Запотело враз.
Васька вскочил, сгреб Лильку, в сердцах отвесил ломовую оплеуху.
Лилька дико взвизгнула. Мужик-храпун на диване ожил, свесил ноги,
озираясь, не ведая по первому проблеску сознания, где обретается, кинулся
к Помрежу - обидчику души компании Лильки Нос.
Васька коротким тычком стального кулака пробил храпуна, брезгливо
наблюдая, как горе-защитник рушится на пол.
- Убрать все, сволочи, к шести утра! И чтоб к семи ноль-ноль духу
вашего не было. Мертвецу, когда проспится, на вашем месте я бы морду
набил.
Васька покинул холл, сбежал на свой этаж, долго не приходил в себя,
душило негодование. Так испоганить ночь, расскажи - не поверят.
Не успел лечь, как по лестнице спустился мертвец. Виновато ввинтился
в приемную, прилип к краю стула, начал извиняться. Васька вознамерился
перебить: мол, чего виниться, каждый может умереть, дело житейское, но
рожа мертвеца отталкивала, припоминался жирный живот и все, что ниже; от
омерзения Помреж повернулся спиной к кающемуся грешнику и процедил сквозь
зубы:
- Пшел вон! - и от грубости, могущей подвинуть мертвеца на
непредвиденные действия, на всякий случай сжал кулаки, и совсем изумился,
когда мужик потопал к стеклянной двери, смущенно бормоча:
- Ну, товарищ, товарищ, я же не нарочно! Товарищ...
- Еще б нарочно научились дуба давать, - прикрикнул Васька, - чтоб
тогда твориться стало!
Уткнул голову в подушку, и вдруг сон утешил настрадавшегося сторожа
быстрым приходом, отрезал Ваську от мира, отогрел, осыпал сновидениями,
наделил мерным дыханием с посапыванием и так голубил до утра.

Мишка Шурф тщетно умасливал Акулетту. Ночь выморозила пустынные
улицы, редкие машины проносились, как диковинные существа, не
притормаживая, похоже никем не управляемые. Зеленый глаз однажды мелькнул
вне пределов досягаемости, другие не появлялись. Акулетта была самой
неприступностью, будто Мишка совершенно незнакомый человек, поджимала
губы, выказывала каждым жестом презрение к словесам кругами обходящего ее
приставалы.
Шурф предпринял последнюю попытку и поймал себя на давно не
случавшемся: не на шутку распалился, завела подруга... Препятствия бодрят!
Похлопал по бедрам, пытаясь согреться, наскреб напора еще на один заход,
изумился, что, изменяя договоренности с собой же, предпринимает уже третий
- нет, четвертый окончательный штурм.
Акулетта первой углядела приближавшуюся машину, шагнула с тротуара,
даже не протягивая руки, рассчитала, что сам вид ее не может оставить
равнодушным.
Мишка с тоской наблюдал, как машина замедляла бег, как ткнулась в
невидимую стену прямо у ног Акулетты. С ума сошла! В машине мужиков полк,
едва не выкрикнул мясник, но дверца уже захлопнулась, и путешественники с
непроницаемыми лицами умчали Акулетту.
Шурф перебежал дорогу, нырнул в купающийся в кромешной мгле сквер.
Ночь преображала все: и деревья, и голые клумбы, и фонари, и газетные
витрины, и расклеенные на тумбах нестерпимо яркие при дневном свете, а
сейчас тусклые афиши. Мишка подумал, что надо крепко стоять на ногах,
чтобы без тени раздумий нырнуть посреди ночи в машину с четырьмя ездоками.
Вдалеке на противоположном конце аллеи мелькнула тень, прохожий медленно
приближался к Шурфу. Кто бы это мог быть? Куда и зачем продвигается? Мишка
невольно поднял воротник, поежился, сжал связку ключей, здорово
утяжеляющую кулак.
Человек миновал мясника, в его взоре похоже мелькнуло: кто же это
вышагивает мне навстречу? Куда и зачем?..
Мишка голову бы дал на отсечение, что упрятанные в карманы кисти
встречного, скорее всего, сжаты в кулаки. Всеобщая враждебность, посетовал
мясник.
Акулетта меж тем притиснулась к смотрящему прямо перед собой мужчине
на заднем сидении, деловито указала адрес.
- Не страшно? - участливо поинтересовался сосед Акулетты.
- Чего бояться? - встрял водитель, - мы друг друга вечность знаем.
Акулетта кивнула Лехе-четыре валета. Сосед расхохотался:
- А я-то возмущаюсь, ишь, наглючка, ни здрасте, ни прощай, ни куда
путь держите? сразу адрес врубает меж глаз, а мы уж полтора часа колесим
по разным надобностям. Приустали. Надо ж... - не успокаивался неожиданно
говорливый сосед, - в таком городе, в разгар всеобщего ночлега налететь на
знакомца.
- Подумаешь, - уточнил Четыре валета, - ее пол-Москвы знает.
- Три четверти, - поправила пассажирка, а дальше полилось: помнишь?..
