VadikV


38
Антон Мякшин: «Домой, во Т
ьму»


Антон Мякшин
Домой, во Тьму



«Домой, во Тьму»: АРМАДА; «Издательство АЛ
ЬФА-КНИГА»; М.; 2007
ISBN 5-93556-840-3

Аннотация

Говорят, демоны Потемья облада
ют силой буйвола, скоростью гюрзы, чутьем волка. Говорят, ни сталь, ни плам
я, ни свинец не страшны им. Говорят, они владеют магией и раны их затягиваю
тся сами собой… Говорят, один из них прошел когда-то через мир людей, изве
дав любовь и ненависть в долгих поисках своего пути. Пути домой, во Тьму.

Антон Мякшин
Домой, во Тьму

ПРОЛОГ

Уже две сотни лет весь Верпен знает: лучшие топоры, ножи и подковы Ц в куз
нице Янаса. Янас Ц это, конечно, кузнец. От роду ему сорок два года; он лыс, б
ороду бреет чисто, в жаркой кузнице работает всегда голый Ц и страшно см
отреть, как он ворочается в раскаленной полумгле, большой, темный и лосня
щийся от пота, похожий на вороного битюга. Отец Янаса был тоже Янас-кузнец
, и дед Ц Янас-кузнец, и прадед Ц Янас-кузнец. Быть бы и сыну Янаса кузнецо
м, если б не граф Пелип и его Братство Красной Свободы.
Ни о каких других занятиях Янас-младший и не помышлял, сызмальства был пр
иучен к кузне. К молотам его, правда, пока не подпускали, но и без того работ
ы хватало. С утра надо было разжигать горн: в горнило сыпать уголь, поверх
угля щепок и хвороста, поверх хвороста Ц сухих дров, и опять угля. И за мех.
А когда кожаный мех задышит хриплой грудью и от жара в ушах зазвенит, надо
бежать за водой. Воды нанес Ц за точильный круг вставать. Точил Янас топо
ры и ножи, бегал к угольщику с корзиной, ходил за городские стены за хворос
том, дрова щепил, по заказчикам с товаром гонялЦ и вдруг всему этому коне
ц пришел.
А кто виноват? Граф Пелип, да еще Ц кум Иос. Недаром маменьке этот Иос не нр
авился. Зайдет вечером, в дом не заглянет, сразу в кузню. И старший Янас, дне
вную работу окончив, из кузни не показывается. Маменька кумовьям в кузню
ужин носила, а Янас-младший бегал за кислым пивом в трактир «Хромая Собак
а».
И вот как-то в божий день, воскресенье, Янас-старший чисто умылся, надел ру
баху, штаны, накинул куртку, высокие сапоги зашнуровал, сел за стол и сказа
л:
Ц Хватит.
Маменька будто сразу поняла, о чем он: кружку молока, подавая, выронила. И Я
нас-младший понял. Только по-своему. Мол, хватит трудиться, пора и отдохну
ть. Чуть ли не неделю папенька с кумом Иосом в кузне дневали и ночевали. Ме
х хрипел, задыхаясь. Самого Янаса-младшего в кузню не пускали, и по заказч
икам ходить не надо было. Не было заказчиков. Трое приходили, да Иос их со д
вора поворачивал.
Ц Бога не боишься, Ц заплакала маменька.
Ц Бога тот не боится, кто царство Божие для себя на земле строит, а других
