- Давай, «Барон», вот так, большая детка, тебе это по плечу, почти на месте, давай, давай, давай, поехали, нет проблем, почти пришли, ну же, парень, валяй, «Барон»!
До земли не более сотни футов, на хорошем шоссе спортивный автомобиль легко обогнал бы замедлившийся самолет, но для Николь ско­рость все равно оставалась чересчур высокой. Чуть приподняв нос «Барона», она одним брос­ком одолела последний отрезок спуска и тут же чертыхнулась, когда внезапный порыв ветра в сочетании с экранным эффектом - воздушной подушкой, образовавшейся от сжатия воздуха между крыльями и землей - резко подбросили самолет кверху, дав крен на сторону. Больше некогда нежничать или беспокоиться о послед­ствиях. Николь совсем заглушила двигатель и выжала штурвал вперед до упора. «Барон», в мгновение ока превратившийся из самолета в кирпич с колесами, рухнул, одним махом одо­лев последние двадцать футов, и грохнулся о землю с такой силой, что шасси и зубы Николь одновременно лязгнули, а ее саму резко вдавило в сиденье. Самолет лениво подпрыгнул, - «Бог весть, что такой удар сотворил с амортизатора­ми, просто чудо, что стойки шасси выдержали, не сломались, не прошили крылья насквозь, слава Богу, что «Бич» выстроил эту зверскую машину на славу», - и вперевалочку прокатил­ся еще сотни три футов, прежде чем совсем ос­тановиться.
Николь понимала, что должна покинуть ка­бину, убежать от самолета как можно дальше, просто на случай, если что-нибудь решит взо­рваться, но ее вдруг охватила неколебимая уверенность, что ничего не случится. Самолет изо всех сил старался спасти ее, и покинуть его те­перь - сродни предательству. Выключив все тумблеры, она послушала, как затихает, пони­жаясь, вой электроприводов, взглянула на погасшие циферблаты и дисплеи, ласково, с бла­годарностью похлопала по приборной доске, пробормотав: «Спасибо, самолетик», а уж после отстегнула привязные ремни, поморщившись от боли. Крепкие ремни стерли кожу на ключицах до крови, пока самолет швырял ее туда-сюда. Однако Николь порадовалась перевязи крест-накрест; со стандартными ремнями было бы го­раздо труднее, а то и просто невозможно дотя­нуться до ручек управления в дальнем углу ка­бины.
Распахнув люк, она не стала опираться ногой о крыло, а просто присела на трап, задержавшись лишь для того, чтобы запахнуть летную куртку поплотнее, спасаясь от удивительно холодного ветра, а затем развернулась, чтобы вытянуть ноги во всю длину и нагнуть лоб почти к самым ко­леням, избавляясь от сводящей спину судороги. Вдали послышался улюлюкающий вой сирен мчавшихся к самолету аварийных машин, почти заглушённый пронзительным верещанием чудо­вищных винтов «Сикорского».
Она без сил съехала на землю в тот самый миг, когда подоспели первые «Пылкие папаши» - по­жарники в сверкающих огнеупорных скафандрах, позволяющих без особого риска разгуливать в самом сердце жуткого пекла, - притащившие мощные пенные огнетушители. Они не понадо­бятся, а вот врачу дело найдется.
Николь поморщилась, когда докторша осто­рожно потрогала шишку у нее на голове, идущую вдоль линии волос от уха, где кронштейн микро­фона оставил рваную рану.
- А я-то думала, что это небьющийся плас­тик, - проворчала Николь.
- Напишите производителям, - невозмутимо отозвалась врач. - Жуткий ушиб. Что вы види­те? - осведомилась она, поднимая палец перед носом Николь.
- Палец, в фокусе.
- Следите за ним. - Она принялась водить пальцем вверх, вниз, в стороны, а Николь по­слушно следовала за ним взглядом. - Как вы себя чувствуете?
- Выжатой досуха. Все болит и ноет.
- Устали?
- Полет выдался долгий, даже до аварии.
- Не исключена контузия. Мы отвезем вас в госпиталь, чтобы оказать первую помощь.
- Потрясно.
- Послушайте, лейтенант, я ведь не виновата.
- Я тоже.
При виде куртки Николь приехавшее на авто­мобилях начальство - пара представителей воен­ной полиции и один из дежурных офицеров, майор, удивленно приподняли брови. Лишь не­многие из старших офицеров удостоились подоб­ных курток, не говоря уж о юных пилотах, у ко­торых молоко на губах не обсохло. Николь вру­чила ему идентификационную карточку и сопроводительные документы, и тот сунул их в порта­тивный считыватель, висевший у него на плече.
- Да уж, лейтенант, заявились вы с шиком, ничего не скажешь, - изрек он, возвращая до­кументы.
- Я этого не планировала, сэр, уж поверьте.