Отвертку? Укатила... в Эдинбурге теперь обретается, находка для Шотландии.
А Марочка в Бремене. Помнишь, представлялась толстопузому со слуховым
аппаратом: "Я не просто Марочка, я Бундесмарочка!" Роллекс второй год нары
утюжит. Помнишь его приколы? "Роллекс" - предмет туалета всякого
интеллигентного, процветающего мужчины! Послушайте, давайте без взаимных
обид и подозрений. Все сертифицировано, вот документы, коробка, сургуч,
"Роллекс" с иголочки и всего тринадцать штук! Дорого? Помилуйте! Это же
как золото, как камни, как ценные бумаги принимается в качестве платежей
где угодно. "Роллекс"-то всучить норовил фуфельный, только что не
штамповка...
- Ты откуда? - Четыре валета машинально дотронулся до парика, все же
с женщиной переговаривался.
- От Мишки Шурф.
- Романитесь?
- Перестань, - Акулетта недовольно отодвинулась от пышущего жаром
соседа. - Крутим... педали в две ноги...
- А-а, - протянул Леха, - общие заморочки... Мишка все по мясу,
торчит на файв?
- А ты поруби, - отрезала Акулетта, как профессионал не любила, когда
вышучивают профессионалов, - поди не легче, чем в деберц крапом
промышлять.
Леха тоже озлился: в его тачке его же поддевать! Вышвырнуть ее что ли
в назидание и для показа мужикам, что крут?.. Не стоит. Акулетта баба
злопамятная, концы имеет дай Бог, зачем враждовать. Четыре валета
прикончил размолвку мастерским анекдотом.
Акулетта съезжала с одной квартиры на другую не реже двух раз в год,
и сейчас Леха вез полночную странницу в район ему неизвестный, понукаемый
то и дело властными - вправо, влево, за углом на стрелку...
Морока долгих бдений подкралась незаметно, смежила веки женщине,
тепло пышущего жаром - не от шампанского ли Васьки Помрежа? - соседа
добило: дрема окутала Акулетту, и в конце пути звонкость команд сменилась
бормотанием. Шурф разъярил Акулетту: зачем же уши растопырил словно
пятерню? Зачем так нудно тянул до середины ночи, если выпроводить
собирался? Уязвленное самолюбие трепало, перемежая тычки в самые больные
места смешками, Акулетта любила подтрунить над собой тайно от других. Шурф
так участливо выслушивал жалостливый треп, так облизывал глазами икры и
колени под матово темневшими чулками, не верилось, что согласится
выпустить.
Машина ткнулась в кучу подсохшей грязи на подъездной дорожке к дому,
Леха выругался, Акулетта взметнула ресницы и обомлела: свет пробивался
сквозь плотные шторы в окнах ее квартиры, шел четвертый час ночи...
Акулетта потому так часто и меняла квартиры, что ее грабили с завидным
постоянством - несла крест за язык длинный и хвастовство. Акулетта
понимала, что вслепую по ночам не шарят, кто-то навел, и только теперь
стало ясно отчего Мишка Шурф растягивал резину ночных часов, тут же
вспомнилось, как неосторожно отпустив ее, тут же перепугался и вьюном
вился, лишь бы не уехала, а как только рыбка уплыла-укатила, ринулся в
сквер, наверняка к автоматам, звонить дружкам, бить тревогу - хозяйка
неожиданно выехала.
Уже два года, с последнего ограбления, адрес Акулетты знали только
самые доверенные люди, плюс, визуально, иноклиенты, но те не в счет,
старшая сестра, две подруги и мясник Мишка. Сестра - вне подозрений,
пропив мозги в прах, умудрилась сохранить единственное водившееся за ней
достоинство: язык за зубами держала намертво, к тому же любила
младшенькую. Подруга Светка - трусиха, зависит от Акулетты на все сто,
наконец, хранит свои побрякушки и кое-что из денег у Акулетты, значит, при
грабеже теряет кровное. Оставались иногородняя подруга и Мишка Шурф - у
мясника всякого люда пруд пруди, верить не хотелось, не получалось, но и
другого ответа не видела.
Пауза затянулась, Леха-Четыре валета не выдержал:
- Прелесть мой, прибыли! Может, сопроводить до лифта во избежания
нежданного-негаданного изнасилования. Дур всегда подлавливают между первым
и вторым этажом, при полном безлюдии, неработающем лифте и заедающем замке
двери в подъезд - на улицу не выскочишь.
Акулетта не слушала: иногородняя подруга отпадала, среди знакомых
Акулетты единственная нормальная, не гуляет, не крутится, не рвется к
деньгам, десять лет замужем и довольна, любит мужа, уверена, что Акулетта
журналистка и в силу необходимости одевается так, чтоб не стыдно
подступиться к иностранцам для взятия интервью. "Как же ты берешь эти
самые интервью? Неужто вопросы подходящие приходят в голову? Как же ты
выспрашиваешь их? С магнитофоном что ли?" - "Так и выспрашиваю, - Акулетта
поражалась наивности подруги - удивительно, и собой недурна, а дремучая -
жуть, - иногда безо всякого магнитофона. Все решают личные контакты!"