адовым пеклом стращает, Ц сказал папенька. Ц Не желаю червем всю жизнь
провозиться, как попы велят.
Ц Червь умирает, из его праха бабочка к небу летит, как и из греховного че
ловеческого тела Ц душа, что Поднебесье заслужила… Отринул ты Бога, Яна
с! Великий грех на тебе, а на тех, кто сманивает тебя, Ц стократный. Истинно
говорят святые отцы: близок конец света… Потемнеет небо среди ясного дн
я, низвергнется из сумрака небосвода пылающая звезда, разобьется о земну
ю твердь, зальет все огнем, разбросает семена черной смерти. Половина люд
ей умрет в муках, а выжившие восстанут друг против друга, истребляя брат б
рата, сын отца; и тогда из кровавого моря выйдет Зверь Ц обличьем человек,
Ц несущий Ключ от ночи и смерти. И наступит царство Тьмы!
Ц Попы головы вам всем морочат, вот что! Ц отмахнулся папенька. Ц Эти др
евние писания ихние они сами и придумали, чтобы народ в узде игольной дер
жать.
Ц Что ты говоришь!.. Ц запричитала маменька.
Ц Это не я говорю, а Пелип говорит. И верно говорит!
Ц Посмотришь, посмотришь Ц потемнеет небо среди ясного дня…
Ц Тьфу! И слушать не буду! Эта ваша пылающая звездаЦ вовсе не знамение Г
осподне, а небесное тело. Пролетит по небу Ц и нет его. Потому как ежели в з
емлю ударится, то землю нашу в куски разорвет, а такого быть не может никог
да… Небесное тело Ц говорят тебе! Глухомань замороченная!
Ц Опомнись, несчастный! Ц опешила маменька. Ц Какое тело у неба?!
Папенька весь наморщился, побагровел и зафыркал:
Ц Какое-какое… Такое вот. Не понимаешь, так молчи. И поумнее тебя есть.
Ц Пелип-то твой? Ц тихонько вздохнула маменька.
Ц Да, Пелип! Ц рявкнул папенька. Ц Сам Император попам служит! А Пелип н
икому не служит! Он сам человек свободный и другим хочет помочь свободу о
брести… Спаситель что говорил? Говорил: блажен, кто живет плодами труда с
воего. А попы как устроили? Четверть моего пирога себе забирают, четверть
велят в городскую казну отдать, четверть Ц Императору… Правильно это?
Янас-старший подождал, пока маменька ему ответит, не дождался, снова махн
ул рукой, полез в карман и положил на стол кожаный кошель, в котором что-то
увесисто звякнуло. Янас-младший рот раскрыл. Но маменька плакать не пере
стала, хотя и догадалась, что там, в кошеле. Так приятно только серебро звя
кать может.
Потом явился Иос. На телеге приехал. В дом не заходил, со двора папеньку вы
кликал. Потом они с папенькой грузили телегу. Маменька не смотрела, а Янас
-младший видел: связки мушкетных стволов, наконечники для копий и алебар
д, клинки мечей, пороховницы и сумки с пулями. Хвороста сверху набросали и
уехали.
Больше Янас папеньку не видел.

