- Он повернулся на бок,
подперев щеку рукой. - Хоть устал как собака, зато на душе легко. Мы за
ночь завоевали и доверие Лондона, и доверие мужиков. Да еще и
поработать их заставили, они ж работали ради себя, отстаивали свои
интересы, и работали сплоченно. Для этого-то мы сюда и приехали -
научить их бороться сообща, а не просто выклянчить себе за работу
лишний грош. Да ты и сам это понимаешь
- Понимать-то я понимал, - ответил Джим, - но не представлял, с
какого конца за дело браться.
- А правило у нас только одно по обстоятельствам использовать
любую возможность. Посторонних средств оружия или солдат - у нас нет.
Сегодня удачная ночь: возможность представилась -лучше не сыскать, да и
мы лицом в грязь не ударили. Лондон теперь наш Он прирожденный вожак. А
куда вести - мы подскажем, особо стараться, думаю, и не придется А
вести людей должен всегда один из них. Мы лишь растолкуем Лондону, что
и как делать, а действовать вожаки должны сами. Лондона мы уже сейчас
обучать всем премудростям начнем, а он это учение до остальных донесет.
Вот увидишь, о прошедшей ночи все в округе знать будут сегодня же Ну,
что ж, первый блин у нас отнюдь не комом. Конечно, потом нас могут за
решетку упрятать, дескать, занимаетесь врачебной практикой без
разрешения Но люди за нас горой встанут.
- А как получилось, что все они вдруг так слаженно, так дружно
заработали - прямо как часы, да и с охотой. Ведь ты им и сказал-то
всего пару слов, а им все было в радость.
- А как же иначе? Людям нравится работать плечом к плечу. У них в
этом потребность. Знаешь, десять человек могут поднять в двенадцать раз
больше, чем один. Чтоб их зажечь, нужна только искорка. Конечно, они
недоверчивы, почти всякий раз, когда им предлагают делать что-то
сообща, плоды их труда присваивает другой. Но взгляни на них, когда они
работают на себя. Сегодня как раз такой случай, они старались не ради
хозяина. Потому-то все у них и ладилось.
Джим заметил:
- Но тебе ведь так и не пригодились все тряпки. Зачем же ты велел
Лондону их сжечь?
- Неужто не понимаешь? Каждый, кто хоть малую толику дал,
сознавал, что дает на общее дело, на его дело. Потому что ребенок этот
появился на свет стараниями каждого. И отдай я кому тряпки, значит, его
помощь не пригодилась, значит, обошлись без него. Они пожертвовали
чем-то, оторвали что-то от себя - и нет вернее способа объединить
людей, нацелить их на общее дело.
- А сегодня будем работать? - спросил Джим.
- Нет, пусть сначала весь лагерь узнает о том, что произошло
ночью. А к завтрашнему дню это станет уже легендой. Вот и подождем до
завтра. А сейчас нужно отоспаться. О лучшем заделе мы и мечтать не
могли.
Шелестели ивы у них над головами, изредка роняя, листья.
- Не помню уж, когда так уставал, - признался Джим, - а душа
радуется.
Мак приоткрыл глаза.
- Ты держишься молодцом. Толк из тебя выйдет. Хорошо, что ты со
мной поехал. Ты здорово помог мне ночью. А сейчас закрывай-ка глаза,
хватит разговаривать, пора спать.
5
Полуденное солнце, обозрев верхушки яблонь, заглянуло под тяжелые
кроны, раскидало косые лучи, отпечаталось светлыми полосами и пятнами
на темной земле. Яблони, разделенные широкими междурядьями, выстроились
в длинные, сливающиеся на горизонте шеренги. В огромном саду кипела
работа. К яблоням приставлены длинные лестницы, меж рядами - штабеля
новеньких желтых ящиков. Издали доносился скрежет сортировочных
конвейеров да перестук молотков. Сборщики с большими ведрами на
веревках через плечо проворно взбирались по лестницам, осторожно
снимали крупные яблоки с веток, наполняли ведра доверху, так же
проворно спускались, высыпали яблоки в ящик. Меж рядами деревьев
разъезжали грузовики, на них погружали полные ящики и отправляли на
сортировку и упаковку. Подле каждой кучки ящиков стоял учетчик и
помечал в блокноте, кто сколько ведер набрал. Яблони словно ожили:
качали ветвями, напрягаясь под тяжелыми лестницами; сбрасывали
переспелые плоды, и они глухо стукались о землю. Соловьем разливался
какой-то свистун-виртуоз, скрытый от глаз кроной.
Джим быстро спустился с лестницы, подтащил ведро к ящикам, высыпал
яблоки. Молодой русоголовый учетчик в белых джинсах пометил в блокноте,
кивнул и предупредил:
- Аккуратнее яблоки вываливай, а то мякушки остаются.
