- Джимми, он был прелестный малыш. Но его больше нет...
- Замолчи! - взревел Джеймс в бешенстве. - Не смей говорить об этом!
- Тебе все равно придется смириться.
Стакан с грохотом разбился о стену, и осколки стекла брызнули во все стороны.
- Замолчи! - Этот крик скорее походил на рыдание. Зажав руками уши, Джеймс застонал.
- Джим, - прошептал Мэтью, впервые отчаянно жалея о том, что всегда по натуре был язычником. - Джим, мне так жаль...
Сделав над собой чудовищное усилие, Джеймс как будто взял себя в руки.
- Да, - с трудом выдавил он.
- Но ты ведь не одинок, - продолжал Мэтью. - У вас с Элизабет еще будут дети.
- Он был первенцем, Мэтью. Поэтому не говори так. Никто не сможет мне его заменить.
- Я вовсе не это хотел сказать! Разве кто-нибудь заменит нам Джона? Но ведь мать с отцом не стали от этого меньше любить нас обоих. Джеймс растерянно пожал плечами.
- Почему бы тебе не пойти к Элизабет? - мягко спросил Мэтью. - Поговори с ней. Сейчас вы как никогда нужны друг другу.
- Я Элизабет не нужен. Ей не нужен никто.
- Знаешь, это просто глупо. Он ведь был и ее сыном, и сейчас она страдает не меньше тебя.
Глядя в пустоту, Джеймс покачал головой.
- Ни одной слезинки, - вздохнул он, - не проронила ни одной слезинки... за все то время, что я ее знаю.
- Ты не прав, Джимми. Видел бы ты ее в тот день, когда умер Джонни, сейчас не говорил бы так. Она рыдала навзрыд, у меня просто сердце разрывалось от ее плача.
- Она никогда не плачет, - продолжал, будто не слыша его, Джеймс. - У нее нет сердца. И души тоже нет. Откуда же взяться слезам?!
- Но, Джимми...
- Она не оплакивала отца, не оплакивала семью... никого. Даже бедного Джона Мэтью.
- Она пытается справиться с горем как умеет, - не сдавался Мэтт. - Одному Богу известно, сколько таких, как она, - тех, что держат все в себе. Но это не значит, что душа ее не плачет кровавыми слезами. Ты знаешь, как Элизабет любила сына. Бог свидетель, она была самой лучшей матерью, которую я знал! Да как ты можешь говорить такое?!
- Она не способна горевать. - Джеймс тяжело опустился в кресло. - Оставь меня, я хочу побыть один.
Мэтью видел слишком много людей, которые в горе теряли голову, чтобы сейчас умолять брата одуматься. Тяжело вздохнув, он незаметно снял со стены ружье и на цыпочках вышел из комнаты.
Ему потребовалось немало времени, чтобы отыскать Элизабет. Наконец он нашел ее - свернувшись клубком на полу, она рыдала, уткнувшись лицом в детское одеяльце. Рыдала так, будто сердце у нее разрывалось. Мэтью окаменел.
Низкие, почти звериные звуки, сотрясавшие ее худенькое тело, переворачивали ему душу.
- Элизабет, - печально прошептал он и, грузно опустившись на колени, прижал ее к себе. - Тихо, тихо, - бормотал он, баюкая ее и гладя огромной рукой спутанные волосы. Казалось, еще немного, и она успокоится, но вот новая волна боли пробегала по ее скорчившемуся телу, и Элизабет вновь сотрясала агония страданий. Прошло не меньше часа, прежде чем она ослабела и затихла.
Заснув, Элизабет то и дело жалобно всхлипывала, как испуганный ребенок. Мэтт дождался-таки, пока она наконец открыла глаза.
- Позволь, я отведу тебя в дом, - предложил он. - Тебе лучше лечь в постель.
Элизабет покачала головой. Слова с трудом слетали с ее губ.
- Не... хочу, чтобы... Джеймс... видел меня... такой.
Из груди ее опять вырвался полувздох-полурыдание, и Мэтью перепугался не на шутку.
