- Да, знаю. Он потом ненадолго заглянул в Сан-Франциско.
- Он говорил, - призналась Элизабет. - Жаль, что он так расстроился... из-за нас.
Она покосилась на Джеймса, но он сейчас ни за что на свете не решился бы огорчить ее и потому, улыбнувшись, тут же перевел разговор в более безопасное русло:
- Жаль, что мне не пришло в голову научить тебя танцевать, пока мы были женаты! Похоже, я сам себя обокрал!
Элизабет улыбнулась:
- Ну, для Натана это стало тяжелым испытанием! Боюсь, я пару раз отдавила ему ноги!
- Что ж, за удовольствие надо платить, а дело того стоит, - усмехнулся Джеймс и снова вздохнул. - А жаль все-таки, что я не догадался научить тебя танцевать!
Глава 23
Накидку миссис Белман следовало во что бы то ни стало закончить к концу недели, пусть даже усталые пальцы Элизабет отказывались держать иголку. Она то и дело повторяла себе это, вышивая замысловатый узор на воротничке и собирая тройной ряд складок. Пришлось подтянуть тяжелую ткань ближе к свету. Лампа светила тускло, и она едва видела, куда втыкает иголку. А заказ был срочный и притом очень важный - если миссис Белман останется довольна, возможно, она порекомендует Элизабет своим приятельницам. И очень хорошо, ибо она отчаянно нуждается в деньгах.
Резкий стук в дверь заставил Элизабет вздрогнуть от неожиданности. Иголка глубоко вонзилась ей в палец.
- Ох! - рассердилась она. - Проклятие! То есть, - поправилась она, - Боже ты мой!
Дверь открылась, и Джеймс радостно встрепенулся - Элизабет сейчас выглядела точь-в-точь как в самые первые дни после свадьбы. На ней было одно из тех платьев, которые она шила сама, - синее с желтым. Тяжелые волосы тугим узлом сколоты на затылке. А он уже и не надеялся когда-нибудь снова увидеть ее прежней.
Да, вот еще что... Опустив глаза, он заметил у нее на ногах старые, стоптанные башмаки. Господи, как он их всегда ненавидел! Но теперь один их вид заставил его сердце забиться чаще.
- Джеймс!
- Привет, Бет. - Он поспешно стащил с головы шляпу. - Как ты?
С того памятного бала они мельком видели друг друга в городе и пару раз встречались по воскресеньям в церкви Как-то раз они столкнулись нос к носу в гостиничном ресторане, она была с Натаном, а он - с Мэгги. Все четверо теперь держались вполне дружелюбно, хотя обычно ограничивались лишь любезными улыбками да кивком головы на прощание. И каждый раз Джеймс удивлялся - ведь с этой самой женщиной он проводил все ночи почти два года подряд, имел от нее ребенка...
- Ну... со мной все в порядке. - Элизабет смущенно покраснела и, знакомым ему жестом поправив волосы, принялась нервно мять фартук. - Зайдешь? Выпьем чаю.
Джеймс вдруг понял, что охотно расстался бы со своей лучшей лошадью, лишь бы снова оказаться за одним столом с Элизабет и принять из ее рук чашку ароматного чаю. Однако, отлично представляя себе, какие поползут слухи, стоит ему только переступить порог, он благоразумно отказался:
- Нет, спасибо. Я просто зашел спросить, не хочешь ли ты съездить со мной... - Джеймс с трудом проглотил застрявший в горле комок. - Завтра годовщина смерти Джонни... - Он опустил глаза.
- Да. Я знаю, - пришла ему на помощь Элизабет. - Я и сама собиралась поехать на кладбище. Натан обещал отвезти: он всегда приезжает на уик-энд в город.
- Понятно. - Джеймс закашлялся. - Но если ты не против, мне бы хотелось поехать только с тобой. Джонни ведь был нашим сыном.
- О... конечно, Джеймс. Я согласна.
- Я предупрежу Ната. Скажу, чтобы не приезжал? - Он бросил на нее вопросительный взгляд.
