– Работай усердно. Веди себя тихо. Постарайся, чтобы у тебя не было неприятностей. – Это сказала ей мать на прощание.
Через полгода ее убил пьяный шофер. Отца у Ареты Мэй не было.
Сначала Арете Мэй нравилось работать в доме с водопроводом, теплой уборной и такими неслыханными роскошествами, как холодильник и телевизор. Но на Дафну Браунинг работать было не очень приятно. Она недавно родила Стока, но была не намерена ухаживать за ребенком, тем более что он всегда был чистенький, ухоженный и никогда не плакал. Хотя Арета Мэй делала всю работу по дому, она стала еще и нянчить младенца.
Бенджамин Браунинг следил за ней, как тигр за добычей. Она понимала, как он смотрит. Нередко он пытался облапить ее, но она ухитрялась блюсти себя. Тогда ему было тридцать с небольшим и он был красавец. Человек, создавший себе свое благополучие неуемной энергией и хитростью.
Дафна была белолица, волосы желтые, грудь пышная. Они каждую ночь занимались любовью. Арете Мэй это было доподлинно известно, ведь она каждое утро меняла испачканные простыни.
В ту первую ночь, когда Бенджамин пришел к ней в комнату, он был пьян – вернулся с холостяцкой пирушки. Было поздно, и она спала. Он сорвал с нее одеяло, крепко зажал ей рот рукой, задрал ночную рубашку и овладел ею. Жаловаться она не посмела. Да и зачем? Ведь ей некуда было бежать.
Когда он уверился, что она будет молчать, он стал приходить к ней регулярно два-три раза в неделю, в зависимости от настроения. Спустя некоторое время он перестал зажимать ей рот. А еще через некоторое время – к своему стыду – она начала ждать этих ночных посещений.
А потом забеременела.
Арета Мэй была не глупа, она знала, что, если только заикнется об этом, они вышвырнут ее из дома, поэтому ничего не сказала и только зря тянула время, принимая горячие ванны, напиваясь их джином, когда они уходили из дому, в надежде, что ребенок, растущий в ее чреве, его обязательно покинет.
Примо Анджело появился в городе как раз в самый нужный момент. Это был высокий, красивый мужчина, заносчивый, как петух, и с блеском в зеленых глазах. Плотник по профессии, он был занят на строительстве новой школы. И Арета Мэй сделала все возможное, чтобы его соблазнить. Она льстила ему, нянчилась с ним, как с ребенком, твердила ему, что он самый красивый мужчина из всех, кого она знает, но спать с ним отказывалась.
Ну что человеку оставалось делать? Он на ней женился, и они переехали жить в трейлерный парк, хотя она по-прежнему работала у Браунингов.
Примо сразу же перестал работать.
– Мне нужна моя сила, чтобы любить тебя, – сказал он ей.
Речи у него были медовые, а задница медная.
Когда же она сообщила ему, что беременна, он удрал, не потрудившись даже сказать «прощай». Она погоревала пять минут. Мужчины – чего хорошего от них можно ожидать? Они всегда были изменники, всегда предатели.
Когда ребенок родился, все думали, что его отец – ее сбежавший муж. Но она-то знала правду и хранила ее в груди, словно самое дорогое достояние. Когда-нибудь она заставит заплатить за свою тайну.
И вот наконец этот день настал.
Автобус добрался до ее остановки, она сошла, усталая, но торжествующая. Бенджамин Браунинг согласился на ее условия. Он обещал также все уладить законно со своим адвокатом, и скоро – впервые в жизни – она будет обеспечена.
Доктор Шеппард жил в огромном доме с большим садом. Над главным входом висело изречение: «Приидите сюда все малые пасомые и обрящите здесь помощь и утешение».
Ник забарабанил в дверь. Луиза с Харланом остались в фургоне с Льюком, которому становилось все хуже.
Никто не выходил. И Ник продолжал стучать.
Наконец открылось маленькое окошко над лестницей, и выглянул седой старик в красной пижаме.