- Вас хочет видеть полковник Сэллинджер, - начальник Гражданского испытательного авиа­центра. «Должно быть, - не без горечи подумала она, - чтобы дать мне под зад коленкой за подоб­ный высший пилотаж». Сэллинджер был от нее не в восторге во время пребывания Николь здесь в роли вице-командира при Гарри Мэконе, с жаром во всеуслышание протестуя против особо­го обхождения, как он считал, которым удостаи­вал Николь его друг.
- Сперва я предъявлю на нее свои права, майор, - возразила врач. - Боссу придется по­дождать, пока мы ее подлатаем.
- А что будет с моим «Бароном»? - поинте­ресовалась Николь, и майор обернулся к коре­настому человеку с обветренным лицом и лыч­ками старшего сержанта на погонах комбинезона.
- Что скажете, Кастанеда?
- Посадка была жестковата, майор, - с мяг­ким испанским акцентом отозвался тот, сидя на корточках под двигателем, - но эти старые звери рассчитаны и не на такое. Мы без труда докатим его до ангара и затащим на стапеля, а уж после похлопочем о нем.
- Спасибо, Рей, - сказала Николь. Тот пожал плечами и уверенно улыбнулся, словно в предвкушении удовольствия.
- Майор, - проговорила врач, - если у вас больше ничего нет, то мы с лейтенантом тронемся.
- Забирайте ее, Адани. Но как только вас при­ведут в порядок, лейтенант, неситесь в кабинет полковника Сэллинджера на всех парах, ясно?
Николь заставила себя вытянуться в струнку и стремительно вскинула руку в салюте. Майор ответил тем же. Она подождала, пока он вернется в машину и умчится, а после пробормотала:
- Его-то какая муха в задницу укусила?
- Середняк на служебной лестнице, - рас­смеялась докторша, - потративший массу време­ни и сил, чтобы добраться до нынешних высот...
- И недолюбливающий юных сорвиголов, якобы нащупавших более быстрый путь к успеху?
- Я этого не говорила.
- Если бы он только знал!.. - тряхнула го­ловой Николь.

2
Лишь много позже, когда шок сменился болью, лишь отчасти приглушенной простейши­ми медикаментами, Николь начала излагать слу­чившееся, собирая воспоминания по кускам, со­ставляя из разрозненных фрагментов последова­тельное, связное целое.
И тогда ее охватил гнев.
Она находилась именно там, где должна - на трассе, по плану, следуя по графику, заявленному и одобренному еще за неделю, и наверняка была отмечена, если не на экранах местных региональ­ных Центров, то в Главном региональном графи­ке уж наверняка. А какой-то головотяп, сукин сын, выскочил, как черт из табакерки, откуда-то сзади-снизу, где даже ее бортовой радар не имел ни малейшего шанса засечь его, вымахнул из-за гор, скрывавших его от всех наземных радаров, и с ходу подшиб ее ударной волной, едва не от­правив к праотцам.
Когда она добралась до штаба, приняв душ и переодевшись в чистую форму, гнев перешел в раскаленную добела ярость, пронзительно-интен­сивную, как факел ацетиленового резака. И тут обнаружилось, что полковника Сэллинджера нет на базе, и вернется он лишь поздно вечером. Голод донимал Николь, и, оставив у адъютанта весточку для полковника, она села на рейсовик «Розамунда» - главное средство транспорта в одноименном городишке среди пустыни - и вышла у парка Хэпа Арнольда, названного в честь якобы величайшего начальника штаба в истории ВВС, командовавшего во время второй мировой войны вплоть до 1946 года, когда военно-воздуш­ные силы стали отдельным родом войск.
Зелени в парке не так уж много; он стал пред­метом несколько извращенной гордости обитате­лей базы, сохранив в неизменном виде доистори­ческий пустынный пейзаж. Тропинки ведут прочь от дороги, проходя между двумя шеренгами стоя­щих самолетов - исходных образцов, прошедших испытание в небе над пустыней, начиная от «Белла Х-1». Тут есть любые модели - от самых прими­тивных по конструкции до поражающих воображе­ние; некоторые с виду кажутся просто не способ­ными оторваться от земли, зато другие будто рвутся в полет. О большинстве из них Николь читала, слышала или смотрела видеоматериалы, а на двух-трех даже летала сама. Если на Луне ее любимым местечком была Орлиная Площадка, то на Земле - этот парк. Здесь можно наяву увидеть времена, когда Эдвардс существовал чуть ли не понарошку, а безумцы, воцарившиеся на самом краю света, творили невозможное, терзая машины - воплоще­ние последнего слова техники на тот момент и ус­певавшие безнадежно устареть уже назавтра, - и грань между тем и этим светом была так узка для них, что решившиеся подойти к ней чаще всего погибали. Когда Неведомое было неведомым во­истину.
А теперь гребни холмов возносятся и опадают, будто океанские волны, буквально утыканные домиками, деревьями и даже - о, Господи! - газо­нами; словом, всеми приметами поселения солид­ной коммерческой компании, вплоть до школ, ма­газинчиков и прогулочных зон. Николь попыталась вообразить, каково тут было Йийджеру и Ридли, Кроссфилду и Кинчело в первые сумасшедшие годы, когда они были практически предоставлены самим себе и ходили по самому краю. Затем она обратилась мыслями к последовавшему довольно скоро периоду, когда пилотов хоронили чуть ли не каждую неделю, и задумалась о том, не слишком ли высока была цена познания.
