А потом стали богатые издания появляться, финансируемые банками, корпорациями и концернами — которые охотно переманивали профессионалов, суля хорошие деньги. И это тоже было нормально, капитализм ведь строили как-никак.
Но вот появление кучи намеренно «желтых» низкопробных газетенок нормальным назвать было нельзя. В журналистику масса народа пришла из тех, кого раньше на порог редакции не пустили бы, — что там говорить, если придурок, работавший у нас курьером, сейчас завотделом в одной газете, — и престиж профессии упал резко, и общий уровень, и отношение к газетам. Раньше как было — если в газете написано, значит, правда. А сейчас пиши что хочешь о ком и о чем угодно, ври, искажай факты, путай имена, фамилии и даты, демонстрируй полный непрофессионализм — все равно пойдет на ура.
И больше всего злобит, что все эти бульварные листки именуются газетами. А их сотрудники — журналистами. Так что теперь слово «журналист» означает принадлежность не к элитной профессии, но к клану дерьмокопателей.
Готовых облить этим самым дерьмом кого угодно.
Я закурила очередную сигарету, успокаиваясь, заставляя себя читать дальше.
"Сколько раз попадали политики да бизнесмены на тяге к женскому полу — не счесть. Министра вон одного даже в бане с девками голыми засняли. ан нет, урок впрок не идет — уж больно охота, аж чешется. Работа-то сидячая, в банках да кабинетах высоких сидеть, вот кровь к тазу и приливает. Ну и давай возбуждение снимать. Котлету баксов из кармана — и покупай кого душа да другие органы пожелают, опять же женский пол на большие деньги падок. А только покупка эта игрой в русскую рулетку оказывается.
Жил да был в славном граде Москве один банкир — молодой да ранний.
Фамилию его мы называть не будем, вы и сами догадаетесь — а нам жену его да детишек уж больно жалко. Ибо охоч был банкир до баб — спасу нет. Говорят, что при живой да молодой жене каждый день партнерш менял — такой был ходок. Жене квартиру московскую пожаловал, а сам давай похоть тешить на вилле загородной.
Посидел в офисе своем комфортабельном, в ресторане откушал, девку снял и домой, на виллу, в поселок, в котором такие же богачи обретаются. Чтоб всю ночь девку терзать, а утром обратно в офис свой ехать, улыбаясь сладко тому, что жисть такая вкусная.
Оно, однако, и на старуху проруха бывает. И не то чтоб дурную болезнь подцепил тот банкир или шлюха клофелином его накачала да карманы повыгребла — покруче все вышло. В позапрошлые выходные банкир наш, как всегда, с новой девкой в дом свой заявился — как еще сердешному после трудов не праведных расслабиться? А во вторник прошлый на службе его хватились вдруг — сгинул куда-то укротитель рубля и бакса. Был бы клерк рядовой — уволили бы и другого взяли. Но тут цельный зам председателя правления запропастился — да и банк не простой, а один из крупнейших в Расее-матушке. По-ученому так называется, по-гречески, дабы народ в заблуждение ввести и в надежности своей заверить.
Стали в банке думать да гадать — куда добрый молодец подевался? Может, злые чечены похитили да теперь выкуп попросят многомиллионный — а может, конкуренты в ловушку заманили и пытают, секреты выведывают? Долго кумекали — да ответа не нашли. Хорошо хоть доперли, что домой к нему надо наведаться — может, там следы какие обнаружатся? Может, весточку какую оставил перед похищением или сигнал, на злоумышленника указывающий?
Ну и наведались. А в доме дверь незаперта, а на кровати лежит банкир в неглиже, если по-иностранному, а по-русски — голяком. Вся простыня семенем мужским запятнана — .от души поразвлекся сердешный, оттянулся по полной. И порадоваться бы за него — да вот незадача: не дышит банкир-то, остыл уже несколько дней как. С того самого выходного, как с очередной девкой домой возвратился.
Глава 7
Поселок непростой, охрана имеется — и твердит в один голос, что никого постороннего тут не было, кроме той, что с банкиром заявилась. И еще твердит, что девка не уезжала никуда — на банкирской машине приехала, которая так в гараже и осталась. Только вот девки-то нет, исчезла куда-то тихохонько — а банкир на месте. Может, и рад бы был уйти — да нет уже возможности.
Скандал, в общем, получается — потому как ясный день, что убили банкира-то. Как уж там и что с ним подруга постельная сделала, это не узнать — то ли яд дала, то ли снотворное и придушила потом, расслабив и утомив ласками жаркими. Но вот что убегала впопыхах да под покровом ночи — это без сомнения.
Потому как у постели банкирской на кресле забыла кое-что — что по-русски исподним называется, трусами, если по-современному. Вот как торопилась болезная — ускакала без трусов, хотя по ночам погоды стоят холодные.