Она кивнула, не поднимая глаз от неловко сжатых рук.
- Спасибо, Джеймс.
Он инстинктивно потянулся к ней.
- В чем дело, Бет? О Боже, да у тебя кровь!
- Пустяки. - Она попыталась было убрать руку за спину, но он крепко сжал ей пальцы. - Просто укололась. Ничего страшного.
Джеймс свободной рукой принялся шарить по карманам в поисках платка.
- Не валяй дурака! И не дергайся, Бога ради, я не сделаю тебе больно! - Вытащив наконец белоснежный платок, он отсосал кровь из ее пальца, а потом наложил импровизированную повязку. - Как это случилось?
- Видишь ли, я шила, а тут постучал ты... - с объяснила она, стараясь сдержать охвативший ее при его прикосновении трепет. Она едва могла дождаться, когда он выпустит ее руку. - Это просто царапина. Я всадила себе в палец иголку.
Джеймс втолкнул ее в комнату, огляделся, и его брови сердито сошлись на переносице.
- Ничего удивительного... такая темень! Хочешь ослепнуть?
Элизабет удивилась:
- Вовсе нет, с чего ты взял? К тому же у меня, как видишь, вполне приличная лампа!
- И окна закрыты! Да ни одна лампа в мире не заменит дневной свет! - пробурчал он, не соображая, что городит чушь - солнце к тому времени давно уже село.
Элизабет в упор взглянула на него. Губы ее упрямо сжались.
- Во сколько вы заедете за мной, сэр? - Что?!
- Я спросила...
- Я слышал, что ты спросила! Но по-моему, мы говорили о том, как тут темно!
Элизабет тотчас стиснула руки.
- Мы уславливаемся о встрече, чтобы побывать на могиле нашего сына. И больше ни о чем не говорим, понятно, мистер Кэган?
«Боже, да вы только посмотрите на эту задаваку!» - сердито подумал Джеймс. Ладно, пусть ее злится! Ему все равно. Пусть делает что хочет... задирает нос, слепнет... ему наплевать!
- Я буду у тебя в десять. - Сердито нахлобучив шляпу, он захлопнул за собой дверь.
Прошло два часа. Элизабет как раз поужинала, когда в дверь постучал Бен Симонсон.
- Элизабет, - взмолился он, едва она открыла дверь. - Только не спорь, прошу тебя! - В руках он держал два высоких, отделанных золотом торшера. - Я и так уже больше часа препирался с Джимом Кэганом и больше не могу! Либо забирай их, либо прикончи меня на месте! А я хочу домой. Меня ждет ужин!
Элизабет тотчас узнала их и покачала головой.
- Но, мистер Симонсон, да ведь они стоят по девятнадцать долларов каждый! Это невозможно!
- Боже! - застонал Бен, схватившись за голову и раскачиваясь из стороны в сторону, будто от нестерпимой боли. - Прошу тебя, Элизабет!
Она нахмурилась:
- Тогда я сама вам заплачу, мистер Симонсон. Или вычтите из моего жалованья.
- О нет! - взмолился он. - Ты смерти моей хочешь! Хочешь, чтобы Рэчел осталась вдовой, да? Или может, ты забыла, что он за человек? Прошу тебя, Элизабет, пожалей меня, старика! Если он опять забарабанит мне в дверь, я просто не вынесу!
- От Джима Кэгана я ничего не приму! - отрезала Элизабет. - Или забирайте их, или я заплачу сама.
- Нет, он и так уже заплатил за них втрое с условием, что я сегодня же отнесу их вам! Элизабет, - голос Бена стал вкрадчивым, - возьмите их! Я ведь всегда был добр с вами, верно? И сделайте мне одолжение, не говорите больше о деньгах.
- Конечно, Бен, я помню вашу доброту! - поспешно отозвалась Элизабет. - Но ведь они стоят по девятнадцать долларов каждый!
- Да ведь Джим заплатил за них втрое! - завопил Бен и с тяжелым вздохом надел шляпу. - Эх, девочка, послушайтесь совета старика, который вам в отцы годится! Иной подарок, уж вы мне поверьте, приличнее принять, чем отказаться! Да только молодежь вроде вас ничего не понимает.