Пока она предавалась раздумьям, солнце со­всем закатилось, и день почти угас, напоминая о себе лишь разноцветьем красок над самой линией горизонта, постепенно переходящим в глубокую синеву сумерек. На востоке замерцали звезды, хо­лодный ветер заставил Николь поднять воротник куртки и пожалеть, что под курткой нет ничего потеплее рубашки с короткими рукавами. Вещи остались на борту «Барона», и Бог знает, куда его задевали теперь. С неудовольствием фыркнув, она зашагала через парк к поросшему травой при­горку, на котором особняком стояло неказистое здание. К нему вела дорога, хотя она вроде бы должна быть закрыта для транспорта. Приличный и достойный путь к «Сорвиголовам» лежит через парк. Мимо самолетов. Тогда приходишь на место, проникнувшись ощущением времени и перспективы.
С виду клуб ничем этаким не выделяется - ни снаружи, ни внутри. Потрепанный непогодой, невзрачный, потому что изрядная часть пошед­ших на строительство материалов была либо по­добрана где-нибудь на дороге, либо выпрошена, либо украдена. Его выстроили пилоты, и никто не знал, кто или когда затеял строительство - оно как бы началось само собой, в некий момент, когда... все это и началось. Летчики стали соби­раться здесь, на пригорке с видом на парк и об­ширное сухое озеро за ним, потягивая пиво и поджаривая шашлыки, мясо-гриль или гамбурге­ры, болтая, выхваляясь друг перед другом или бе­седуя о работе. Затем место пикников обзавелось чем-то вроде стен и навеса, став этаким укрытием от непогоды, выстроенным из всякого непригод­ного к употреблению хлама. Постройка мало-по­малу разрасталась, пока там не появился самый настоящий, без дураков, ресторан. Одним из тра­диционных элементов, сохранившимся здесь с прежних дней, от развалюхи под прозвищем «У Панчо», осталась стена за стойкой бара, увешан­ная фотографиями погибших людей и самолетов, погубивших их.
- Слава героям-победителям! - крикнула барменша, едва Николь переступила порог заве­дения и всмотрелась в сумрак, взглядом отыски­вая знакомых.
- Хоть ты-то не доставай!
- За что купила, за то и продаю. Я подхва­тываю слухи, потому что мне не все равно. К тому же я чертовски тобой горжусь.
Николь приподняла стакан, тостом выражая свою признательность. Сью, едва-едва пяти футов ростом, всю жизнь воевала с собственной фигу­рой, но никак не могла добиться изящества, тре­буемого модой. Молва приписывала ей бог весть какие похождения, окутывая ее прошлое покро­вом романтической тайны, хотя все до единого понимали, что все это бред сивой кобылы, пото­му что ни один человек не мог пробраться на базу, минуя дотошную проверку службы безопас­ности ВВС и ФБР. Кое-кто даже полагал, что Сью и сама осведомительница. Она перебралась на запад давным-давно, начав свою карьеру в ка­честве бухгалтера-бармена, но мало-помалу при­брала «Сорвиголов» к рукам. ВВС были не в пре­тензии, поскольку под ее руководством заведение стало давать приличный доход; клиентам же это пришлось по душе, поскольку она заправ­ляет здесь, как у себя дома, обеспечивая по­сетителей великолепными кушаньями, разда­вая советы, даже если о них не спрашивают, и время от времени помогая разобраться с на­логами и бюджетом.
- Голодна? - с ходу осведомилась она у Ни­коль. Увидев ответное пожатие плеч, Сью издала короткий, лающий смешок. - А я-то думала, вы, асы в синих кителях, приучены к решимости.
- День выдался нелегкий, так что ж мне сказать?
Тут Николь облапила пара мощных рук, и ба­совитый голос пророкотал прямо в ухо:
- Бу-бу-бу!
- Рамси, ну, ты обольстителен, как всегда.
- Когда речь заходит о тебе, лейтик, я не могу удержаться, - отозвался майор, ленивая улыбка и классические черты которого делают его объ­ектом внимания всех встречных женщин, одетый точь-в-точь в такую же кожаную куртку, как Ни­коль. Получив имя от отца, служившего в ва­шингтонском береговом патруле, а внешность и природную грацию - от матери-тосканки, Рамси Шеридан в общении всегда ухитряется хранить те же спокойствие, небрежность и внешнюю не­возмутимость, которые заработали ему славу одного из лучших летчиков-испытателей Центра.
- Ты уже входишь в поговорку, как спасательница жизней и техники, - продолжал он, одной рукой обнимая ее за плечи, а другой при­нимая бокал с «Пароходным якорем», который налила ему Сью.
- Намек, что я по любому поводу - в кусты?
- Нет, серьезно, Николь, у нас затевается игра, но не хватает человечка до комплекта.
- Прощупываешь почву, Рамси?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38