- Ладно, - бросил на ходу Джим, при каждом шаге он поддавал ведро
коленкой. Взобрался на дерево, повесил ведро на крепкую ветвь. И тут
заметил еще одного сборщика, тот стоял на толстом суку и тянулся к
ветке, на которой росло много яблок. Под тяжестью Джима дерево
качнулось, и сборщик посмотрел вниз.
- Привет! А я, парень, и не знал, что ты на этом дереве собираешь.
- Говоривший оказался тщедушным стариком с редкой, замусоленной
бороденкой. На руках голубыми жгутами проступали вены. Ноги - точно
спички ровные и худые, не под стать огромным тяжелым башмакам.
- Да какая разница, кто где собирает, - ответил Джим. - Только мне
кажется, ты не по годам резвый ишь, точно обезьяна по веткам скачешь.
Старик сплюнул и внимательным взглядом проводил плевок. Водянистые
голубые глаза зло заблестели.
- Мало ли, что тебе кажется! Вы, сопляки, все уже списать меня
готовы. Да я вас еще за пояс заткну, за день больше яблок соберу,
заруби себе на носу!
Он нарочито напружил ноги, дотянулся-таки до ветки с яблоками,
обломил ее, снял яблоки, а ветку презрительно швырнул на землю.
- Эй, поосторожней там, яблонь не ломать! - крикнул снизу учетчик.
Старик лишь недобро оскалился, выставив большие, как у суслика,
передние зубы, - по два сверху и снизу.
- Ишь, деловой какой! - пробурчал он.
- Студент, небось, - сказал Джим. - Куда ни сунься, непременно на
студентов наткнешься.
Старик присел на толстый сук.
- А много ль они знают? Учатся-учатся в колледжах, а толку - чуть.
В блокноте чиркать умеет, а так - дурак дураком.
- Зато нос задирать мастера, - поддержал его Джим.
- Взять хотя бы нас, - продолжал старик, - может, мозгов у нас и
впрямь маловато, зато что умеем - делаем исправно.
Джим попытался сыграть на достоинстве старика, так часто делал в
беседах Мак.
- Ну, ты, к примеру, до семидесяти лет дожил, а только и умеешь,
что по деревьям лазать. А я так даже в блокноте чиркать или белые штаны
носить и то не дорос.
Старик взъярился.
- Волосатой лапы у нас нет! Без нее легкой работенки не видать!
Потому-то и ездят на нас все, что лапы у нас нет.
- Ну и что же, по-твоему, делать?
И враз, словно выпустили из старика воздух, поник он. Пропала
ярость. Взгляд сделался нерешительным, да же испуганным.
- А Бог его знает. Мириться - вот и все. Нас, как стадо свиней,
гоняет нужда по всей стране, и такой вот молодчик студент еще и пинка
даст!
- Он-то не виноват. Работа такая. Хочешь место со хранить -
работай как велели.
Старик ухватил еще одну ветку с яблоками, снорови сто обобрал ее и
осторожно сложил яблоки в ведро.
- В молодости еще думал: можно что-то изменить, сейчас мне уж
семьдесят один, - устало вздохнул он.
Проехал грузовик с ящиками яблок.
Старик продолжал:
- Я на севере лес валил, а тут эти ИРМовцы < Члены профсоюзной
организации "Индустриальные рабочие мира", сокращенно "ИРМ"> такого
шороха навели! Я лесоруб что надо, лучше не сыскать. Да и сейчас,
видишь, еще неплохо с деревьями управляюсь. А тогда надежд у меня было
- хоть отбавляй. Конечно, ИРМовцы и хорошего кое-что сделали: до них,
например, сортиров не было, только ямы понарыты; помыться негде было.
Но плетью обуха не перешибешь. Построили нам и туалеты, и души, да
только все потом прахом пошло, - рука старика безотчетно потянулась к
следующей ветке. - Вступал я в профсоюзы, как же! Бывало, выберем
председателя, не успеешь оглянуться, а он уж задницу хозяевам готов
лизать, и начхать ему на наши интересы. Мы, знай, платим взносы, а
казначей нас же еще и ругает. Не знаю, может, вы, молодые да ранние,
лучше понимаете, что к чему. А мы что смогли, то и сделали.
- А сейчас, значит, готовы хозяевам уступить? Джим в упор взглянул
на старика.
Тот устроился поудобнее на толстом суку, держась лишь одной рукой,
пальцы у него были большие, но костлявые.
