Уж не к Ягойой ли?
- Как-как? У нас в сказ... мы знаем бабу Ягу, костяную ногу.
Не она?
- Она самая, Ягойой! И ноги у нее костяные, разрыв-травы не боятся, и
голова сменная, то добрая, то равнодушная, то злая.
Если встретит злая, тогда вы пропали. А как он вам идти велел?
Там же торунь к ней, тропа есть.
- Посоветовал идти прямо, потом свернуть налево, вдоль болота.
- Как же, посоветовал. Там живут трясея и хрипуша, попали бы к ним -
уже не выбрались бы. Да и на поляне, где изба Ягойой стоит, трава растет -
разрыв-трава называется, у людей ноги отрывает.
- Так уж и отрывает, - усмехнулся Никита.
- А ты не смейся, красивый, лучше послушайся, не ходи туда.
Комоня не потеряешь, бо пешец ты, но полжизни оставишь. Стражкамень
не зря здесь стоит, витязей предупреждает.
- Что ж он в глухом лесу стоит?
- Так ведь по тракту этому уже, почитай, тыщу лет никто не ездит.
Старый Сол-разбойник и тот помер от скуки, детки остались, двое - Инф и
Ульт. Глядите, не наскочите на них, повадки-то у них старого остались. Но
если все-таки не послушаетесь, глядите в оба, не то братьями моими
станете... когда вас в болото кинут.
Лимнада нырнула, потом спустя несколько секунд вынырнула уже у
дальнего края трясины. Лицо у нее было совсем печально.
- Я бы поплакала по вас, у людей подсмотрела, да плакать не умею.
- Как звать-то тебя, кудрявая? - спросил Такэда.
- Глая. - Девушка сделала жест, как бы отталкивая кого-то, и тихо,
без всплеска, ушла под воду.
Путешественники переглянулись.
- Ох и умеешь ты производить впечатление на баб, - сказал Такэда
завистливо. - Если уж эта зеленокожая загляделась!
Сухов рассмеялся, но не слишком весело. Он не знал, кому верить,
старику с филином или зеленоволосой девчонке с ногами лягушки. А интуиция
молчала.
- Эх, забыл у нее спросить об этих подземных стрелах! - в сердцах
топнул ногой Такэда. Подошел к камню, потрогал надпись пальцем. - Жаль,
что наш лингвер не видит ничего, он бы перевел.
Никита очнулся, подумав: если бы Праселк был из группы обеспечения
Семерых, он говорил бы и действовал иначе. А главное, у зеленокожей
лимнады по имени Глая были очень бесхитростные глаза. Живые и испуганные.
- Слышишь, профессор, - сказал Сухов, направляясь в обход камня. - Я
плохо знаю фольклор. Кто такие хрипуша и трясея?
- Хрипуша, вероятно... э-э, хрипит, - любезно поделился знаниями
Такэда, - а трясея... э-э, значит, трясет.
- Не знаешь, - констатировал Никита. - А Сол-разбойник с сыновьями?
- Про сыновей ничего сказать не могу, а вот сам разбойник - это,
скорей всего, Соловей. Все-таки русские былины насчет всей здешней
колдовской камарильи говорили правду.
Они углубились в чащу леса, мрачного и темного, без единого птичьего
крика или стука дятла. И снова атмосфера чужого мира заставила их
почувствовать страх и застарелую боль этих мест, идти медленней и говорить
тише. Бывший тракт зарос лесом практически весь, ничто уже не напоминало о
его существовании. Лищь однажды путешественники набрели на скелет лошади,
да нашли черную стрелу без наконечника, протыкавшую метровый ствол сосны
на высоте человеческого роста.
Пройдя с километр, уперлись в другое болото, повернули вдоль него и
вскоре вышли на край поляны с высокой, до колен, травой.
Посреди поляны стояла не избушка на курьих ножках, как ожидали
друзья, невольно подгонявшие читанные в детстве сказки под реальность, а
могучая изба, сложенная из гигантских, не менее полутора метров в
диаметре, серых, замшелых бревен. Изба была покрыта двускатной крышей,
сбитой из половинок менее толстых бревен, и протыкала ее странная труба,
похожая на морщинистый пень.
Путники обошли роляну кругом, но ни в одной из стен избы не заметили
ни окна, ни двери, как впрочем, не увидели и тропинки, соединявшей избу с
миром вокруг. Строение казалось своеобразным памятником неолитической
архитектуры, реликтовым объектом поклонения, но никак не жилищем, и тем не
менее веяло от него живым духом, духом недобрым и угрюмым.
- Ох чую, съеденному быть! - поежился Такэда.
- Избушка, избушка, стань к лесу задом, ко мне передом! - прокричал
вдруг Никита, напугав Толю.
- Дом-дом-дом, - ответило эхо и не успело смолкнуть, как с длинным
скрипом в стене, напротив которой стояли люди, появи лась дверь! Вернее,
дверной проем. Впечатление было такое, будт" часть бревен испарилась,
растаяла, причем неровно - вверху уже внизу шире.
