Наташка рыкнула на неразворотистых продавщиц и выплыла в коридор.
Пачкун выбрался из кабинета в сей же миг, будто караулил, оглядел мазаные
зеленой масляной краской стены в подтеках и выбоинах, прошел в дальний
конец коридора, поправил свиную тушу на крюке в полуоткрытой холодильной
камере, вернулся к Наташке. Вытер руки о халат, зажал ладонями обе
Наташкины щеки и любуясь, то отстраняясь на два шага, то почти прилипая к
завсекцией, шепнул:
- Попаримся в субботу, апосля трудового дня?
Наташкины ресницы, от природы длинные и пушистые, да еще наращенные
тушью, плавно прянули вниз в знак согласия.
Дон Агильяр продолжил:
- Только ту, что в прошлый раз, не волоки. Дурасникову такая может
сгодиться, а тут другой клиент предвидится. Пороскошнее надыбай, после
сеанса как всегда, продуктовый презент в размере кошта на отделение времен
ВОВ, в месяц не сожрет, а может, еще что обломится. Мужика на полку
приглашаю не случайного, по меховому делу...
Парфентьевна многословием не отличалась.
- Будет, - только и сказала, и Пачкун знал: непременно будет, и
высший класс.
- Ну вот, - выдохнул начмаг. Он снова обрел величие и скомандовал, -
вели Галоше в коридоре светильники протереть, аж мохнатятся, как пылью
заросли, черт-те что! - он повысил голос, заметив ненавистного человека,
не игравшего в общезаприлавочные игры, робкую девчонку Милу из торгового
училища, недавно присланную и уже намеченную Пачкуном к увольнению. -
Распустились!! - грозно пророкотал Пачкун.
Завсекцией Дрын со школьной покорностью вытянула руки по швам, бедная
девочка Мила прошмыгнула мышкой, про себя ужасаясь строгости директора.
Пачкун подмигнул Наташке, завсекцией заискрилась улыбкой, не
подумаешь, что изнутри злобой окатило: не любила Наталья Парфентьевна
Милу-малолетку, не за честность, за мордашку - так и липли к ней взоры
мужиков с возможностями, и даже бедолаги в кроликовых шапках бросали
затравленные инженерские взгляды, не забывая скоситься на стрелку весов,
механически проверяя правильность приобретения трехсот граммов колбасы.
Девочка ускакала по ступеням, ведущим в хлебный отдел, Дон Агильяр
подпер ладонью тяжелую Наташкину грудь, жиманул раз, другой и прыснул
по-мальчишечьи:
- Сопля! Заигралась в честность, переросток. Дурища и только. Может
ее в баньку приглусим?!
- Рано, - Наташка отодвинулась, - пока рано, - погрузилась в себя, в
давние обиды, - как ни кобенится - треснет, жизнь свое возьмет.
- Ой, возьмет! - Пачкун блеснул сединами в неверном отсвете
полуслепых ламп. - Про баньку имей в виду, - и углядев, что в Наташке
заворочалось недоброе, утешил: - Я тебе кой-че припас.
Злость мигом улетучилась. Завсекцией проняло дрожью долгожданного.
Наташка скакнула на цыпочки и чмокнула Пачкуна в красногубый, будто
постоянно вымазанный вишней рот.
Мясник Володька Ремиз как раз появился с наточенным топором в левой
клешне, отсверк прыгнул по серебристому лезвию, отразился в стальных
глазах мясника, неравнодушного к Наташке. Пачкун раскладку сил оценил
мгновенно и, не желая упускать возможности лишний раз показать кто есть
кто, напористо, хотя и не без опаски - все ж топор, да руки словно литые -
наставил:
- Володь, ты что-то собственной клиентурой пооброс... не слишком?..
Смотри, накликаешь лихо...
Ремиз переложил топор в правую клешню, надулся, собираясь возразить,
но появился его напарник по рубке мяса, Мишка Шурф, умевший всех замирять
и даже видом своим недопускающий и малых ссор. Мишка Шурф, по одежке судя,
явился только с приема в посольстве, на пальце крутились ключи от машины.
Мишка знал, что опоздал недопустимо, но знал также, что Пачкун его любит
за сметливость и неунывающий характер, и приспускает свой директорский
гнев на тормозах.
- Граждане! - Мишка отвесил шутовской поклон. - Что за шум в
благородном семействе? - Чернокудрый мясник обнял за плечи Ремиза и
Наташку, почтительно кивнул Пачкуну и затараторил очередной анекдот,
таскал их в памяти без счета. Через минуту Наташка хохотала до слез,
Пачкун довольно ухал, и даже Володька Ремиз скроил ухмылку и, оттаивая
постепенно, упрятал топор за спину.
- Миш, - Пачкун в роли отца родного не без радости оглядел своих
присных, - ты мне болса-ликера обещал и конфет на подарок, Моцарт, как их
там?