Своего первого Мартин убил в пятнадцать. Ненароком. Он и не хотел убивать
Ц оборонялся, да переборщил. Схватил что в руки попалось и со всей дурной
силушки ломанул обидчику по лбу. И еще раз, и еще… Потом черенок хрустнул п
ополам, а остро отточенная железная скоба кирки застряла в папашином чер
епе.
Ц Поделом, Ц сказал тогда Мартин Ц и плюнул.
А чего жалеть? Раньше папаша его уму-разуму палкой поучал, а теперь за шес
тихвостку взялся Ц плетку шестихвостую, и не плетку даже, а плетищу. На вт
орой день Мартин и не выдержал. А чтобы у городской стражи лишних вопросо
в не возникало, взял и подпалил хижину от углов. Мамаша не помешала. Мамаша
, как всегда, пьяная храпела на лавке у окна. Мартин не стал ее вытаскивать.
Зачем? Вытащит, а она на него первая доказчица и будет. Когда заполыхало гу
ще, Мартин перемахнул изгородь и припустил по задним дворам к перелеску,
за которым Ц он знал Ц тянулась дорога. Попылил Мартин по дороге и на род
ной хуторок даже не оглянулся.
В Гохсте, куда добрался к полудню следующего дня, прибился к тамошнему Бр
атству Висельников. Веселые были девочки у Висельников из Гохста, а Март
ин Ц резвым не по годам. И вскоре расцветила дурная болезнь ему рожу розо
выми шелушащимися пятнами. Петер Ухорез Ц так, кажется, звали того, кто ок
рестил Мартина Паршивым. Не простил ему Мартин обиды, не стал даже удобно
го момента ловить: вскочил, опрокинув скамью, прямо там, за столом, когда х
абар делили, Ц и всадил Ухорезу в бок длинную Ц в локоть Ц стальную игл
у. И опять пустился в бега. Петер дрянной был человечишко, но все же в Гохст
е друзей у него было больше, чем врагов.
Два года ничего не было слышно о Мартине, а потом поползли по Империи слух
и, потекли разговоры Ц сплелись в тугой ком Ц и грянули громкой славой. Н
икогда еще не являлся миру разбойник страшнее и опаснее Мартина Паршиво
го.
Да, Паршивый… Подстерегал он торговые караваны в красных песках Утенгоф
а, где ветер лижет горячим языком пологие барханы, а барханы стонут сладк
ими, будто девичьими, голосами. Потрошил зажиточных рыбарей на южных бер
егах Серебряных озер, ставил засады на лесных тропах северо-запада. Мног
о добра награбил. За девять лет изъязвил всю Империю схронами, как пьяный
Висельник ножом Ц подругу-шлюху. Тогда и время смуты приспело… Уже и отр
яды городской стражи Мартина не страшили, уже и в города он входил не таяс
ь, а открыто Ц в окружении преданных головорезов, готовых за косой взгля
д проломить кому угодно башку или всадить под ребро кривой утенгофский к
инжал… И Ц вот удивительно Ц Петер Ухорез давно уже сгнил в гохстской с
точной канаве, а по сей день никто не звал Мартина иначе как Паршивый. Не в
лицо, конечно. За глаза. Посмел бы кто-нибудь бросить эту кличку ему в лицо!
«Пар… Ц открыл бы только рот смельчак, Ц …шивый…» Ц закончил бы он уже
перед ликами небесных ангелов. Да и не нашлось бы такого отчаянного храб
реца. Не столько головорезов его боялись, сколько самого Мартина. Погань,
прилепившаяся к нему когда-то в Гохсте, все точила и точила его плоть: роз
овая шелуха потемнела и стянула кожу струпьями, струпья рассохлись в лох
мотья и осыпались, обнажив черную, морщинистую и твердую, как древесная, к
орку. Только глаза светили из черных извилин стальными синими льдинками
. Последние годы одевался Мартин в длинный монашеский балахон с глубоким
капюшоном, который никогда не снимал. И это, наверное, было еще страшнее, ч
ем если бы он выставлял напоказ свою уродливую харю. А все вместе: и беспощ
адная жестокость Мартина, и невиданная, почти невероятная удачливость в
грабежах, налетах и убийствах, и жуткий облик, как это обычно и бывает, пор
одили истории о том, что вовсе не человек Мартин Паршивый, не человек, а де
мон. Будто бы того Мартина, который впервые объявился в Гохсте, давно утоп
или в одном из Серебряных озер, или зарезали среди красных песков Утенго
фа, или повесили на крепостной стене то ли Бейна, то ли Верпена, то ли Гохст
а. Говорили еще, что демон, таящийся под именем Мартина Паршивого, способе
н пожирать души убитых им несчастных, становясь сильнее от этого… Говори
ли… Да много чего говорили… И разговоров этих не становилось меньше. Осо
бенно после того как Паршивый со всей своей кодлой присоединился к Пелип
у, нечестивому бунтовщику, и стал одним из Братьев Красной Свободы.