– Что за шум? – закричал он сварливо.
– Здесь больной. Мы можем его внести? – крикнул в ответ Ник.
– Сегодня? – ответил явно удивленный доктор Шеппард.
– Нет, завтра утром, старый потаскун, – пробормотал едва слышно Ник.
Луиза уже была рядом.
– Доктор Шеппард! – крикнула она. – Это я, Луиза. Из аптеки. Помните? Вы меня обследовали пару месяцев назад. Еще сказали, что у меня красивые бедра.
Ей удалось привлечь его внимание.
– Сейчас спущусь, – прокаркал он.
– Старый грязный козел, – с отвращением сказала Луиза. – Так далеко воткнул мне палец в зад, словно искал там жемчужное зерно. Чтобы еще хоть раз к нему пошла…
– Откройте дверь. Я внесу Льюка в дом, – сказал Ник. Он подошел к фургону. Харлан плакал.
– В чем дело, малыш? – спросил Ник.
– Льюк умирает? – прохныкал Харлан, надеясь услышать отрицательный ответ, но слезы градом катились у него
по щекам.
– Нет, он не умирает, – заверил его Ник, поднимая Льюка на руки. – Не надо думать ни о чем таком. Ты оставайся здесь – все с ним будет в порядке.
Он внес малыша в дом, еще не зная, как все будет потом, но он твердо знал, что дела плохи.
Луиза открыла дверь и продолжала обольщать доктора Шеппарда – невысокого, с волосатыми руками, венчиком сухих волос и большими рыбьими глазами. Он был стар, черств и бабник.
– Что это? – спросил он, когда Ник появился с Льюком на руках.
– Этот ребенок болен, – сказала быстро Луиза. – Не можете ли вы взглянуть на него, док? Пожалуйста.
– Я не при исполнении служебных обязанностей, – сказал противный старик.
– Знаю, – Луиза говорила тихо и проникновенно, – но я подумала, что вы можете сделать нам одолжение, ведь док Маршалл в отъезде, и вы сегодня – единственный доктор во всем городке. – И она замолчала, бросая на него обольстительный взгляд. – Я тоже к вам приеду на прием на следующей неделе. У меня опять спазмы в желудке, и вы, надеюсь, осмотрите меня.
Доктор Шеппард повеселел. А Луиза продолжала заливать:
– Наверное, мне опять нужно пройти… э… те обследования, которые вы так хорошо делаете. Мне очень полегчало в тот раз.
– Да, да, – сказал старик. – Внесите мальчика в смотровую.
Она подмигнула Нику. Он внес в комнату Льюка и положил на холодный стол.
Доктор нагнулся и посмотрел.
– Но мальчик черный, – сказал он негодующе.
– Ну и что? – Нику, правда, хотелось сказать другое: «Какая, к черту, разница?»
– Мы подумали, что в Рипли его везти нельзя, он слишком болен, – быстро вставила Луиза.
– Но именно туда надо везти черных, – сказал, раздражаясь, Шеппард, потирая свой шишковатый нос кончиком большого пальца. – Я не обязан обслуживать цветных.
– Но, – сказал Ник, – сейчас уже семидесятые годы, слава Богу, и ведь мы же не на Юге.
Доктор Шеппард повернулся к нему:
– А вы кто будете, молодой человек? Никогда вас прежде не видел.
– И слава Иисусу, что не видел, – пробормотал Ник и добавил громко, чтобы доктор слышал: – Я его брат.
Кустистые брови доктора Шеппарда взлетели вверх:
– Его брат?
– Вы просто взгляните на малыша, ладно? Через десять минут они убрались из этого дома.
– Ничего опасного не вижу, – сказал Шеппард, – все, что ему нужно, это хорошенько выспаться ночью и принять таблетку аспирина.
Ник не поверил ему, но что он мог поделать.
– А как насчет другого доктора, о котором он говорил, из Рипли? – спросил он Луизу.