Однако сор из избы выносить кому охота — ни банку, которому имя его важнее всего, ни милиции, которая если и может что, так это алкоголиков по. улицам собирать да водителей штрафовать. Вот и объявили банкира умершим своей смертью — от болезни, которая острой сердечной недостаточностью именуется. Хотя банкиру тридцать три годка всего-то было от роду — рановато от сердца помирать.
И похоронили быстренько, дабы любопытных не смущать. А то, что не один он был той последней ночью, — об этом нам, простым людям, знать необязательно.
Но от нас, читатель уважаемый, правды не скроешь — потому как мы всегда начеку, мы ж вас информировать обязаны. Хотя милиция доблестная тот факт, что была с банкиром девица той ночью, отрицает начисто. А нас, информаторов ваших, даже на порог банкирского дома не пустили — не ровен час увидим то, что не надобно. Взашей вытолкали, если по-русски, — хорошо хоть снимок дома сделать удалось, который и публикуем. Хотя жалеем и сокрушаемся, что не дали нам заснять трусы женские, убийцей банкира оставленные, — может, кто из вас, наши читатели, и опознал бы убийцу, навел бы на след?
Однако трусы от народа теперь надежно спрятаны, лежат, должно быть, в сейфе следовательском до следующего случая, когда какой другой банкир умрет в постели собственной, залитой спермой, рядом в кресле лифчик окажется. А может, милиция по запаху искать убийцу собирается — это нам неведомо. Но вы, дорогие читатели, выпуская из дома жен да любовниц, проверяйте внимательно, надели они белье или запамятовали, — не ровен час устроят облаву в городе на тех, кто без исподнего прохаживается, заметут близких ваших почем зря.
А вам, банкиры да бизнесмены, наш совет — будьте вы Христа ради поосторожнее. Понятно, что хочется, — но уж больно дело стремное. То вас на камеры снимают и снимки потом в газетах печатают, то умершими собственной смертью объявляют, чтобы скандала не возникло. Позаботьтесь вы о себе, сердешные, не то все мы исстрадаемся. И хоть не о нас вы печетесь и карманы свои наполняете деньгами народными, на шлюх да особняки их тратите да за границу перекачиваете, — и все равно жалко вас…"
Я помотала головой, пытаясь понять прочитанное. Ни секунды не сомневаясь, что это просто бред — тем более даже ни одной фамилии не названо, — и вдруг застыв окаменело. Потому что это Улитина хватились во вторник, это Улитин был обнаружен в своем доме в загородном поселке, это Улитина объявили скончавшимся по причине острой сердечной недостаточности.
Этого не могло быть — того, о чем я прочитала. Просто не могло быть.
Просто потому, что не могло быть никогда. Если бы кто-то видел, что Улитин вернулся домой с девицей, будь в его доме следы ее пребывания, никто не стал бы это скрывать — слишком много народа бы это увидело. Охрана поселка, если ее привлекали в качестве понятых или кого там еще, милиция, служба безопасности банка — слишком много свидетелей, чтобы все это оставалось тайной. Хотя…
Я выругала себя за наивность. Напоминая самой себе, что в наше время и особенно в нашей стране возможно все. Банку скандал не нужен, значит, служба безопасности будет молчать — а с милицией можно договориться. Ей ведь висяк ни к чему, милиции, а если еще и денег дадут, так на что угодно глаза можно закрыть. А охрана поселка — ей рот заткнуть можно в секунду. Либо деньгами — либо намеком, что привлекут за соучастие. Раз девица скрылась незамеченной, значит, вы ее и прощелкали — а может, и заодно были.
У Зайцева, которому я тут же набрала, первым делом поинтересовались, кто спрашивает, — и признаться, голос показался мне знакомым, я подумала даже, что, может, это сам Зайцев, от кого-то прячущийся, — и сообщили, что он у начальства и будет позже. А когда я снова набрала ему уже после планерки, то услышала, что скорее всего его сегодня не будет — и разумеется, в его отсутствие никто не может ответить на мой вопрос относительно смерти банкира Улитина. И что майор Зайцев обязательно перезвонит мне, если у него будет такая возможность. Домой, на работу, на пейджер — куда мне будет угодно.
Все это мне жутко не нравилось. Я не могла слепо верить «Сенсации» — но отсутствие Зайцева наталкивало меня на мысль, что, возможно, здесь есть доля правды. И именно поэтому я позвонила тому, кто сейчас снова садился напротив меня, облегчив свой мочевой пузырь и жадно прикладываясь к пиву, дабы вновь его наполнить.
— Как статейка моя? — поинтересовался, отправив в рот очередной кусок мяса. — Ничего? Да, ты чего узнать-то хотела?
— О, во-первых, я хотела лично с вами познакомиться — я так была впечатлена вашим материалом… — Не знаю, насколько искренен был мой восхищенно-кокетливый тон, но Перепелкин все равно был не в состоянии заметить фальшь. Он сейчас явно захмелел и пребывал в состоянии алкогольного блаженства.
