2. Ксенофобические корни, следуя которым все чуждое рождает страх и
неприязнь.
3. Экономические корни , заключающиеся в ощущении зависти неимущих по
отношению к имущим и
4. Политические корни, посредством которых предрассудками людей
манипулируют уже независимо от них, для достижения целей политических. И тут
снова на ум приходит трагический пример нацио-нал-социализма.
Если вспомнить материал по теории личности (гл. V). то в каждом из нас
присутствует более или менее латентная агрессивность, которая всегда
доставляет нам много хлопот, и поэтому с легкостью проециру-ется на других.
Сегодня эти "другие" -- иностранцы вообще, или опре-деленные иностранцы, или
опять-таки евреи, которым, поскольку они являются меньшинствами,
приписываются собственные дурные, злые или просто нежелательные свойства.
Пока люди так переменчивы в самих себе, находясь под постоянным
давлением напирающих инстинктивных влечений, с одной стороны, и
обременительных требований этических норм, с другой, необходимость
отдельного или коллективного использования защитных процессов будет
сохраняться всегда.
В этом отношении осуществляться могут только следующие ме-роприятия:
-- постоянно ставить под вопрос собственное, пусть и мучительно
приобретенное равновесие, "перепроверка себя";
-- проверять "на реальность" собственные представления об опре-деленных
меньшинствах;
-- рассматривать собственные идеалы сквозь ответ на вопрос, не
существуют ли они ценой других;
-- при экстремальной недооценке других, чувстве ненависти и осуждении
думать об искаженных проекциями предрассудках и заме-нять предрассудки
личными критическими мнениями.

4. Вклад А. и М. Мичерлих в решение актуальных процессов в ФРГ
Если мы зададимся вопросом, почему в истории немецкого народа между
1933 и 1945 гг. имела место столь жестокая реальность, почему были убиты
миллионы людей, а еще больше. человек пострадало, ощутило себя чужаками
среди своего народа, тогда нам следует обратиться к работам Александра и
Маргареты Мичерлих, которые позволяет дать ответ на некоторые вопросы. Это
ответы, которыми, разумеется, не исчерпываются все исследования
предрассудков.
Как мог такой вождь вызвать подобное восхищение, если при разум-ном
подходе его устные и письменные заявления явственно показывали, что им
преследуются цели, не выдерживающие сколько-нибудь серьез-ной критики? Не
должны ли были как раз здесь вступить в действие все те критические функции,
которые были перечислены в предыдущем параграфе? Мы должны подозревать, что
господствовавшее повсемест-но восхищение, охватившее даже интеллектуалов,
действовало как при-родное бедствие, как наводнение, срывающее любые
плотины. В пода-вляющем большинстве критические функции были отключены.
Отвеча-ющая реальности оценка отношений не была уже более возможна. Если же
мы вспомним то, что установил Фрейд в своей работе " Неудовлетво-ренность
культурой", а именно значительные, остающиеся неудовлет-воренными,
сексуальные и агрессивные желания, тогда в духе психо-аналитического учения
о защите мы можем прийти к выводу, что пода-вленные во множестве сексуальные
потребности, обратились к вождю в форме восторженной влюбленности, в то
время как подавленные агрессивные импульсы проецировались на этнические
меньшинства, например, на евреев.
Не стоит удивляться, что при подобной предыстории после войны люди
коллективно отрекались от дел и чудовищных злодеяний того времени, даже при
условии личного неучастия в них. Они точно так же, как и иные неприятные
составляющие, вытравились из сознания путем защитного механизма "отрицания".
Признание реально про-изошедших преступлений было бы невыносимо, поскольку
это озна-чало бы признание собственной вины. Это значило бы также испытать
стыд по отношению к народам, у которых в истории не было подобных эксцессов.
Результатом защиты было, с одной стороны, бегство в активную деятельность по
восстановлению разрушенного, с другой -- депрессия и фатализм.
Чтобы читатели не решили, будто подобные выводы возникли лишь в головах
психоаналитиков, нужно дополнить, что авторы основывают свои выводы на
казуистически воспроизведенных анализах людей того времени.
Лично я делаю из ужасающего познания в исследовании предрас-судков и из
психоаналитического исследования феномена нацизма два вывода, которые
трагически дополняют друг друга, а именно:
1. Склонность людей доверяться чужому управлению, не задаваясь вопросом
критически, есть ли основания для выбора данного лица в ка-честве лидера и
2. Потенциальная готовность людей не только вести себя агрес-сивно,
причиняя вред, оскорбляя и разрушая, но и склонность к жес-токому поведению.