- Ну не плачь, Элизабет, милая. Прошу тебя!
- Нет, не... не буду. - Она провела рукой по лицу. - Со мной все в порядке.
- И ничего страшного, если Джимми увидит, что ты тоже несчастна. Он бы утешил тебя, если бы только знал. Давай я отведу тебя к нему.
Она яростно замотала головой: - Нет!
- Но почему? Он ведь твой муж. С ним тебе полегчает.
- Нет, - печально отозвалась Элизабет. - Не для этого он женился на мне. Мне не следует быть ему обузой.
У нее опять вырвался тот же странный звук, и Мэтью догадался, что Элизабет пытается сдержать слезы.
- Ладно, - вздохнул Мэтью. Что же ему с ними делать? Эти двое нужны друг другу, но разве им объяснишь?!
Еще месяц Мэтью беспомощно наблюдал, как Джеймс с Элизабет день за днем бродят по дому словно тени. Они почти не разговаривали друг с другом, а на все вопросы Мэтта отвечали односложно, хотя он из кожи лез, стараясь вывести их из оцепенения. Раз в неделю приезжал Натан. Как-то, заглянув в конюшню, Мэтт обнаружил, что Джеймс рыдает навзрыд, а Натан терпеливо и ласково гладит его по плечу.
Что ж, Джимми повезло - по крайней мере он не остался один на один со своим горем, как Элизабет. На первый взгляд она ничуть не изменилась - все так же с утра до вечера сновала по дому, неутомимо занимаясь делами. Но Мэтью прекрасно знал, что все совсем не так - у него в ушах все еще стояли ее жуткие рыдания. Впрочем, он подозревал, что и Джеймсу кое-что известно об отчаянии, разрывавшем сердце его жены.
Проснувшись как-то ночью спустя неделю после похорон Джона Мэтью, шериф прислушался.
Звук шагов заставил его тихонько приоткрыть дверь и наткнуться взглядом на брата - тот стоял у дверей детской, в которой горел свет. Через минуту Джеймс исчез в спальне, а Мэтью, в свою очередь, на цыпочках подкрался к детской и заглянул туда. Сидя возле опустевшей кроватки, Элизабет тихонько мурлыкала колыбельную. К груди она прижимала свернутое детское одеяльце. В другой раз, случайно подняв глаза, он заметил, как супруги смотрят друг на друга - просто смотрят, будто надеясь, что тот, другой, заговорит первым. Неловко кашлянув, Мэтью нарушил тишину, и тогда оба взглянули на него так, будто он был незнакомцем, случайно оказавшимся в их доме.
Вечером, перед самым отъездом, Мэтт с облегчением заметил, как Джеймс украдкой погладил руку Элизабет. Она на мгновение застыла, а потом, повернув голову, взглянула ему в глаза. Длилось это всего лишь миг, но на следующий день Мэтью покинул дом с надеждой в сердце.
Время лечит любые раны, подумал он. За свою жизнь Мэтью видел немало людских трагедий. И сейчас, когда Лос-Роблес наконец скрылся вдали, он ничуть не сомневался, что у Джеймса с Элизабет все наладится. И молился, чтобы так оно и было.
- Ранняя весна в этом году выдалась, - буркнул Зах Роулендс, в то время как люди Джеймса перегоняли стадо на другое пастбище с сочной травой.
- Угу.
- И денек будет неплохой. Теплый да ясный. Неплохо для апреля.
- Да.
- Ну, сдается мне, надо бы взглянуть самому, куда они их погонят.
Джеймс молча кивнул в знак согласия.
Однако стоило ему остаться одному, как он мгновенно устыдился того, что односложно отвечал Заху, а ведь тот так старался завести разговор! Джеймс тотчас вспомнил, как все последнее время его люди не спускали с него глаз, как заботились о нем, как бережно к нему относились. К сожалению, с тех пор как не стало Джона Мэтью, сердце Кэгана обратилось в камень, и хотя порой он сам страдал от этого, но изменить что-либо был не в силах.