Она пожала плечами:
– Не знаю. Никогда о таком не слышала. Извини, Ник, но мне надо возвращаться на работу. Дэйв уже кипятком, наверное, писает, ты же его знаешь, какой он.
Он высадил Луизу и поехал в трейлерный парк. Может быть, все-таки этот старый доктор правду сказал, может быть, действительно Льюку нужен только хороший сон и аспирин.
По пути он нагнал Арету Мэй, которая тяжело брела по дороге. Он остановился сбоку.
– Что ты делаешь на отцовском фургоне, мальчик? – резко спросила Арета Мэй.
Он быстро объяснил насчет Льюка. Она поднялась на заднее сиденье, взглянула и так же, как Ник, запаниковала.
– Говорила я ему, чтобы не смел играть в снегу, – запричитала она. – Я говорила, что он может простудиться. У него что-то плохое, я знаю.
– Ага, – согласился Ник, – вот почему я возил его к доктору Шеппарду.
– Он старый, злой дурень, от него никакой пользы, – сказала она, покачав с отвращением головой. – Он нас ни-
когда не лечит – плюет на закон. Мы должны отвезти Льюка в Рипли.
– Дорога сейчас плохие, еще не расчистили. Потребуется несколько часов, чтобы добраться, и засветло не успеем.
– Должны ехать, – сказала упрямо Арета Мэй.
– А как Примо? Он ведь не знает, что я взял фургон.
– Скверно, – ответила она.
– Точно. Значит, в Рипли?
Он ехал очень быстро, если учесть, какая была дорога, но все равно приехал в Рипли только в полночь.
Арета Мэй велела ему повернуть к какому-то дому в бедном квартале, и когда он доехал, она выскочила и стала звонить.
Индийская женщина в сари открыла дверь. Она вовсе не удивилась, увидев пациентов среди ночи.
– Это мой ребенок, – сказала Арета Мэй, – ему очень худо.
– Внесите его, – доброжелательно сказала женщина, – сейчас позову мужа.
Доктор Сингх Амрек был хрупким индусом, совершенно лысым и с редкими черными усами. Бегло осмотрев Льюка, он сказал:
– У мальчика воспаление легких. Необходимо немедленно положить его в больницу.
Все вместе с доктором набились в фургон и поехали. По дороге в больницу Ник стал думать о Лорен. Он ей не позвонил. Сердится она или не очень? Девчонки так чудно относятся к подобным вещам, когда скажешь, что, мол, позвоню и не позвонишь, но он был уверен, когда он ей все объяснит, как было, она поймет.
Интересно, здорово ее отругали родители? Он уже скучал по ней, и ему не терпелось снова увидеться.
Потом он сидел в комнате ожидания вместе с Харланом, пока доктор и Арета Мэй заполняли разные документы, чтобы положить Льюка в больницу.
Харлан посмотрел на своего сводного брата.
– Спасибо, Ник, – сказал он торжественно, – ты теперь мой лучший друг.
– Да ладно, – Ник пожал смущенно плечами, – чего там.
Бунтующий желудок заставил Примо проснуться. С налившимися кровью глазами он нашарил будильник, стоявший на полу. Было уже поздно, очень поздно, и где же, черт возьми, Арета Мэй?
Шатаясь, он поднялся, смахнул с кровати забежавшего таракана и вышел наружу – отлить в ближайшем кусте.
Затем проковылял обратно, схватил банку пива, сел и стал размышлять. Через десять минут он снова вышел и с размаху ногой открыл дверь ребячьего трейлера. Никого там не было.
– Эй, где вы все, черт вас возьми, – заорал он. – И где, черт возьми, мой обед?
Тут он заметил, что нет на месте и фургона.
– Проклятье, – пробормотал он, опять направляясь в главный трейлер. Эта шлюха взяла его фургон и ребят. Шлюха за это поплатится, за то, что является домой поздно. Никто еще с ним так не обращался. Никому еще не удавалось заставлять Примо Анджело ждать и не поплатиться за это.
Льюка было необходимо оставить в больнице.