- Гляди-ка, действует! - поразился Толя.
В глухой черноте образовавшегося входа что-то зашевелилось и на порог
выполз тщедушный некто. Старик не старик, но двигало; он по-стариковски
неловко, медленно, спотыкаясь, держась за сте ны. Сначала друзьям
показалось, что он пятится задом, однаю вглядевшись, они поняли, что у
старика ростом с карлика или гнома нет лица. То есть голова его заросла
волосами со всех сторон.
- Что за скоки да голки? - проскрипел он. - Никого нет дома. - Как и
чем он говорил - было загадкой.
- А ты разве не дома? - прищурился Никита.
- Ась? - Сунул старик руку к огромному острому уху, заросшему седым
пухом.
- Пень глухой, - проворчал Такэда. - Домовой, что ли?
Существо мелко закивало.
- Челядин есть, а тиуна нету. А вы кто будете? Почто шумите?
- Ты нас в дом пусти, да баньку истопи, да накорми, напои, а тогда и
спрашивай.
- Не хами, - тихонько одернул Сухова Такэда. - Кто ж пусти после
таких претензий?
- Это обычная формула сказки, - так же тихо отозвало Никита. - В
принципе, действовать надо только так, смело до нагло сти, сказители не
ошибались, передавая поведение фольклорны героев.
- Эт мы могем, - снова закивал старичок, блеснув вдруг внимательным
глазом под волосами на лице. - Проходите, люди добрые, если сможете.
- Разрыв-трава, - напомнил Толя слова болотной нимфы.
- Ничего она нам не сделает, прикажи только своему Сусаноо усилить
защиту ног. Хотя вряд ли в этом есть необходимость. - Никита имел в виду
приказ; диморфанты и сами знали, что им нужно делать.
Сухов первым направился к избе по высокой траве, которая
заволновалась, стала хватать человека за зеркально блестящие сапоги, в
которые превратилась нижняя часть существа-скафандра, но бессильно опала,
вырываемая с корнями. Такэда шагнул на поляну, с любопытством понаблюдал
за действиями травы, такой мягкой и нежной на вид, хотел высказать Сухову
свои соображения, и в это время с неба послышался шипящий свист.
Какая-то тень мелькнула над избой, метнулась вниз, к людям.
Никита разглядел раскаленную докрасна ступу, а в ней уже знакомую
фигуру в меховой дохе, с филином на плече и с посохом в руке.
- Праселк? - омрачился Толя.
Но это оказался не колдун Праселк, встретивший их на тропе.
Ступа с глухим стоном ударилась о землю, окуталась дымом и почти
сразу же остыла. На замерших людей смотрела суровая седая старуха с
мохнатыми бровями и хищным крючковатым носом.
Она так здорово походила на Праселка, что тот вполне мог быть ей если
и не братом, то родственником уж точно.
- Фу! - сказала старуха хриплым мужским голосом. - Никак витязским
духом запахло.
- А в книгах баба Яга говорит "русским" духом, - негромко ввернул
Такэда, поклонился. - Добрый день, бабушка Ягойой.
Никита сделал то же самое. У него вдруг сильно задергало плечо, до
боли, сердце дало сбой и вдобавок ко всему в голове зазвенело, как от
удара по уху. Показалось, будто у хозяйки ступы три головы.
Правда, наваждение тут же прошло, но было ясно, что старуха опыталась
его прощупать в пси-диапазоне! И ей это почти удалось, несмотря на
своевременную защиту диморфанта!
На коричнево-сером морщинистом лице Ягойой отразилось разочарование,
разбавленное каплей уважения.
- Вижу, гости вы непростые. Что ж, заходите в избу, покалякаем.
Ступа со старухой метнулась в дверь, сшибла заросшего сторожа и
исчезла.
- Не верю я, что Она нам поможет, - ровным голосом проговорил Такэда.
- Кстати, заметил? - она горбатая.
Никита молча подтолкнул его ко входу.
Они сидели за огромным деревянным столом и глядели, как старуха
Ягойой колдовала у гигантской русской печи, доставая оттуда
разнокалиберную снедь. Домовой с заросшим лицом, которого старуха называла
Жива, относясь к нему безлично, как к предмету обихода, постанывая, носил
блюда и расставлял по столу.
Перед тем, как сесть трапезничать, гости умылись над лоханью, сливая
на руки друг другу из красивого ковша с ручкой в форме Медвежьей лапы, и
вытерлись полотенцем, которое хозяйка назвала "убрус". Глянув на их модные
костюмы, она проворчала:
- Переоделись бы в домашнее, а то за версту чужаками несет.
"Домашнего" ничего, однако, не дала, хотя в углу громадной
горницы-комнаты, сочетавшей приметы прихожей и гостиной, несмотря на
имевшиеся в избе сени, стоял такой же великанский разверстый сундук с
одеждой.
