Пока просто о жизни. О его карьере, о борьбе вообще и о его планах на будущее в частности. А сейчас ждала, когда он выйдет из раздевалки. Ждала якобы для того, чтобы кое-что еще-уточнить. А на самом деле собираясь приступить наконец к разговору, ради которого и приехала сюда.
— А я думал, девушку послали, значит, не понимает ничего — а ты спец, я смотрю. — Я задумалась и не заметила, как он подошел — невысокий крепкий парень с резкими, чисто мужскими чертами лица. В трико он смотрелся неплохо — но и в цивильном тоже. Черные брюки спортивного кроя, свободные такие, черная рубашка поло с серебряными версачевскими пуговками, черная кожаная куртка. Любовь кавказцев к черному традиционна — но ему этот цвет действительно шел. — Хорошие вопросы задаешь — самому интересно стало. А то корреспонденты приезжают, бывает, а все одно говорят — если б не ради спорта да ребят наших, борцов, никому бы интервью не давал. «А дрались когда-нибудь на улице?», «А хотите, чтобы ваш сын стал борцом?» — уши от их вопросов вянут. А ты молодец…
Кто-то из тех, кто был в зале, крикнул ему что-то на гортанном, диком таком языке. И он задумался, посмотрев на часы, и крикнул что-то не менее непонятное в ответ. Я поняла, что это ему совет давали, чтобы не отпускал меня просто так, — но он, кажется, и без совета был на это настроен. Не знаю уж, насколько я ему понравилась — но в любом случае я блондинка, то есть он просто обязан был проявить ко мне интерес.
— Может, вечером покушаем съездим? У меня встреча сейчас, а вечером пока свободен. Посидим в хорошем месте, поговорим — может, еще чего спросить захочешь…
Он смотрел мне прямо в глаза — открыто, но не нагло, видно, я и вправду вызвала у него уважение нестандартностью беседы. Ленькина школа — когда берешь интервью у спортсмена, ни в коем случае не говори только о спорте, мы ж не спортивное издание, нам очки, голы и секунды не интересны, нам человек важен. И надо не спорт через него показывать, а его через спорт. В том плане, что спорт — это только фон, на котором ты рисуешь портрет. Так что отчасти благодаря Леньке я стала специализироваться именно на материалах о людях или интервью с ними — кем бы эти люди ни были. Спортсмен, прокурор, учитель — не суть важно.
Потом, правда, я переключилась на расследования — но мастерство, как говорится, не пропьешь.
— Заманчиво. — Я улыбнулась ему, глядя на него оценивающе, но без лишнего кокетства. — Может быть, лучше завтра — у меня как раз будет готово интервью, а мне надо, чтобы вы его прочитали. А то потом начнете предъявлять — этого вы не говорили, а тут я не так поняла. Да шучу — просто не люблю, когда интервью выходит, а человек его не читал до выхода…
— Завтра так завтра. — Он кивнул, соглашаясь, — Номер оставишь?
— Лучше ваш запишу. — Я включила диктофон — лень было лезть за ручкой.
— Да, Реваз, насчет снимка — нам ведь снимок нужен будет. Я тут нашла один — неплохой, но вы там не один. Можно обтравить, конечно, — то есть все, кроме вас, убрать, — но лучше бы какой другой…
Я запустила руку в сумку — небольшую черную сумку от Джанфранко Ферре, стоившую мне кучу денег, поскольку на сумки распродажи не распространяются. Без повода не купила бы — но на день рождения отважилась, выложив всю зарплату за кусок красивой черной кожи с золотой биркой.
— Это, наверное, тоже спортсмен? — поинтересовалась как бы между прочим, протягивая ему снимок, который так долго рассматривала в выходные.
Изучая не того, кто стоял передо мной сейчас, — а другого. Молодого мужчину с открытым таким, типично русским лицом, круглым и даже, можно сказать, простоватым — хотя понятно, что за этой внешней простоватостью скрывалась чисто провинциальная хитрость, благодаря которой он и поднялся. — Хотя, на мой взгляд, на борца не похож…
— А… Есть у меня такая. — Мой новый знакомый на снимок среагировал достаточно сдержанно. — Не, это не борец — деятель там один был, помер он уже.
Не надо фотографию эту печатать…
— Такой молодой и умер? — Я пустила в голос удивление. — Убили, наверное?
— Писали, что от сердца умер. — Реваз пожал плечами, выражая свое неопределенное отношение к версии улитинской смерти. — Банкир, нам помогал по спорту, спонсировал немного. Люди одни сказали ему, что надо бы ребятам помочь, борцам, — вот и помогал…
— Люди? — переспросила непонимающе. Отмечая, что мой собеседник стал таким же неразговорчивым, каким был, когда мы только начали беседу, — но тогда сдержанность из него быстро ушла, я его разговорила, а вот сейчас он снова замкнулся. — А, вы имеете в виду Спорткомитет?..