- Моцарт кугель, - с готовностью подсказал Мишка Шурф.
- Так как? - Пачкун сложил лодочкой холеные кисти и все увидели, что
у директора исчез любимый перстень с указующего пальца. О продаже не могло
быть и речи, выходило, Пачкун со всей серьезностью ринулся в борьбу за
скромность в быту.
- Бу сделано. - Мишка взял под козырек, уверовав, что ему прощается
любое фиглярство.
- И вот что, орлы. Время сложное, перестроечное, полагаю на тачках
мотаться на работу не с руки. Засветка лишняя. Если лень в метро
мытарится, черт с вами, ставьте в двух кварталах и шлепайте пехом. Все!
Усекли?
И Ремиз, и Шурф, и Наташка всегда отличали, когда перечить
требованиям Пачкуна бессмысленно и опасно; вопрос с машинами отпал раз и
навсегда. Наташка затосковала: удобно получалось после рабочего дня
забросить улов на заднее сидение к Шурфу или Ремизу и попросить добросить
до ближайшей стоянки таксомоторов.
Пачкун выждал, пока не исчезли Володька Ремиз, потом Наташка, и
только тогда в лоб припер Мишку:
- Тебе начало рабочего дня не интересно? Не писано?
Мишка улыбался, ценил, что не устроил ему Пачкун прилюдную выволочку,
с готовностью повинился, сразу учуяв, что гнев Пачкуна показной, для
порядка, и тут же перевел разговор на иноземельные конфеты и ликеры.
Сверху доносился привычный ор продавщиц, изгоняющих за пять минут до
закрытия на обед настырных покупателей. Пачкун покачал головой: и чего
рваться? Хмыкнул, давая понять Мишке, что и он не лишен сострадания,
прислушался к шуму, скатывающемуся по ступеням в подвал.
- Подхарчиться народ желает, а тут перерыв. Непорядок... - Пачкун
умолк, соображая, не выйти ли с предложением отменить перерыв и в миг
представил, как благолепие разливается по обычно сумеречному лицу
Дурасникова, напряженному, настороженному, будто его обладатель за все в
ответе, а не печется по большей части, как бы не замели. Замели?.. Откуда
и всплыло стародавнее пугало-слово. Таких, как Дурасников, редко метут,
скорее пересыпят совочком бережно в другое ведро с глянцевой вывеской,
оповещающей, что за невиданной важности учреждение тут притаилось.
Мишка Шурф воспользовался задумчивостью вышестоящего и ускользнул,
вихляя задом. Пачкун смотрел вслед Шурфу и размышлял: точь-в-точь, как я
двадцать лет назад, жадный до жизни и ощущений, это хорошо, с такими
работать одно удовольствие, вообще народец подобрался слаженный, не
бузотерили, вкалывали дружно, а вечером после закрытия расползались кто с
сумками, набитыми доверху, кто с наличностью, в зависимости от нужд данной
персоны.
Пачкун вернулся в кабинет, полистал брошюру, густо исчерканную
красным карандашом. Директорская рука старательно обводила куски текста,
рекомендующие, как лучше все обустроить на современном этапе. Пачкун
готовился к собранию, не исключая, что прибудут кураторы из райкома.
Принимал отлаженно, гвоздь программы - сувениры, упакованные под
мастерским доглядом Наташки, но и докладу следовало уделить время, правила
игры есть правила...
Пачкун отодвинул стул, поднялся, приблизился к зеркалу с трещиной,
нарочно не менял, пусть видят: руководящее напряжение столь велико, что
недосуг думать об уюте. Пачкун изучал серебро волос отраженное в
зазеркалье:
- Товарищи! Наше предприятие, - выдох, - наш магазин переживает
известные сложности, как впрочем торговля повсеместно. - Оглядел в
амальгамной пустоте притихшие ряды. - Тем не менее, руководствуясь
указаниями вышестоящих организаций и партийных органов, - поклон, вернее
учтивый безподхалимный кивок в сторону кураторов, млеющих в ожидании
даров, - нам удалось выполнить план по всем показателям, хотя и не без
напряжения сил. Однако, не желая умалять заслуг коллектива, хочу
сосредоточиться на нерешенных проблемах, памятуя, что самоуспокоенность -
верный путь к срыву плановых показателей! - Пачкун подмигнул себе,
растянул губы в улыбке, отражение пришлось как раз на трещину,
перерезавшую рот директора так, будто его хватил удар...
Дурасников не любил выезды в народ, особенно пенсионные партсобрания:
начнут клевать да совестить, словно перед ними мальчик для битья. Колька
Шоколадов въехал во двор, подал машину к подъезду, ведущему в подвал с
актовым залом. Двор привычно запущенный: снег не убран, ржавые водостоки,
побитые стекла парадных, испещреное гвоздями и ножами дерево входных
дверей, на тронном месте, посреди двора мусорка в пять ящиков, смердящая и
ублажающая туповатых голубей, вездесущих кошек и востроглазых важных
ворон.