— И конечно, я хотела узнать, правда ли то, что тут написано. А еще… Скажите, Володя, — а откуда вы все это узнали?
— Есть каналы! — Мой собеседник опустошил третий уже бокал пива и оглянулся на официанта, показав ему сразу два растопыренных пальца. — Я б тебе сказал, ты девчонка нормальная, — да человек уж больно просил на него не ссылаться. Ты прикинь — я тебе скажу, ты еще кому, а че парня подставлять?
Что ж, это было справедливо — но я ведь не просто так позвала его сюда, и он должен был это понимать.
— Ну что вы, Володя! — Я перегнулась через стол, заглядывая ему в глаза. — Неужели вы мне не верите? Конечно, все это останется между нами — тем более я ведь не собираюсь переписывать вашу статью, ваша сенсация уже на всю Москву прогремела. Просто мне так любопытно, понимаете? Мне бы так хотелось узнать, как у вас получилось такое расследование…
— Профессиональная тайна! — Перепелкин горделиво расправил узкие плечи.
— Места надо знать — сечешь?
Я выдохнула дым прямо ему в лицо — но он не понял значение этого жеста.
Он пребывал уже в другом мире, и все, что мне оставалось сейчас, — это сказать ему вежливо, но твердо, что в таком случае я забираю свое предложение и ему придется самому платить за себя. Или можно было заказать себе что-нибудь жутко дорогое типа бутылки лучшего вина — а потом выйти под предлогом посещения туалета и исчезнуть этак по-английски, не прощаясь.
И я уже подняла глаза на бродящего поблизости официанта, собираясь попросить его принести меню, когда Перепелкин наконец смилостивился. Не зная, что смилостивился не надо мной — а над самим собой. Потому что денег даже для того, чтобы рассчитаться за пиво, у него явно не было.
— Охранник, который там работает, — сосед мой. — Он так широко ухмыльнулся, словно сообщал мне, что у него есть свой человек в администрации президента. — Они там дежурят сутки через двое — вот он как раз в субботу там и сидел старшим смены и видел, как банкир вечером приехал с телкой. Телку, говорит, не видел, — тот часто баб возил, любитель он этого дела. А во вторник звонок в тот дом, где они сидят, — сначала из агентства, от которого работают, позвонили. Предупредили, что из «Бетта-банка» звонить будут, чтоб на все вопросы ответили. А потом из банка звонок — когда в последний раз видели банкира? А он и отвечает — в субботу, мол, а в воскресенье и понедельник другие дежурили, за них не знаю. А ему — сходите, проверьте и отзвоните. Ну он взял одного из смены и пошли. Хлоп — дверь не заперта, прикрыта только. Встали на пороге, давай орать, хозяина звать — а там тишина. Заходят — а домина огромный, три этажа, комнат куча, хер знает, что там, может, кто залез. Там, конечно, чужих не пускают, забор есть вокруг поселка, но мало ль чего?
Перепелкин затянулся своим «элэмом», глядя на меня с превосходством, — и я специально приоткрыла рот, словно заворожена была его фантастически интересным повествованием.
— Они даже стволы достали — вдруг чего? Думали, если кто залез, чтоб дом обчистить, и чего унес, им бошки-то поотвинчивают. Пошли по дому — и тут глядь, в спальне этот валяется. Койка огромная, и этот на ней голяком.
Застремались, что, может, спит он, а проснется, так навставляет за то, что без спроса вошли. И давай кашлять да чихать, чтоб проснулся. А этот спит да спит.
Они и решили, что трахался всю ночь, притомился — и баба где-то близко, моется, может, вот трусы ее в кресле и лежат, белые такие, как у стриптизерш, знаешь?
Вышли, короче, пошли бабу искать, а ее нет нигде. Ни в комнатах, ни в сауне, ни в ванной. Там полотенце на полу валяется и помада бабская — а бабы нет. Решили, что, может, она спит где — комнат до хрена, может, пропустили. Может, затрахал он ее, она и ушла в другую комнату спать, — этот-то на черной простыне валяется, а она вся в пятнах белых. Сечешь, что за пятна?
ГТерепелкинские мутные глаза перестали бегать по сторонам и нагло уперлись в мое лицо, а потом соскользнули ниже. Кажется, он, похмелившись и поев, ожил настолько, что вспомнил, что родился мужчиной и у него даже где-то был половой орган.
— Короче, опять к этому пошли — а там просекли, что он мертвяк. Ну и звонить в банк обратно. Те им — ментов не вызывать, щас приедем. А они в контору свою отзвонили — те говорят, ментам звоните. Тут банковские прилетели, он им трусы показал, и пятна, и помаду в ванной. А через пять минут менты заваливают — банковских выставили, давай в доме шарить. А банковские взбеленились и на соседа моего поперли — поняли, кто ментов вызвал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62