Элизабет хранила упорное молчание. На лице ее читалось ослиное упрямство.
- Тяжелее приходится тому, кто дает. И порой истинное милосердие в том, чтобы взять, а не дать, - вздохнул он. - Элизабет, ты хорошая девочка, милая и красивая, но ты не умеешь быть милосердной! Подумай об этом, детка. А пока до свидания, моя дорогая.
Пока они не выехали из города, Джеймс даже не пытался завести с Элизабет разговор о лампах. Сама же она упорно молчала.
- Ладно, - не выдержал он, - выскажи, что у тебя накипело, и покончим с этим!
Элизабет украдкой бросила взгляд на его лицо - Джеймс самодовольно ухмылялся. Этим утром она особенно тщательно занималась своим туалетом - потратила битых два часа на то, чтобы одеться! Платье, по замыслу Элизабет, должно было быть простым, но строгим - таким, чтобы этот наглец наконец понял: она ничего от него не примет! Но мысли ее внезапно унеслись в то далекое прошлое, когда она шаг за шагом тащилась вслед за отцом через жаркие прерии Техаса и пустыни Нью-Мексико и Аризоны, через опаленную солнцем Калифорнию с ее песком и пылью, так что в конце концов она даже забыла, как выглядит обычная трава.
Жаль, что то время уже не вернуть, вдруг подумала она. Но даже просто вспомнив о нем, Элизабет почувствовала себя сильнее. Надо стать свободной, как тогда, много дней назад: измученная жаждой, обессилевшая и голодная, она, казалось, не сделает ни шага, но делала его и двигалась дальше!
Теперь же, глядя на Джеймса и, несмотря ни на что, продолжая его любить, Элизабет ощущала, как вся ее решимость тает, будто снег под яркими лучами солнца. Никакое прошлое не в силах изменить ее чувств к этому человеку!
- Спасибо тебе за лампы, - тихо сказала она.
От неожиданности Джеймс резко натянул вожжи, и лошади едва не встали на дыбы.
Понадобилось время, прежде чем он сумел овладеть собой.
- Я вовсе не хотел тебя обидеть, - неловко объяснил он, стараясь не выказать своего удивления. - Просто не хотел, чтобы ты сидела в темноте.
Милосердие в том, чтобы принять дар, вдруг вспомнила она слова Бена Симонсона, впервые осознав правоту старик.
- Они такие красивые! Спасибо тебе, Джеймс! Господи, стало быть, она решила их оставить! А Джеймс посчитал, что ослышался. На это он и надеяться не мог.
- Пожалуйста, - неловко пробормотал он. И добавил, с улыбкой оглянувшись по сторонам: - Чудесный денек... для января, конечно! И совсем не холодно.
- В прошлом году было холоднее. - Элизабет вдруг вспомнила, как весь мир в те дни казался ей погруженным во тьму. Говорить об этом не стоило. К тому же они оба и раньше не заговаривали о сыне. Впрочем, теперь это необходимо.
Судя по всему, Джеймс думал о том же и был благодарен Элизабет за то, что она первой начала разговор.
- Да, - тяжело вздохнул он, - холоднее. И небо было затянуто облаками, не то что сейчас, когда солнце сияет вовсю!
Элизабет с трудом проглотила застрявший в горле комок.
- Какие красивые цветы ты привез! - Она мужественно улыбнулась Джеймсу. - А я так и не привыкла к тому, что здесь, в Санта-Инес, цветы цветут всегда! Тут и вправду никогда не бывает снега! А будь мы в Теннесси, все было бы по-другому.
Раньше Джеймс попросту пропустил бы это мимо ушей и по привычке перевел разговор на бытовые проблемы. Но теперь все было по-другому. Его вдруг осенило, что он никогда не расспрашивал Элизабет о ее семье, о ее прошлом, о родственниках. Конечно, кое-что он знал, но совсем немного. Она не распространялась об этом, а он, проклятый самодовольный осел, и не интересовался. Стоит ли удивляться, что Элизабет и понятия не имела, насколько она ему дорога и насколько для него важно все, что связано с ней? Она совершенно справедливо считала, что муж видит в ней обычную домохозяйку, не больше. И в этом только его, Джеймса, вина.