Подруга замирала от восторга и значительности миссии, возложенной на
Акулетту.
Итак, оставался только Мишка Шурф.
- Слышь, - голос Лехи дребезжал неподдельным гневом, - выметайся,
мать, у нас дел полон рот.
Пусть кипятится, Акулетта Леху всерьез не принимала, перебьется,
катала. Женщина откинулась на спинку: одной войти нельзя, вдруг ее
поджидают с паяльной лампой, чтоб сама показала, где что? Только
уверенность грабителей, что сквозь плотные шторы и лучик не просочится, их
подвела. Или... покидая поспешно квартиру забыли выключить свет и комнаты
пусты? Если она притащит Леху, завтра весь город узнает, что Акулетту
очередной раз чесанули вчистую, и все поддельно примутся жалеть, в душе
радуясь: ну что, дурища, опять...
- Леш, - Акулетта решилась, - хочу тебе показать вещицу, зайдем?
- Какую? - Леха оживился: у Акулетты водились предметики, прилипали
от ее наезжающих издалека кавалеров.
Нет, перепроверяла себя Акулетта, не права... что толку в одном Лехе,
если там целая банда орудует, надо тащить мужиков из машины на разведку,
но тогда огласки не миновать, а вместе с ней и смешков за спиной в любом
кабаке.
Акулетта толкнула дверцу, обдало холодным воздухом, распрямившись,
ощутила уверенность и силу, нагнулась в салон:
- Кофе не желаете, господа? - Знала, что сосед по заднему сидению не
откажется, или не его рука два раза, будто невзначай, гладила колено
дремлющей Акулетты.
Тоскливо, когда в твоей квартире шарят чужие люди. Добра понатаскано
в комнатах на две жизни. Господи, неужели сначала? Маска неприступности
всегда украшала Акулетту более всего, но злоба преображала ее в редкостную
красавицу. Леха выбрался из машины и оцепенел пораженный: в свете уличного
фонаря Акулетту будто перетащили из кинопавильона, где удачливый режиссер
залучил на съемки звезду всех времен и народов. Акулетта не отрывалась от
полосок света, выбивающихся сквозь собственноручно подшитые шторы. Четыре
валета перехватил взгляд, случайно догадался или расшифровал ее тревоги -
не узнать - уточнил:
- У тебя гости?
- Похоже, - скрывать глупо, ну их всех к чертям со смешками да
пересудами, пусть ржут, ее не утопить, снова начнет с нуля, снова
поднимется, превзойдет себя, и тогда уж ни одна живая душа не проведает,
где она обретается, ни единая, даже мать, о сестре и разговора нет.
Леха понимал, что в разгар ночи без ведома хозяйки гости запросто не
заваливаются и все же не утерпел: - Может, полюбовничек хмельной забрел?
Не совладал со страстишкой... в разогреве?
Мужество изменило Акулетте, голос прозвучал хрипло, надрывно:
- Там, Леш, у меня все, понимаешь, все, два года ломовых трудов, - из
пылающих злобой глаз брызнули слезы.
Леха пригнулся к машине, скомандовал мужикам подъем, вооружил
железяками из багажника, процессия двинулась к подъезду потерпевшей.
Лифт решили не вызывать - еще спугнут шумом - но, чтоб кабину не
угнали наверх, на первом этаже распахнули дверь, лестницу одолевали,
стараясь не шуметь, более всего опасаясь, что неожиданно распахнется дверь
случайной квартиры и ополоумевший спросонья бухгалтер или старший инженер
завопит, узрев мужиков с гаечными ключами и шампурами в руках под
водительством женщины невиданной красоты.
Первым к квартире Акулетты приблизился Леха, ступал на цыпочках,
вытащил изо рта жвачку и залепил глазок, Акулетта отметила: для грядущих
россказней о деталях ограбления подругам - находка.
- Жми звонок, - прошипел Леха, балконов у тебя нет, лоджии тоже,
никуда не денутся.
- А если они при стволах? - осторожно осведомился жаркий сосед
Акулетты, и все они увидели, как Леху окатила волна удушливой бледности и
заплясал кадык.
Игроки враз выдохнули пары абрау-дюрсо. Четыре валета попытался
скроить улыбку бесстрашия - жалкое зрелище. Акулетта окинула взглядом всех
четверых: не мужики! Эх ма, трусят - потеют гуще бабы, наквасили бабок и
вознамерились жить бессрочно, жрать да пить, в многогодичном ублажении
себя любимого и протянуть до отмеренных пределов.
За дверью послышался шорох. Все напряглись. Акулетта вспомнила про
кота. Может, зверь вышагивает, выгибая спину скребет порог, уцелел кот?
Изнеженный, промытый, надушенный лучшими парфюмами хозяйки, такому раз
ткни кованным ботинком в морду, глядишь, издох. Акулетта еще раз обежала
взором защитников с шампурами и разводными ключами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46