Какое-то движение заставило его обернуться. Прикрыв рукой глаза от солнца, он вгляделся в даль. Элизабет!
Да, это была она - сидя в коляске, вихрем неслась к нему. Сердце Джеймса вдруг оборвалось, и, пришпорив лошадь, он галопом понесся ей навстречу.
- Что случилось? - крикнул он издалека что было мочи. Элизабет резко натянула поводья.
- Ничего. Просто я привезла тебе поесть. - Она спокойно выдержала его взгляд, и Джеймс невольно обратил внимание на ее сильные маленькие руки.
Они ни разу не обедали вместе с того самого дня, как уехал Мэтью, то есть с конца февраля. Джеймс ненавидел тяжелое молчание, воцарившееся за семейным столом, и не стремился оставаться с женой наедине. Напротив, теперь он никогда не возвращался в Лос-Роблес в полдень, как это бывало прежде, а обедал со своими работниками. Впрочем, ужинали супруги вместе. Ужинали молча, а потом расходились, и позже он видел жену только в постели. Но, лежа бок о бок, они были так же далеки друг от друга, как если бы спали в разных комнатах. Джеймс не мог даже припомнить, когда они в последний раз занимались любовью, - казалось, это происходило в какой-то другой жизни.
- Я уже пообедал. Ты ведь сама дала мне с собой обед. Или забыла?
- Я помню. - Элизабет потупила взгляд, и вдруг на ее лице появилось решительное выражение, какого он давно уже не видел. - Я приготовила еще, нам хватит на двоих. Я подумала... может быть, поедим вместе, как раньше. - При этих словах она с вызовом вздернула подбородок.
Джеймс тотчас заглянул в ее бездонные глаза, гадая, что же кроется в их непроницаемой глубине. Растерянно покачав головой, он спешился и привязал коня позади коляски. Потом вскочил в нее и забрал у Элизабет вожжи.
- Я с радостью, - тихо сказал он.
Спустя полчаса они устроились на одеяле под огромным старым дубом, и Джеймс молча проследил, как Элизабет разложила по тарелкам привезенный из дому обед.
- Вот окорок, - проговорила она, не поднимая глаз, - а это твой любимый салат. Свежие бисквиты и мед... и шоколадный кекс. А это свежее молоко.
- М-м-м... замечательно.
- Тогда ешь. Ты ведь проголодался.
Джеймс набросился на еду. Элизабет тоже приступила к трапезе. Оба украдкой поглядывали друг на друга, но каждый раз, едва их взгляды встречались, смущенно отводили глаза в сторону.
Поев, Элизабет вытерла руки и наконец решилась нарушить молчание:
- Как прошел день?
Джеймс удивленно взглянул на жену. Он уж успел забыть, когда такое случалось - все эти месяцы их разговоры сводились к учтивым пожеланиям доброго утра или доброй ночи или же к вопросам типа «Ты не выстирала мою зеленую рубашку?».
Поговорить друг с другом о делах было слишком трудно, почти невозможно.
- Хорошо, - наконец ответил Джеймс. - А у тебя? Этот коротенький вопрос вдруг повис в воздухе.
Глядя туда, где у самого горизонта зеленый океан листвы сливался с синью бескрайнего неба, Элизабет медлила с ответом.
Все было как всегда - как вчера, как позавчера, как каждый день. Проснувшись на заре, Элизабет поспешно оделась, а потом, как обычно, перед тем как уйти, бросила прощальный взгляд на спящего Джеймса. Она нагрела мужу воду, оставила ему чистую одежду и спустилась вниз. Проходя мимо детской, Элизабет в который уже раз почувствовала, как сжалось от боли ее сердце: ведь если бы не несчастье, она бы сейчас спешила туда. Опустив голову, Элизабет поспешно сбежала по лестнице.
Часом позже появился Джеймс. Буркнув на ходу «Доброе утро!», он уселся за стол и принялся за завтрак, пока Элизабет собирала ему обед в седельную сумку. Торопливо поев, он отодвинул стул и, так же невнятно пробормотав «Пока!», хлопнул дверью.