- А откуда родом твои старики, Бет? - спросил он вдруг, совершенно упустив из виду, что они говорили о другом.
Элизабет, которая с нежной улыбкой любовалась цветами, даже вздрогнула от неожиданности.
- Мои старики?
Джеймс чертыхнулся про себя: идиот, надо было спросить ее о зиме, какая она в Теннесси, - все было бы лучше! Но отступать уже поздно.
- Твоя семья, - поправился он. - Вот мои, к примеру, родом из Массачусетса. - Одного взгляда на ошеломленное лицо Элизабет было достаточно, чтобы понять, как она удивлена - вспоминать о корнях через столько лет. Обычно ведь люди рассказывают о себе прежде, чем пожениться, а не когда уже расстались. - Так откуда твоя семья, Бет? Каковы твои корни? А родственники твоей матери, откуда они? - Внезапно Джеймс осекся, устыдившись, что не знает даже девичьей фамилии ее матери.
Элизабет, похоже, была слегка сбита с толку, но Джеймс не отступал:
- А правда, расскажи, Элизабет! Только уговор - ничего не упускай, идет? Я хочу знать историю вашей семьи, тем более что времени у нас предостаточно. До кладбища еще долго.
Часом позже они стояли рядом под раскидистыми ветвями старого дуба, еще в незапамятные времена посаженного возле семейной усыпальницы Кэганов. Оба печально смотрели на маленькую плиту в изголовье крохотной могилки их сына. Всю дорогу Элизабет смущенно рассказывала о своей семье; казалось, оба просто старались не вспоминать о том, что привело их сюда. Но теперь весь ужас и горе случившегося охватили их с новой силой.
- Он был такой хороший, - едва слышно прошептала Элизабет. Руки ее вдруг задрожали, и она едва не выронила цветы.
- Да, - выдохнул Джеймс.
- Я не была здесь с тех пор, как... - Элизабет прижала руку к губам и закрыла глаза.
- И я тоже, - надтреснутым голосом отозвался Джеймс. - Мэтт сам позаботился о... о плите и об остальном... - Ему казалось, что время уже притупило его горе, но один только взгляд на эту крошечную могилку вызвал в его сердце жуткую боль.
Опустившись возле плиты на колени, Элизабет осторожно положила на землю цветы. «Какой тяжелый камень для такой маленькой могилки!» - вдруг с горечью подумала она, ощупывая выгравированные буквы.
Джеймс, не веря собственным глазам, следил, как рука Элизабет осторожно поползла вперед, как шевельнулись дрожащие губы.
- Д-Ж-О-Н... - неслышно произнесла она и запнулась. Потом пальцы ее легли на букву «М» в имени Мэтью, и рука ее замерла.
По всей видимости, Элизабет просто была не в силах выговорить ее. Цветы рассыпались по земле, и Джеймс едва ли не рухнул на колени возле жены. По лицу ее ручьем текли слезы.
Элизабет плакала!
Джеймс смотрел на нее, не веря собственным глазам. Потом осторожно взял ее пальцы и прошептал:
- М, - и передвинул руку на следующую букву: - э-т-ь-ю...
Ее стон будто ножом полоснул его по сердцу, но Джеймс не отпустил ее руку, и они вместе дочитали до конца: «Возлюбленный сын Джеймса и Элизабет Кэган, родился 15 апреля 1889 года, умер 25 января 1890 года».
Так и не отнимая руки, Элизабет зарыдала в голос.
- Я так всегда хотела научиться читать его имя!
- Бет, - прошептал Джеймс, молча прижав ее к груди. - Бет, милая.
Она уткнулась ему в плечо и отчаянно заплакала, а он обнимал ее так, будто, кроме этой женщины, у него не осталось никого в целом мире.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44