– Я ни за что не уйду, – сказала Арета Мэй и упрямо сжала рот, – ни за что.
– Если вы останетесь, мы тоже, – ответил Ник.
– Нет, ты лучше поезжай домой, Примо с ума сойдет, когда увидит, что его фургон исчез.
– Я не вернусь домой без вас и Льюка.
– Да, ма, и я тоже, – присоединился к нему Харлан.
– Ну, как хотите, – она слишком устала, чтобы спорить.
– Я знаю, где здесь дешевый мотель, – сказал Ник, – мы псе гам можем переночевать.
– Но что делать с Примо? – забеспокоилась Арета Мэй.
– Я позвоню утром Джои, он заедет в парк и расскажет, что случилось.
Она кивнула:
– Хорошо. Теперь забирай Харлана, и ступайте в мотель, а я останусь здесь.
– Но, может быть, мы останемся? Она покачала головой:
– Нет, не хочу, чтобы и Харлан заболел. Идите и отдохните.
Неохотно он встал:
– Утром мы сразу прибежим.
– У тебя есть деньги, мальчик?
– Ну… не знаю, может быть, и не хватит.
– Вот, – она порылась в кошельке и отсчитала пятнадцать долларов старыми бумажками.
– Спасибо, – сказал он, пряча деньги в карман. – Мы завтра рано придем.
Выйдя из больницы, они сразу поехали в мотель. Управляющий сразу же его узнал.
– Снова здесь? – сказал он, похотливо подмигнув ему. – Наверное, понравилось!
Ник сделал вид, что не слышит.
– Мы остановимся на одну ночь, – сказал он и сразу все оплатил.
Потом повел Харлана в комнату, усадил его перед телевизором и поспешил к платному телефону. С минуту он стоял в холодной, как лед, кабинке и колебался, можно ли звонить Лорен так поздно. Нет, нельзя. Даже Джои он не мог позвонить – его мать взъерепенится. Вот черт! Ничего не остается, как только лечь спать, а завтра утром он всем позвонит.
Харлан проснулся в шесть утра.
– Мне плохо, у меня внутри болит, – захныкал он. Ник вылез из постели и потянулся:
– Не беспокойся. Все наладится. Но Харлан покачал головой:
– Нет, Ник, нет.
– Перестань беспокоиться и одевайся. Мы должны пораньше попасть в больницу.
Снаружи завывал ветер. Было зябко. Ник поднял воротник куртки, сунул руки в карманы и подбежал к фургону.
Харлан бежал за ним и плюхнулся на сиденье рядом.
Через пять минут они уже стояли у больничной регистратуры.
– Льюк Анджело, – сказал Ник. Регистратор взглянула в книгу:
– Отделение пять, пятый этаж.
Они поднялись на лифте. У поста санитарки на пятом этаже Ник опять сказал:
– Мы пришли навестить Льюка Анджело. Санитарка пристально взглянула на него:
– Родственник?
– Да я э… вроде… брата ему.
– Врач сейчас с миссис Анджело, – сказала санитарка с очень деловым видом. – Пожалуйста, садитесь.
– А Льюк?… С ним все в порядке?
– Садитесь, пожалуйста.
Они ждали десять минут. Потом появилась Арета Мэй, кутающаяся в свое тонкое зимнее пальто, – Браунинги выбросили его за ненадобностью. Харлан бросился бегом по коридору к матери.
Ник уже обо всем догадался, прежде чем она успела сказать хоть слово. Он встал и тихо пошел к ней. В горле пересохло. Желудок сдавила спазма.
Арета Мэй безнадежно покачала головой.
– Он умер, – сказала она хриплым шепотом, – мой ребенок мертв.
Харлан пронзительно закричал. Его слышно было во всех уголках больницы.
Ник никогда не мог позабыть этот вопль.
23
– Ник звонил? – Каждое утро спрашивала Лорен, и каждое утро родители давали один и тот же глупый ответ:
– Не имеет значения, звонил он или нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74