Горница казалась такой огромной, что в ней можно было играть в
хоккей. Кроме сундука, стола и печи, занимавшей треть пространства, в ней
стояла кровать-лежанка величиной в две земных двухспальных, с горой
подушек, еще один сундук поменьше, окованный железными полосами,
деревянный шкаф без дверок, с посудой, бадья с водой и лохань, две скамьи
и столец - большое деревянное кресло с резной спинкой и ручками в форме
все тех же медвежьих лап.
В горнице было светло, как днем, хотя ни свечей, ни лучин, ни тем
более электрических ламп гости не заметили. Казалось, светился сам воздух,
причем избирательно: в углах и у сундука с металлическими полосами стыла
темнота.
Потолок, сколоченный из грубо обработанных досок, нависал над головой
метрах в четырех, и Никита подумал, что изба изнутри гораздо больше, чем
кажется снаружи, хотя и внешне впечатляет.
Точно такое же ощущение внушал и дома Зу-л-Кифла, что говорило о
некоем родстве строений, магическом родстве. Ягойой была если и не магом в
полном смысле этого слова, то ведьмой, колдуньей с высоким уровнем
воздействия.
- Мовницу истопи, - приказала старуха слуге, подразумевая баню, но
гости твердо отказались мыться, не желая рисковать.
Ягойой их поняла, насмешливо сверкнув глазами, и настаивать не стала,
но увидев у Никиты перстень, изменилась в лице.
- Я так и чуяла, что у вас оберега! Спаси и помилуй! Кто дал-то? Уж
не Яросвет ли?
- А кто такой Яросвет? - простодушно спросил Такэда.
- Будто не знаете. - Настроение у бабы Яги, не слишком схожей с
образом из русских сказок, упало, и она принялась яростно орудовать у
печи, то и дело пихая бедного Живу то в бок, то в спину.
Смотрелась она, во-первых, вовсе не дряхлой старухой, жаждущей
сожрать любого, кто попадется. Высокая, статная, одетая в длинную
цветастую поневу и пушистую кофту, с аккуратно уложенными седыми волосами,
она выглядела бы даже привлекательной, если бы не горб и не крючковатый
нос, а также слишком глубоко посаженные глаза, в которых иногда вспыхивал
мрачный черный огонь.
Никита было подумают, уж не наложено и на нее заклятие, как на Тааль,
бывшую жену Вуккуба, из-за ее участия в Битве на стороне сил Люцифера, но
спросить у самой Ягойой не решился.
Перед едой Жива налил гостям в деревянные кубки белого кваса,
сваренного на меду, и оба, отведав напитка после сигнала эрцхаора "все в
порядке", едва не окосели. Хотя алкоголя в напитке не чувствовалось,
голова от него закружилась, как от стакана шампанского.
- Ощущение такое, будто голова - прямое продолжение желудка! -
тихонько пожаловался Никита Такэде.
- Алкоголик ты, Сухов, - заявил Толя. - Те тоже от запаха балдеют.
Однако, признаться, и я поплыл. Может быть, она специально в квас чего-то
подмешала?
- Индикатор дал бы знать.
- Тогда давай быстренько заедать.
На первое оказалась ботвинья, единственным недостатком которой было
отсутствие соли. На второе ели пироги с вязигой - жилами из хребта если и
не осетра, то какой-то другой подобной ему рыбы, разваренными в
студенистую прозрачную массу и придающими пирогам сочность и изумительный
вкус, а также блины с вареньем. Варенье было подано разных сортов: из
морошки, ежевики, черники, земляники и брусники, и глядя, как гости
уплетают блины, Ягойой заметно подобрела.
Сидела она на своем "княжеском" кресле-стольце прямо и неподвижно,
разглядывая едоков по очереди, и не произнесла ни слова, пока те не
насытились. Лишь когда они запили обед калиновым морсом, Ягойой наконец
перестала сверлить их взглядом.
Небрежно махнув посохом-клюкой, она длинной чередой отправила всю
посуду со стола прямо в печь, очистив таким образом стол, а Живу той же
клюкой пихнула в угол, где он забился в лежавшие грудой овчины.
- А теперь, гости незваные, рассказывайте свою байку, что вас сюда
занесло.
И столько было силы в ее голосе, что Никита, сам того не ожидая,
выложил почти всю свою историю, не отвечая на пинки встревоженного такой
откровенностью Такэды.
Ягойой реагировала на рассказ сдержанно, только однажды прервав
собеседника, да и то для того лишь, чтобы сбить со стола громадного - с
палец - таракана. Затем кликнула слугу:
- Сходи-ка в медушу.
Жива исчез и вскоре принес из сеней сулею - сосуд с горлышком, в
котором оказался вареный мед. Выпив литровую кружку напитка и не предложив
гостям, старуха прогундосила:
- До чего же бесхитростный вы народ, витязи. Подставил меня братец,
нечего сказать. А я хотела полакомить вами Горынчиша.
Друзья переглянулись. Старуха усмехнулась.
- Не пужайтесь, я токмо с виду страшная. Гайда за мной в бретьяницу,
братие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94