— Не — люди одни. — Мне и так понятно было, о каких людях речь, но я не отказалась бы от уточнения — которое он, похоже, не собирался делать. — Познакомили нас, он помогал — а мы его спонсором везде называли, на соревнования приглашали, тусовки всякие. Любил он это — в президиуме посидеть.
Лицо серьезное сделает — и сидит, нравилось ему. И посниматься нравилось в обнимку, и чтобы телевидение было, чтобы всем показать, что он со спортом рядом…
— Банкир? — Я наморщила лоб, изображая напряженный мыслительный процесс. — Ой, а его фамилия не Улитин, случайно, — я тут некролог читала, еще удивилась, что такой молодой и умер…
— Да он, он… — Реваз посмотрел на часы, но, видно, вежливость не позволяла ему прервать разговор. — Все под Богом ходим, такая жизнь.
— Жалко, правда? — Судя по его поведению, времени у меня практически не осталось, но мне необходимо было хоть что-то из него вытащить. Я уже понимала, что, даже пойди я с ним в ресторан, он бы не стал говорить на эту тему, потому что она ему явно не нравилась, да и насторожил бы мой слишком пристальный интерес к персоне покойного спонсора. — Такой молодой — и, говорят, человек был очень хороший, порядочный, честный, помогал всем…
— Да сейчас чего — хороший, нехороший? — Реваз прокашлялся значимо. — Вроде хороший — скользкий только, банкир настоящий. В лицо ничего не скажет, тихо все делает, за спиной…
— Точно, я слышала, что он спорту очень много помогал, — не знала, что конкретно вашему виду. — Я упорно не хотела замечать его нежелания беседовать о покойнике. — Я недавно с Хромовым разговаривала — помните, в правительстве такой был, они с Улитиным из одного города, он его в Москву и вытащил… Так Хромов мне и сказал — что Улитин ему рассказывал, что огромные деньги в спорт вкладывал, нравился ему спорт. Меня еще написать о нем просили — что хороший человек, талантливый, молодой и всем помогал. Не успела — если только посмертно теперь? Может, вы мне про него потом еще расскажете — а я вас процитирую, когда о нем писать буду? Здорово получилось, правда, что так все совпало, — и снимок супер будет. Раз он вас спонсировал, мы как раз его и дадим — и анонс, что в следующем номере будет материал о том, кто помогал вашему виду спорта…
— Пойдем, а может, подбросить куда тебя? — Реваз решительно подхватил сумку, оборачиваясь к тем, кто был в зале, поднимая на прощание руку. И молча пошел вперед, вежливо придержав передо мной дверь, ведущую из спорт-комплекса на улицу, — и кивнул в сторону припаркованной на служебной стоянке черной «БМВ-525», может, не новенькой, но блестящей. — Тебе куда, Юля?
— О, спасибо, я на своей. — Я показала на «гольф», скромно притулившийся невдалеке. — Так вам понравилась идея по поводу снимка? И интервью насчет Улитина обещаете?
— Не, не понравилась — и интервью о нем не надо. — Тон был категоричным, и я посмотрела на него удивленно и чуть обиженно, как ребенок, с которым взрослый только что был нежен и ласков и вдруг на него озлобился без видимой на то причины. — Я тебе другой снимок дам — или созвонимся, фотографа подошлешь, здесь поснимает, в зале…
— Но почему? — Я понимала, что надоела ему уже и он, наверное, в душе проклинает мою привязчивость и вообще тот момент, когда согласился на интервью, — и следующее даст очень не скоро. Но у меня не было выхода — потому что было очевидно, что если он ничего не скажет сейчас, потом из него точно слова не вытянешь на эту тему, даже если он выразит горячее желание со мной переспать и я на это соглашусь. — Нет, правда — почему?
— Да гнилой он потому что. — Мой собеседник наконец-то проявил эмоции, клюнув на закинутую приманку. — И врал он, что много на спорт дает, — скупой был. И слово не держал — мужчина, а не отвечал за слова. Я ему один раз так помог — сильно помог. А потом звоню через пару недель, он нам сборы оплатить обещал, — а он мне рассказывает, что сейчас денег нет. То кричал, что друзья, заплатить предлагал за помощь — а на сборы денег нет. Я ему говорю — ты же слово давал, Андрей. А он вертит-крутит, по ушам ездит. Гнилой был, скользкий…
— Вот это да — а я думала, такой персонаж положительный, — произнесла растерянно. — А вы ему помогли — спасли от бандитов, да?
— От милиции спас. — Реваз усмехнулся, словно то, что он вспомнил, показалось ему забавным. — Это между нами только, поняла, Юля? Ерунда история, из меня тут героя делать не надо. Осенью прошлой на турнир его позвали большой, почетным гостем, а я не боролся сам, травма была, не хотел, чтоб хуже стало. Он приехал к финалам, посидел, сам скучный — я к нему телевидение послал, все равно им платим, пусть и его снимут. Он довольный стал — едем в ресторан отмечать, бери победителей, я уже позвонил, заказал, за все плачу. Я ему говорю — тебе, Андрей, спасибо, но мы ресторан сами оплатить можем, давай мы тебя пригласим. Понимаешь, неудобно только победителей — те, кто «серебро» и «бронзу» взял, тоже боролись, тоже люди, и тренеров еще брать надо, без тренера какой спортсмен? А он такой был — ему только звезды нужны. И как купец, знаешь, — раз довольный, все гуляем. Я ребятам говорю — ехать надо, нехорошо получится, ведь спонсор наш. Говорю — пока сам поеду, а там пусть еще человек десять приедут, ненадолго, с ним посидим, потом сами в другое место поедем.