Утро как утро, если не считать того, что в этот раз Элизабет, прежде чем приняться за дела, уселась на стул Джеймса, еще хранивший его тепло, и долго разглядывала часы, когда-то подаренные мужем. Внутри были крохотные фотографии Джона Мэтью, Джеймса и ее самой. Она вынимала их каждый день. Впрочем, обычно это случалось позднее, как правило, во время обеда, когда она в полном одиночестве сидела за столом. Но сегодня Элизабет впервые не плакала. С ужасающей ясностью она вдруг поняла, что со смертью крошки Джона потеряла куда больше, чем единственного сына.
Элизабет все еще любила Джеймса, возможно, даже больше, чем раньше. Когда он метался в жару, на волоске между жизнью и смертью, ужас, который она испытала при мысли, что может его потерять, потряс ее душу. И сейчас Элизабет в отчаянии смотрела, как разделявшая их пропасть растет день ото дня.
И все же ее чувства, ее неразделенная любовь и желание - все это отступило на задний план после смерти Джона Мэтью. А поведение Джеймса, все его невысказанные упреки и вполне ощутимый безмолвный гнев - все это еще больше разделяло их. Теперь они жили как чужие, делили кров и стол, спали в одной постели, но их ничто больше не связывало.
На фотографии Джеймс широко улыбался. Как это похоже на него, вдруг подумала Элизабет. Тогда она еще одернула мужа, прошептав: «Джеймс! Что подумают люди!» - а он только рассмеялся и поцеловал ее - прямо на глазах у фотографа! А потом взял у нее Джона Мэтью и подбросил его вверх, так что малыш тоже залился смехом.
Так они и получились - отец и сын, оба сияющие, похожие друг на друга. И только она, Элизабет, казалась серьезной, даже немного чопорной.
Но теперь Джеймс, казалось, разучился улыбаться. И Элизабет, убирая фотографию, тяжело вздохнула, гадая, не тоскует ли она по мужу так же сильно, как по бедному Джону Мэтью.
Джеймс терялся в догадках, почему молчит Элизабет. Она сидела, сложив руки на коленях и не замечая, что свежий ветерок треплет ей волосы, залепляя глаза.
Взгляд ее терялся вдали. Наконец она перевела глаза на мужа и чуть слышно прошептала:
- Мне было так одиноко.
Вот уж чего он никак не ожидал услышать! Она?! Его Элизабет?! Так, значит, потому-то она и приехала... ей хотелось быть рядом с ним? Боже, даже не верится!
Она смущенно отвела взгляд, и Джеймс мгновенно понял, чего ей стоило произнести эти слова.
Из груди Джеймса вырвался какой-то каркающий звук. Он силился выдавить из себя хоть что-нибудь, но слова не шли у него с языка. Он просто сидел и смотрел на нее. У Элизабет затряслись руки. Склонив голову, она принялась торопливо убирать остатки обеда. Только когда все было сложено, Джеймс наконец очнулся.
- Спасибо, что приехала, - неловко выдавил он. Сунув корзинку в коляску, Элизабет поспешно уселась на козлы. Не дожидаясь, пока он подаст ей руку. Она даже не посмотрела на него.
- Пожалуйста.
- Все было очень вкусно.
- Очень рада. А теперь возвращайся. Наверное, тебя уже заждались.
Он кивнул, но она этого уже не видела.
В этот вечер Джеймс вернулся раньше обычного и застал Элизабет разглядывающей часы, которые он подарил ей на прошлое Рождество.
Впрочем, когда хлопнула дверь, Элизабет подскочила как ужаленная. Торопливо сунув часы в карман, она покраснела и спрятала в ладонях пылающее лицо.
- Я не ждала тебя так рано.
Остановившись на пороге, Джеймс смотрел на свою жену. Краска отхлынула от ее лица. Оно казалось очень белым, чуть припухшим. Покрасневшие от слез глаза, набрякшие веки - все говорило о недавних слезах. Распущенные черные волосы мягко обрамляли совсем юное лицо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44