Потом Ганс стал поговаривать о том, что служба
Ц дело опасное и недоходное, тем более в такие времена, как нынче, а вот ку
знечное ремесло…
Этого уж Янас-младший не смог вынести. Жалко было маменьку, но обида на не
е все же оказалась сильнее: почему не выставила Коротконогого? Слова ему
поперек не говорила, и даже совсем наоборот… Собрал Янас кое-какие пожит
ки и двинул по Императорской дороге к папенькиному брату Ремаклю в город
Острихт. На полпути завернул его обратно отряд лакнийских рейтаров Ц в
Острихте чума, ни туда, ни в близлежащие деревеньки хода нет. Для Янаса ход
а не было и обратно. Чума! Давно о ней не было слышно в Империи.
Но Янас о страшной напасти по малолетству задумывался мало, поэтому реши
л все-таки пробираться к дяде, но не по дороге, а кружным путем, через леса.
Скоро заплутал, и спустя два дня подобрали его, голодного и уже полубезум
ного от страха, Лесные Братья. Янас сказался сиротой и остался у Братьев.

В лесу Янас жил полгода, а то и того больше. А когда облетели деревья и на го
лые, промерзшие до стеклянной чистоты веточки лег снег, снова вышел он, од
етый в куртку из волчьей шкуры, на Верпенскую Императорскую дорогу. Янас
шел в Верпен. Братьям сказал, что идет повидать маменьку, но, возможно, и ка
кие-то другие дела задумывал он. За спиной у Янаса покачивался длинный лу
к и кожаный колчан с полусотней стрел, а на поясе у бедра висел маленький б
ронзовый топорик, который мальчик приноровился метать с удивительной м
еткостью.
Янас вошел в Верпен в полдень следующего дня Ц и не узнал города. Широкие
улицы были пусты. На месте многих домов чернели выжженные щербины. Всюду
пахло дымом и собачьей шерстью.
Чума, как жнец по полю, прошлась по Империи от края до края Ц от дальней пр
овинции Лакнии до самого Южного моря. Императорские войска окружили арм
ию мятежника Пелипа на границе с Халией, разбили вдрызг Красного графа; о
статки отребья, именующего себя Братством Красной Свободы, гнали аж до С
еверных гор. Правда, не догнали. Ушел Пелип за горы, в Лакнию. А подожженная
им Империя тлела еще до поры до времени, и кто знает, может, вот-вот должна б
ыла вспыхнуть. Уж больно многим из знатных, кто победнее, казалось, что гос
ударственные налоги слишком высоки, а церковные подати чересчур непоси
льны. Но чума притушила смуту, закончила войну. Янас не знал еще этого.
Дотемна просидел Янас на пепелище родительского дома над закопченной н
аковальней, одиноко торчащей под серым небом. Он вспоминал слышанную ког
да-то в детстве сказку о давних-давних временах, когда драконы умели разг
оваривать, петухи носили рога, а змеи почитались мудрейшими из существ; к
огда истину о Поднебесье и Преисподней Спаситель еще не принес в мир, а Вр
ата в Потемье были открыты, и потемники Ц цверги, эльвары, лаблаки и прочи
е Ц могли подниматься на земную поверхность и входить в жилища человече
ские. Когда Герлемон Святоборец Ц тот самый Герлемон, который, неся слов
о Господне из Святой Земли, даровал человечеству великую силу святого кр
еста, чтобы изгнать существ Потемья обратно под землю и навсегда запечат
ать Врата, Ц еще не родился. Вспоминал Янас старую сказку о незадачливом
охотнике, набредшем в ночном лесу на полянку, где танцевали эльвары. Прос
тодушно приняв приглашение, охотник посетил Потемье: пил цветочный нект
ар из золотых кубков, целовал красавиц, примерял одежды из паутинных нит
ей и цветочных лепестков, наблюдал пляски ундин и золотые россыпи в тайн
ых пещерах цвергов, слушал рассказы эльварских старцев о древних героях
и грандиозных сражениях дочеловеческого прошлого с давними врагами эл
ьваров Ц крылатыми лаблаками… И наутро проснулся на лесной опушке, а ве
рнувшись в родной город, узнал, что прошла не одна ночь, а целый век, и никог
о из его близких давно нет в живых… Никого нет… Янас вспоминал старую ска
зку и старался ни о чем больше не думать.
Стало совсем темно. С серого неба посыпался мелкий снег. Проголодавшись
от слез и холода, он встал и побрел к центральной Базарной площади. Впроче
м, теперь она называлась площадь Плах, но Янас и об этом пока ничего не зна
л. На улицах горели костры, вокруг них копошились бездомные псы и нищие (от
куда столько нищих в Верпене?), да изредка, побрякивая алебардами, проходи
ли по двое, по трое городские стражники.
Окна лавочек Ц всех до одной Ц были закрыты ставнями; да что лавочки! Ден
ег у Янаса не было, за ивовый лук и ольховые стрелы никто не дал бы и медяка,
а с топориком мальчик ни за что бы не расстался. Янас подсел к костру, нищи
е загнусили было, протягивая к нему костлявые коричневые клешни, но скор
о смолкли. Трескучее пламя мало помогало от зимнего холода, а стражники, п
роходящие мимо, то и дело посматривали на мальчика в волчьей куртке. Поче
му-то очень подозрительно смотрели, хотя у костров сидело множество тип
ов таких мерзких, что им бы не по улицам болтаться, а на виселице.
Янас сидел и сидел, потом позади него, погромыхивая по булыжникам мостов
ой, прокатилась на свистящих колесах тележка безногого. Безногий остано
вился у костра, рядом с мальчиком, внимательно осмотрел его от пяток до гу
сто заросшей макушки, приподнял свое безобразно укороченное тело на сил
ьных обезьяньих руках и шепнул что-то Янасу на ухо.
Ц Конечно, хочу… Ц ответил мальчик, сглотнув голодную слюну.
Безногий кивнул ему и, оттолкнувшись, откатился от костра. Снова засвист
ели колеса тележки. Янас шел следом за безногим, бездумно глядя на качающ
иеся впереди широкие плечи, покрытые грубой попоной, какой крестьяне кут
ают от холода лошадей, на пепельные легкие волосы, взлетавшие на голове к
алеки всякий раз, когда он загребал по мостовой мускулистыми, оплетенным
и венами руками. Когда они достигли Обжорного тупика Ц окраинной улицы,
длинной, узкой и извилистой, как трещина до того места, которое честному ч
еловеку и вслух-то упоминать неприлично, безногий вдруг остановился, на
прягся и выпростал из-под себя пару длинных и сильных ног. Коротко посмея
лся, разминая колени.
В ту ночь Янас получил пищу, ночлег и работу. Он остался в Верпене, в Обжорн
ом тупике, под покровительством Гюйсте Волка, главы Братства Висельнико
в, вожака городских нищих, воров, убийц, проституток и грабителей.

