменилось полностью.
Если раньше я к нему относилась с опаской и он мне казался чем-то недосягаемым, то тут предстал обаятельным, остроумным мужчиной, вдобавок наговорившим мне кучу комплиментов. И я, никогда не думавшая, что буду сидеть за одним столиком с Сережей и пить пиво, уже чувствовала себя так, будто это в порядке вещей, — и то, что он мне говорит, что я очень привлекательна и возбуждаю мужчин, это тоже самой собой разумеется. Как и то, что я с ним достаточно откровенно кокетничаю.
Потому что та внутренняя дрожь, которая возникла у меня, как только я приехала в Шереметьево на редакционной машине, била меня и била. Заставляя радоваться всему на свете, воспринимать все происходящее как бесконечный праздник со множеством сюрпризов — волшебный, фантастический праздник, на котором возможно все. О том, что возможен даже секс с главным, я, правда, представить себе в тот момент не могла.
В одной постели мы оказались где-то через час. Когда я почувствовала, что опьянела от легкого и очень вкусного, но все же бившего в голову пива, и сказала, что с меня уже хватит, — тем более что на завтра намечена пресс-конференция для журналистской братии и экскурсия по знаковым местам. И я хотела бы весь день посвятить работе.
— А ночь? — Сережа спросил это так легко, что я даже не поняла намек. — Ночь-то кому посвятить собираешься — англичанину этому, очкарику? Да ладно — я же видел, что он тебе номер записал…
— О, перестаньте, Сергей Олегович! — так я, кажется, ответила. — Работа для меня прежде всего — вы же знаете…
— Знаю, знаю. — Сережа произнес это с улыбкой, притом очень многозначительной — как бы давая мне понять, что слышал кое-что о моей личной жизни. Но я не смутилась — тем более в этот волшебный день, перешедший плавно в волшебную ночь. И взгляд его, открыто меня рассматривавший, даже заставил чуть намокнуть внизу. Мне было лестно, что он видит во мне не только журналистку из своей редакции, но и женщину — хотя разве могло быть иначе в том фантастическом мире, в который меня перенес всего за два с лишним часа самолет Москва — Берлин?
— Начало второго уже — может быть, пойдем? — Я поднялась из-за столика, чувствуя легкую слабость в ногах и не менее легкое головокружение. — Вы как, Сергей Олегович?
— К тебе или ко мне? — Сережа улыбался, это явно была шутка, и я развела руками, демонстрируя .полную покорность.
— Как скажете — вы ведь главный редактор…
Там, в баре, он больше не сказал ничего. И в лифте молчал. И пока шел со мной по коридору, провожая до двери. И когда зашел вслед за мной, для того чтобы посмотреть мой номер — что мне показалось вполне естественным. А потом предложил осмотреть свой — который оказался побогаче, разумеется, и мини-бар там был таких размеров, что следовало назвать его макси-баром. И я приняла его предложение выпить на сон грядущий еще немного — мне он извлек из бара пиво, себе что-то крепкое, вроде коньяка или виски, не помню.
Потом я подумала, что он просто не сомневался, что я играю. Все понимаю с самого начала, с Москвы еще, но играю, оттягивая момент. Хотя на самом деле я ничего не понимала. И даже когда он произнес двусмысленный тост — что-то в том роде, что раз объединяются страны, сливаясь в одно целое, то и люди тоже должны объединяться и сливаться, — я игриво усмехнулась.
И вдруг внезапно мне пришла в голову мысль, которая еще вчера показалась бы крамольной, но сейчас вполне естественной — остаться в номере этого мужчины, который мне так нравится. И я переспросила кокетливо, кивнув на огромную постель:
— Вы имеете в виду это?
— Может быть. — Главный пожал плечами. — А ты как думаешь?
Сделать первый шаг я не решалась — хотя бы потому, что никогда не делала его раньше, его всегда мужчины совершали. И я произнесла что-то неопределенное типа «о-о-о», и сидела, бросая на него двусмысленные взгляды, облизывая губы и всем видом демонстрируя желание. И что самое странное, мне казалось, что это я его соблазняю. К тому же именно я внезапно охрипшим, но, наверное, полным возбуждения голосом произнесла через какое-то время:
— О, это такой замечательный тост — такой мудрый, такой верный. И такой… заманчивый…
— Если заманчивый — почему еще не разделась? — Сережа отреагировал так, словно уже с нетерпением ждал от меня этих слов. — А?
Он продолжал сидеть, не двигаясь с места, глядя на меня так по-особому — и я встала, стягивая водолазку, выпуская на свободу незнакомые с бюстгальтером жирненькие грудки. А потом, повернувшись к нему спиной и слыша шорох сзади, сбросила ботинки и потянула вниз джинсы, освободив радостно выпрыгнувшую из них попку, ненавидящую нижнее белье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62