Передадим по этому поводу слово А. Мичерлиху (1969):
"Жестокость была сильнее любой культуры... Жестокость -- это полу-чение
удовольствия от результатов мучений.. Ввиду скрытой и нескрывае-мой
жестокости в мире, мы должны признать, что великие духовные учи-теля и этика
человечества потерпели фиаско... Фрейд назвал это "Лицемерием культуры"...
Из научных исследований человеческого поведения мы узнали, что пристрастие к
разрушению соответствует нашему инстинкту... Никакое заботливое общество не
может снять с нас задачи подавления аг-рессии. К этому относится преодоление
желания мучить более слабых и унижать их... Продуктивное чувство вины (а не
только мучительное) может возникнуть прежде всего лишь там, где было
искоренено удовольствие от разрушения. Лишь тогда можно освободиться от
внезапно подчиняющего себе человека господства этих сил".
При этом правильное воспитание не только облегчает осознание
собственной жестокости, но и позволяет избежать ее вредных прояв-лений
(schlimme Entdifferenzienm"). Исследования силы и бессилия показали, что
воспитание, в котором доминируют подчинение, избие-ние. духовная нищета и
отсутствие контактов, порождает бесцеремон-ность и фиксацию на авторитетах.
Выражение, которое установил программный комитет Интернационального
психо-аналитического объединения на Гамбургском конгрессе 1985 г.
С другой стороны, воспитание, в котором чувства получают доступ к
своему выражению, а проблемы детей учитываются родителями, при-водит к
развитию общественного сознания, ответственности и миролю-бия (Mantell,
1972); результаты исследований, которые заставляют нас задумываться.
5. Примеры движения за эмансипацию
5.1. Студенческие выступления
Если психоаналитически подойти к этому особенному общественно-му
феномену, то речь тогда снова пойдет о возможных бессознательных
составляющих поведения тех, кто с 1968 по приблизительно 1978 гг. участвовал
в том, что получило название студенческого движения, куль-турной революции и
университетских волнений. Движение исходило от Социалистического Германского
Студенческого Союза (SDS) и внепар-ламентской оппозиции (АРО). Оно
воспламенилось как вследствие нежеланных законов, так и из-за гибели во
время антишахской демон-страции в Брелине студента Бенно Онезорга.
Студенческое движение получило импульсы и от движения хиппи,
распространенного по ту сто-рону Атлантики, и от Парижской весны 1968 г. --
майские беспорядки.
Я как очевидец имел отношения со студентами с 1970 по 1971 гг. в
Штутгартском университете, с 1972 по 1974 гг.-- в наиболее революционно
настроенном Свободном Берлинском университете, и с 1974 -- во Франкфурте. Я
очень хорошо помню время демонстраций, занятий ректоратов, "перманентных"
дискуссий, общественных протестов, сидя-чих, стоячих забастовок в вузах.
Вскоре SDS и АРО сменили кадровые коммунистические группировки:
Коммунистический Союз Западной Германии (KBW), марксисты-ленинисты и другие
коммунистические группировки. Непосредственно работая на месте событий, я
мог наблю-дать ситуацию и имел возможность на личном опыте почувствовать,
что это такое, когда воинствующие марксистские группировки бойкоти-руют
лекции.
Отчасти я должен признать правоту протестовавших студентов, по-скольку
лекционные залы в университетах крупных городов были дей-ствительно
переполнены. Некоторые университетские структуры зако-стенели и не отвечали
требованиям реальности. Руководство учебных заведений в большинстве случаев
было чрезвычайно консервативно и упрямо сохраняло старые, из поколения в
поколение передающиеся принципы, поддержанные субординацией. Оно оказалось
не в состоя-нии занять достаточно независимую позицию в отношении к
протестую-щим студентам.
Следствием этого явился всеобщий протест со стороны студентов и общее
разочарование в авторитетах ("Не доверять никому старше три-дцати!" -- "Trau
keinero ueber dreissig!"). Студенты видели, что их не воспринимают всерьез и
чувствовали себя в большой степени не поня-тыми в своем желании улучшить
мир, а часто и оскорбленными, и недо-оцененными. В целях противодействия они
объединились в группы и преследовали цель эмансипации, т.е. освобождения от
цепей унаследо-ванных отношений. Их требования включали в себя получение
само-управления с соотношением по меньшей мере трети студентов к
препо-давателям. Путем к достижению этой цели стало активное и пассивное
сопротивление. Текущие требования и решительные резолюции сме-няли друг
друга одно за другим. В конце концов последовало целе-направленное
использование силы.