Часть первая

СТАРЬЕВЩИК

ГЛАВА 1

Очнувшись, Топорик первым делом ощутил собственную голову Ц неприятно
саднящую и будто распухшую до невероятных размеров. Он не шелохнулся и н
е застонал. Только чуть приоткрыл глаза.
Слабо колыхалась полумгла, где-то за пределами зрения угадывался источн
ик желтого света. Должно быть, факел или лампа… Топорик слегка втянул ноз
дрями сырой воздух, почувствовал приторный запах горящего сала. Точно Ц
лампа. Топорик закрыл глаза и лежал неподвижно несколько минут, стараяс
ь понять, есть ли кто поблизости… Очень мешал шум в ушах и царапающая боль
в затылке.
Кажется, никого…
Топорик рывком приподнялся, схватив себя обеими руками за левое бедро.
Пусто.
Он зашарил на груди, но ничего, кроме обрывка промасленного шнурка, не обн
аружил. Значит, и кинжал тоже срезали… Топорик вспомнил о том, что в правом
сапоге должен быть нож, подтянул колени к животу… и опустил руки. Сапог не
было.
Теперь он смотрел вокруг широко раскрытыми глазами. Четыре стены тесно о
бступали его, три стены были каменными, а четвертая Ц сплошная решетка о
т пола До потолка. За решеткой, где-то неблизко, горела лампа, освещая малу
ю часть коридора, а камера, в центре которой сидел, обняв колени, Топорик, б
ыла завалена бесплотными глыбами мрака.
И сразу стало холодно. Под Топориком Ц грязный каменный пол, в углу Ц оха
пка сухой соломы. На Топорике только продранные на коленях кожаные штаны
и рваная шерстяная безрукавка. Он поморщился и заставил себя не думать о
холоде. Если бы у него было оружие! Головастик прихватил с собой свой арба
лет. Хороший арбалет у Головастика. Длиной всего в три ладони, но с десяти
шагов пробивает деревянный шит в два пальца толщиной… Да что теперь об э
том думать. Где Головастик?..
Итак, попались.
Говорил же Головастик Волку: последнее дело лезть в дом церковника: эти п
сы за свое кровное все жилы вытянут, коли поймают. А Волк в ответ: последне
е дело думать о провале, когда идешь работать, тем более что клиент Ц не ц
ерковник вовсе, а ювелир. Это дядюшка у него священник церкви Святого Иоа
нна Ц отец Лансам. Да все они одним миром мазаны, отмахнулся Головастик, и
, как теперь понимал Топорик, был совершенно прав.
Все случилось мгновенно и страшно. В дом проникли без особых усилий, в мас
терскую племянника отца Лансама вошли, не зажигая огня. Кто же мог догада
ться, что за порогом мастерской раскинул сокрушительные челюсти медвеж
ий капкан?! Головастику Ц он шел первым Ц враз перебило ногу. На отчаянны
й его вопль тут же сбежались слуги. Топорику бы откинуть ставни, прыгать в
окно Ц и деру… но он потратил драгоценные секунды, разжимая скользкие о
т крови зубчатые ободья. Не смог, не хватило сил. И кто-то, смачно ухнув, сма
зал его чем-то тяжелым по голове.
И вот Топорик здесь. Это не городская тюрьма, нет. В городской тюрьме Топор
ику, несмотря на свои неполные четырнадцать лет, удалось побывать дважды
. Не было там сроду одиночных камер, а был лишь широкий подвал без окон и дв
ерей, со стенами, осклизлыми от испарений нечистот, густо покрывающих по
л. Арестантов спускают по пологой каменной трубе и вытаскивают обратно к
рюками. Если, конечно, вытаскивают…
Значит, городскую стражу племянник Лансама не звал, размышлял Топорик, к
ого же он упросил достойно наказать обидчиков? Конечно, родного дядюшку,
кого же еще… А про этого Лансама по всему Верпену давно уже ходили нехоро
шие слухи. Членов Братства Красной Свободы, попавшихся имперским воякам
, Лансам перекупал, но не чтобы казнить прилюдно, как принято везде, не каз
нить. Изгонять беса гордыни из душ. Говорили, что не столько крестом и моли
твой священник гнал бесов, сколько дыбой, клещами и огнем. И так понравили