Вел Мартин Паршивый к Пелипу в город Бейн три сотни человек; вел и не довел
. У самого Бейна, на переправе через поганую речонку в сто шагов шириной, в
стретили его имперские аркебузиры. Народ у Мартина отчаянный, но аркебуз
иров было тысячи полторы. Рванулся назад Паршивый, хотел было уже отдать
своим приказ: рассыпаться по лесам, но вспомнил: за час до того проходили м
онастырь Святого Великомученика Патрика. Решил наудачу до монастыря, чт
обы там отсидеться… И не прогадал: как раз ворота были открытыЦ туда воз
с рыбой въезжал, а по бокам монахи с дубовыми дубинами и пиками собирали д
ары от паствы. Втекли три сотни в монастырь, и закрылись ворота. Аркебузир
ы встали у стен.
Это было аккурат две недели спустя после того, как в жаркий июльский подд
ень вдруг налетела на солнце тьма и через небывалые дневные сумерки проч
ертила огненный путь хвостатая красная комета. Все, как попы обещали, слу
чилось. Все это видели, вся Империя видела. И Янас тоже. Испугался, конечно,
но страх скоро прошел. Очень уж быстро знамение закончилось. Мгновение
Ц и небо уже чисто, солнышко выкатилось желтым колесом… И никакого огня,
заливающего землю, никакой черной смерти. И никто от пылающей звезды не п
острадал. Напротив: городской дурачок-нищий Карл Маришаль, по базарным д
ням на потеху толпе предававшийся рукоблудию близ конной статуи Импера
тора, от потрясения неожиданно вошел в ум. Местный каноник его приодел, ум
ыл, к причастию привел и взял в услужение. Звонарем стал Карл. Может быть, п
рав был папенька, повторяя слова нечестивого графа о том, что ничего стра
шного в пылающей звезде нет?..
…А монахов в монастыре Святого Патрика Мартин Паршивый тогда, конечно, п
еререзал. Но не всех. Приора аббатства отца Флаву, того самого, который в п
рошлом году, в сезон великой засухи, по старому обычаю жабу крестил, чтобы
Господь ниспослал дождь, отца Флаву и еще с десяток черных вытолкали на с
тены, и сам Мартин, держа одной рукой нож у Флавиного горла, а другой, сжато
й в кулак, потрясая, прокричал, что через пять минут вся оставшаяся черная
братия будет болтаться на воротах на собственных кишках, если имперские
псы не отступят.
Псы отступили. Но Мартин Паршивый вовсе не был дураком, и ворота открыват
ь не велел. Там ведь, под Бейном, леса, леса вокруг… И правда, когда стемнело
, с колокольни углядели огоньки костров меж деревьев. Засел Паршивый в мо
настыре. Через каждые полчаса гудел монастырский колокол так, что, навер
ное, и в Бейне было слышно. Но Пелип опоздал. А быть может, и вовсе не спешил,
кто знает. Две тысячи имперских всадников прошли близехонько от Бейна, с
оединились с аркебузирами и подожгли монастырь с четырех сторон. Тогда и
открыли ворота… Мартин Паршивый, схватив факел, прыгнул в пороховой пог
реб, где тюленями лежали черные монахи, связанные по рукам и ногам, а уцеле
вшую в резне сотню Красных судил его преосвященство епископ Симон. Через
одного Ц в рудники к морю, а оставшихся Ц предать смерти, и тела для пуще
й назидательности развесить за ноги вдоль Верпенской Императорской до
роги.
Сильно обиделся епископ за монахов, и потому многие повешенные оказалис
ь полуживы и мучились многие сутки. Городская стража из сострадания доби
вала их, так как большинство казненных были родом из Верпена. Янасу-кузне
цу и куму его Иосу повезло Ц они умерли быстро.
А вот Мартина, говорят, видели после этого в рядах Красного Братства Ц и н
е раз видели. То ли удалось ему как-то уцелеть в дыму и пламени порохового
погреба, то ли… верны были слухи о том, что вовсе не человек он и человечес
ким оружием его не убить.

Все это рассказывал Ганс по прозвищу Коротконогий, старшина городской с
тражи. Он все чаще заходил по вечерам к маменьке, потому что серебра в коше
ле, оставленном Янасом-старшим, хватило ненадолго. Кузница полгода стыл
а, и, когда ветер врывался через незапертую дверь, казалось, что недвижные
мехи чуть слышно вздыхают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40