Это было похоже на настоящую гражданскую революцию, на спра-ведливое
сопротивление несправедливым отношениям, на здоровый протест против
"больных" университетов с их " патогенным", т. е. болезнетворным климатом
(Mahler E., 1969). И вместе с тем это были сознательно проводимые и
рационально управляемые мероприятия.
Не играли ли, однако, в них определенной роли бессознательные процессы?
Мне с самого начала бросалось в глаза, что учащиеся того времени чувствовали
себя сильными лишь в группе, смело говорили и фанатично стремились к
поставленной цели -- изменению господству-ющих отношений -- лишь под защитой
других .
Реальные обстоятельства рисовались лишь в черных тонах. Умозри-тельные
воображаемые новые отношения, наоборот, представлялись исключительно в
светлых красках. Не кроется ли в этом "черно-белом" делении раскольный
экстремизм весьма сложных, более многокрасоч-ных отношений? Такие расколы
часто наблюдаются в группах, идеали-зирующих себя и проклинающих других.
Разве у группы не присутст-вует бессознательное стремление компенсировать
собственное чувство неполноценности или недооценки желанием принадлежать к
более выда-ющейся " революционной" группе? Разве не может быть так, что
личное чувство опустошенности наполняется политическим содержанием?
Личный опыт в обращении со студентами и студенческими группа-ми вполне
позволяет мне ответить на этот вопрос утвердительно. Я убе-дился в том, что
двусторонние отношения отходили на задний план и предпочтение отдавалось
работе в группе. Так. например, учащиеся по социальной педагогике и
воспитанию подростков Свободного Берлинс-кого университета в подавляющем
большинстве выбрали из двух воз-можностей -- "работа с индивидом"- или
"работа с группой" -- работу с группой. Они избегали отношений с
представителями власти и точно так же -- боязливо -- относились к
двусторонним отношениям вообще. Однажды студенты не зашли в помещение, в
котором должно было состояться заседание четырех групп самопознания, не
зашли лишь по-тому, что -- как им сказали -- там находились четыре
руководителя этих семинаров. Аффективно взбудораженные групповые дискуссии
напоминали мне катартические процессы в терапевтических группах:
повышенная активность, иррациональные действия, замещающие и
на-вязчивые действия. Все, даже отдаленно напоминающее о подчинении или
зависимости, панически избегалось. Мышление зачастую носило нереальный
характер, по форме выглядело очень абстрактным, а по содержанию представляло
пересказ прочитанных произведений Марк-са и Энгельса и Франкфуртской школы.
Когда в те времена я пытался применить к описанным отношениям
психоаналитические категории, то большинство активных студентов заявляло,
что это ограниченная патологизация и криминализация, в то время как другие
более сдержан-ные учащиеся скорее склонны были со мной согласиться. Что
касается группы, то господствующие в ней фантазии всемогущества и мания
величия заставляют задуматься о нерешенных проблемах самооценки, о
навязчивом восстании против авторитетов, о неразрешенных эдиповых конфликтах
с отцовской фигурой.
Если к этому прибавить выводы, полученные из психоаналитичес-кой
практики отдельных пациентов того времени, то подозрения на наличие
бессознательных невротических процессов еще более уси-лятся. Отцы учащихся
тогдашнего поколения очень часто были участ-никами войны, не редко --
погибшими на фронте. В связи с этим дети, тесно связанные с матерью,
испытывали страх по отношению к отцовс-кой фигуре.
Выйдя из процесса собственной социализации с лабильной неус-тойчивой
диспозицией и ориентацией, такие студенты развили повы-шенную
чувствительность по отношению ко всему тому. что исходило от авторитетов.
Группа заменяла мать. В группе они желали изменить в лучшую сторону мир,
опустошенный отцами.
В этой психоаналитической перспективе общие волнения можно назвать
действиями патологическими, а именно, более или менее бессо-знательными
действиями сопротивления по отношению к болезненно переживаемой внутренней
психической лабильности и неуверенности в себе, по отношению к желанию отца.
Действиями и одновременного освобождения от связи с матерью.
Дистанция во времени дает нам сегодня возможность гораздо спо-койнее
рассуждать о том, что же разыгралось между восставшими сту-дентами и
тогдашними общественными и научными авторитетами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48