— И что? — Пауза затянулась, и так как он снова посмотрел на часы, я просто не могла ее не прервать. Понимая, что вряд ли он пригласит меня куда-нибудь теперь, — но не сомневаясь, что эту потерю я смогу пережить. — Что-то случилось?
— Он охрану отпустил — всегда как президент ездил, на бронированном «шестисотом», и три джипа с ним, а тут на «порше» своем приехал и охрану отослал. Раз с нами — решил, что охрана не нужна. И поехали — он впереди летит, я за ним. Уже из Москвы выезжали, я от него отстал — а там место тихое, не случайно все там случилось. Смотрю, эти, «маски-шоу», с автоматами, человек десять. И «порш» впереди стоит. Думаю, может, стреляли в него или авария — а в масках эти дорогу перекрыли, подъехать к нему не дают. Вылез, а они мне — давай в объезд, а то самого обшмонаем и ласты загнем. Наглые твари — автомат в руки взял, маску надел, думает, хамить можно, все слушать его будут и не найдут потом. Я им говорю — э, вы, я чемпион мира, я на Олимпиаде был в призерах, чемпион страны многократный, а вы кто? Говорю, раз крутые такие, я начальников ваших знаю, им позвоню, выясню, кто тут рот раскрывает, лично разберемся. Ну не мог терпеть, понимаешь, — козлы хамят, сопляки. Они мне стволы в лицо тыкать — а я им визитку их министра из кармана, была у меня, лично дал. Визитку им пихнул — и сам вперед иду. Вижу, Андрей среди этих, белый весь, а те, кто рядом с ним, меня заметили — чуть не целятся уже. И тут один, что около Андрюхи стоит, им команду дает — отставить. И ко мне — Резо, ты тут чего? Голос слышу — близкий человек один, офицер, сам спортсмен, в сауне вместе сидели много раз, вопросы решали всякие…
Он посмотрел на меня внимательно — словно что-то лишнее сказал, — но я сделала вид, что не заострила внимание на последней фразе. В том, что мой собеседник связан с криминальными структурами, я и так не сомневалась — и какие вопросы он мог решать с представителем правоохранительных органов, я тоже понимала. Но меня не беспокоило сейчас, за чье освобождение он хлопотал, кого вытаскивал из СИЗО и сколько за это платил, — мне был интересен только Улитин.
— Я ему и сказал — что за дела, брат? У нас турнир сегодня, хороший турнир, вот со спонсором в ресторан едем, за нами остальные наши, победу лучших едем отмечать, телевидение тоже едет и пресса — а вы спонсора сборной России тормозите. Он банкир, говорю, человек уважаемый, спорту помогает — в чем виноват? А Андрей белый весь — так крутой и смелый, когда охрана кругом, а тут прижали и сразу скис. И мне кричит — Резо, помоги, наркоту в машину подложили, кокаин, слушать ничего не хотят. И этим давай гнать — я тому позвоню, этому позвоню, чуть не президенту позвоню, понимаешь? А ему — рот закрой! Смотрю — закрыл, как пацан сопливый закрыл, только глаза бегают. Я своего близкого в сторону отвел — говорю, не наркота это, понимаешь, сахар, может, или лекарство какое, понимаешь? А там вопрос решим — я за него отвечаю, что решим. Сколько скажешь-решим…
Даже я поняла, что он снова ляпнул лишнее, — но лицо мое ничего не выдавало, я, слава Богу, давно научилась индифферентное выражение на нем держать.
— Отпустили его, понимаешь? — Он скомкал рассказ, но это было не важно — детали улитинского освобождения и точная сумма, которую за это освобождение потребовали заплатить, не имели ключевого значения. — Не знаю, его наркота была, не его — сам клялся мамой, что подкинули. Я говорю — кто тебе подкинуть мог, скажи? Ничего не сказал — только попросил, чтоб до дома его проводил. Даже в ресторан не поехал — гуляйте, говорит, без меня, не то поеду, опять кто налетит. Разобраться, говорит, надо, кто меня заказал. Я его до дома довез, он при мне охрану вызвал — дождись, говорит, . пока не приедут. А потом с концами пропал. Я с него еле вырвал то, что он пообещал, — то любые деньги был готов заплатить, а тут сумма небольшая, десятка, а тянул две недели. Я уже свои отдал, а он мне потом с человеком прислал, не сам, даже вернул. А потом звоню насчет сборов — а он мне говорит, что денег у него нет…
Реваз сплюнул символически, безо всякой слюны — выражая свое отношение к покойному.
— Вот это да!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62