Дурасников подумал, что шепнет не злобно, а с участием зампреду,
отвечающему за коммунальные нужды: что ж, брат, у тебя... А потом решил:
мне-то какое дело!
Высший класс управленца с пониманием в том и состоял, чтоб не лезть в
чужие дела, но и к своим не допускать. Ежели кого намечено в жертву
принести, не зевай, наваливайся, припоминай и неубранные горы снега и
вонючие кучи мусора по соседству с ребятней, а если сигнала - ату
виноватого! - нет, помалкивай, без тебя разберутся.
Колька Шоколадов выбрался из машины, протер лобовое стекло, постучал
по скатам носком мягких - не кожа, лайка - сапог, залез на привычное
сидение, нежно притворив дверцу.
- Коль, - шутейно поинтересовался Дурасников, - у меня физия в
порядке?
Шоколадов покорно повернулся, рассмотрел шефа пристально: не в
порядке! видать вчера заквасил водяры от пуза, но правды никто не
добивался, просили утешения, поддержки, и Шоколадов серьезно, не допуская
и намека на издевку, подтвердил:
- В отличной форме, Трифон Кузьмич.
Дурасников не верил Шоколадову: пройда, битый малый, а все ж приятно,
когда подыгрывают в такт. Зампред отцепил ремень, огладил круглящееся под
ратином брюхо, вылез в чавкающее месиво. Не встречают, черти! Рано прибыл,
что ли? Упаси Бог, если не все собрались, ждать его персоне не к лицу.
Обычно-то всегда припозднялся на четверть часа, стремительно проходил меж
рядов, как человек занятый до чрезвычайности и все же урвавший минуту для
общения с народом. Играл в демократа Дурасников не хуже других, а может и
лучше, поднаторел, нужное дело и пригождается умение сыпать улыбками при
общении с начальством; и растерянность искренняя, отточенная на встречах с
народом, иногда лучше выручает, чем уверенность и хватка. Живу вашими
заботами, - хотелось с трибуны выкрикнуть Дурасникову, - так же, как вы,
страдаю от беспорядков, так же иногда испытываю сомнения и отчаяние, и
мучительно думаю: когда ж это кончится?
Трифон Кузьмич умел плести словесные узоры, умел и взгрустнуть и
зайтись праведным гневом, умел кручинно подпереть подбородок кулаками,
умел метать обличительные молнии чаще без фамилий, но... вызнав шаткость
обвиняемого, уязвимость, охотно переходил на личности. Дурасников многое
умел, особенно удавалось ему игра в смертельную усталость нестарого вроде
человека; в такие минуты отечность под глазами, красные веки от
непрестанных гульбищ только выручали, убеждая простофиль в зале: вот
труженик, рук не покладающий, вот избранник народный, готовый в огонь и
воду за интересы людские.
Водились разнокалиберные бузотеры в притихших поначалу залах,
Дурасников не сейчас заприметил, что немало вывелось злобствующих
неверцов, коих не проведешь на мякине. Ничего, потерпят! Перебьются! К
тому же злобствующие, повитийствовав на собрании, часто сами впадали в
панику от собственной смелости и затихали; воистину не кусает та, что
лает. И это учитывал Дурасников, и ленность большинства, и более всего
опасался не гневливых, а уравновешенных, отчаянно решимых, будто
переступивших грань боязни за себя, напоминающих смертников, гибнущих за
интересы дела. Такие не орут, такие улыбаются и говорят тихо и медленно.
Дурасников прошел меж рядов, забрался на сцену, уселся за стол рядом
с тремя седоголовыми партийцами довоенного набора, уселся робко, будто
испрашивая у старших разрешения сесть в президиум столь высокого собрания.
Секретарь партбюро склонился к Дурасникову и притихший зал наблюдал
неслышный обмен мнениями о вещах, как видно, наиважнейших. И никто из
присутствующих не мог догадаться, что секретарь поведал Дурасникову:
"Скверная погода", а зампред ответствовал: "Скоро весна, передохнем", и
оба расплылись в улыбке.
Апраксин сидел в первом ряду. Дурасников оказался как раз таким, или
почти таким, как представлял Апраксин, вроде инкубатора, как похожи, ну
один в один, сейчас начнет слова коверкать и тискать графин с водой.
Апраксин - журналист на вольных хлебах - чинодралов не любил, и нелюбовь
эта включала множество составляющих.
Дурасников скользил взором по залу, иногда улыбался совершенно
незнакомым людям, и у присутствующих создавалось впечатление, будто
зампред многих знает лично, что и давало его фигуре искомую доступность.
Дурасников наполнил стакан водой, выпил, почавкивая, утер губы платком,
снова улыбнулся в зал.
...Я такой же, как вы, также маюсь в очередях, также годами ловлю
мебель, также обиваю пороги в ожидании путевок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46