сь отцу Лансаму богоугодные эти деяния, что уже после чумы, когда графа Пе
липа Император прогнал из сердца Империи в далекую Лакнию, священник взя
лся спасать души не еретиков, а простых воришек, переплачивая ландграфу
по серебряной монете за каждого никчемного арестанта, крюком вытащенно
го из подвала городской тюрьмы. Тот же Гюйсте Волк обмолвился как-то, что
за последние полгода исчезли бесследно из Обжорного тупика десяток поп
рошаек поплоше. И верно, зачем платить серебром, если в темные наши времен
а на улицах полным-полно вопиющих о спасении заблудших душ? Недаром дом о
тца Лансама, похожий больше на сторожевую башню Ц неприступную, с обиты
ми железом воротами вместо дверей, с толстыми коваными решетками на окна
х, дом, мрачно возвышавшийся у западной городской стены Ц выше самой сте
ны! Ц случайные прохожие обходили стороной. Особенно когда стемнеет… Д
а и Братство Висельников никогда своим вниманием Лансама не удостаивал
о: трогать церковников опасно, власти за них радеют, да и брать у Лансама н
ечего Ц у любого удачливого лавочника серебра и золота вдвое больше, да
и просто войти в его дом-башню практически невозможно. Не богатства охра
няет Лансам, а собственную персону. За те годы, как он поселился в Верпене,
много нашлось бы охотников отрезать почтенную седовласую башку. Из того
же Братства Красной Свободы, скажем…
Топорик передернул плечами и сплюнул через решетку.
В углу его камеры зашевелился сумрак.
Ц Головастик! Ц радостно вскинулся Топорик, забыв даже о том, что еще ми
нуту назад, оглядевшись, никого рядом с собой не заметил.
Но это был не Головастик.
Сначала вспыхнули желтые, словно кошачьи, глаза, ярко распоровшие темнот
у, потом к решетке беззвучно подвинулся длинный и тонкий силуэт.
Топорик обомлел.
Он уже пообвыкся в темноте и теперь мог видеть того, кто стоял перед решет
кой. Человек не был высок, как Топорику показалось вначале. Роста он был ср
еднего, но прямо и высоко держал голову, оттого вид имел несколько надмен
ный: тело натянуто, как тетива лука, словно на спине этого человека что-то
этакое было и это что-то он привык прятать от посторонних глаз. Черты лица
его были тонкие и резкие: подбородок выдавался далеко вперед, длинный но
с клювом загибался книзу; волосы серые, будто седые, ниспадали ниже плеч, т
яжелые и жесткие, словно иглы, они, казалось, никогда не могли спутаться. А
глаза… тут Топорик невольно подумал о том, что это лишь в сумерках они ярк
о-желтые, а при свете, должно быть, совершенно прозрачны, как стекло. А возр
аст незнакомца вот так сразу и не определишь… Может, двадцать лет, а может
, и сорок. Лицо безбородое, кожа на нем гладкая, как у женщины…
Незнакомец Ц тело его окутывал черный плащ Ц скользнул по Топорику воп
рошающим взглядом и приложил палец к губам. Мальчик с готовностью отполз
подальше Ц в темный угол. Сердце его забилось сильнее, он не разумом, а ин
стинктом, отточенным за год ночной работы на Гюйсте Волка, понимал: нужно
замереть, не двигаясь и даже не дыша, а лучше всего вообще закрыть глаза и
не смотреть на то, что сейчас произойдет. Непонятно почему, но он был тверд
о уверен, что произойдет, хотя и не знал Ц что; но не смотреть не мог.
Незнакомец наклонился и выпрямился. В пальцах его появилась соломинка. Д
ержа соломинку в левой руке, правую он запустил в шевелюру, поискал там и р
езко дернул. Когда он вкладывал волос в полую соломинку, Топорик углядел
Ц волос почти не гнулся, точно и на самом деле был очень тонкой и длинной
иглой.
После этого незнакомец двинул раскрытой ладонью в перекрестье железны
х прутьев. Решетка загудела.
Тотчас послышались торопливые шаги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40