- Нутром чувствую: что-то будет. Ты, небось, скажешь, что я совсем
рехнулся, уж если раньше все хорошо продумывалось, и то без толку, чего
же теперь ждать. И все ж я что-то нутром чую.
- Так что чуешь-то?
- Сразу и не скажешь. Знаешь, когда вода закипает, рябь идет,
пузырьки. Вот и сейчас что-то вроде. Я ведь с бродягами-сезонниками бок
о бок всю жизнь проработал. И сейчас вижу: задумки у них никакой.
Просто само по себе все, как вода закипает. - Глаза у него
затуманились. Он вскинул голову, так что разгладились складки кожи на
дряблой шее. - Просто мы слишком долго голодали, слишком долго нами
хозяева помыкали. Объяснить не берусь, а вот нутром чую.
- Так что ж это? - снова спросил Джим.
- Злоба! - выкрикнул старик. - Вот что! Знаешь ведь, как перед
дракой сначала кровь в голову ударит, аж жарко станет, потом вроде как
под ложечкой засосет, и внутри все задрожит. Вот и сейчас так же.
Только не в одном человеке, а в целом миллионе. И этот миллион - как
один великан, его и бьют, и голодом морят, и вот он приготовился к
драке, и внутри аж все дрожит. Сами парни еще не понимают, что
происходит, но лопнет у нашего великана терпение, и ни один в стороне
не останется. Даже подумать страшно. Они всем глотки перегрызут, сожрут
с потрохами. - Старик покачнулся и вцепился обеими руками в ветку. -
Нутром чую, закипает-закипает вода. И так бывало повсюду.
- Но ведь нужно все продумать. - Джима даже бросило в дрожь от
волнения. - Составить план и направить людей, чтоб на пользу им вышло.
Старик, похоже, выдохся после столь пламенной речи.
- Когда великан начнет все крушить, никакими планами его не
сдержать - будет бросаться на все и вся и рвать на части. Уж больно
изголодался да и лиха натерпелся. А хуже всего то, что уж очень долго
его унижали как могли.
- Но если найдется несколько предусмотрительных людей и они все же
составят план...не унимался Джим.
- Надеюсь, не доживу до этого дня, - покачал головой старик. - Они
ведь друг другу горло перегрызут, перебьют друг друга. И не останется
ни людей, ни сил, и все пойдет постарому. Глаза б мои всего этого не
видели, умереть бы до этого дня. Вы, сосунки, еще на что-то надеетесь.
- И он полез с полным ведром вниз. - А у меня уже надежды никакой.
Ну-ка, уйди с дороги. Болтовней много не заработаешь, пусть студенты
языки чешут.
Джим переступил с лестницы на ветку и пропустил старика. Тот
высыпал яблоки, и направился к другому дереву. Все так же шуршали
конвейеры в сортировочной и стучали молотки. А по шоссе проносились
грузовики. Джим взял полное ведро, отнес к ящикам. Учетчик снова сделал
пометку в блокноте.
- Будешь баклуши бить - много не заработаешь, еще нам задолжаешь,
- предупредил он.
Джим покраснел, набычился.
- Занимайся-ка лучше своей писаниной, - буркнул он.
- Ишь, какой сердитый!
Джим взял себя в руки и смущенно улыбнулся.
- Что-то устал я с непривычки, - примирительно сказал он.
Русоголовый усмехнулся.
- Известное дело, намаешься, так на всякого лаять станешь. Ты б на
дерево залез да там и устроил перекур.
- Так и сделаю, - и Джим направился к яблоне. Поднявшись, повесил
ведро на ветку и принялся собирать яблоки. А вслух произнес:
- Вот и я, как цепной пес, злой стал. Нельзя так. Хватит того, что
отец в злобе жил.
Работал он теперь не спеша, каждое движение стало расчетливым и
выверенным, как у машины. Солнце уже клонилось к закату, вот почти
скрылось, лишь на верхушках деревьев догорали последние блики. Далеко в
городке прозвучал гудок. Но Джим все работал и работал. Уже смеркалось,
когда наконец остановился конвейер и учетчики объявили:
- Кончай работу! На сегодня все!
Джим спустился на землю, высыпал последнее ведро, поставил его в
ряд с другими. Учетчик записал общее количество, подвел итоги. Сборщики
некоторое время еще не расходились, сворачивали самокрутки, негромко
переговаривались. Потом не спеша пошли по яблоневой аллее к дороге, за
которой их ждал кров.
Впереди Джим увидел старика, прибавил шагу, догнал его. Шагал
старик тяжело, худые ноги сгибались плохо.
- А, опять ты, - узнал он Джима.
- Не пойти ли вместе, думаю.
- Да кто ж тебе мешает? - старик, очевидно, был доволен.
- Родные-то у тебя здесь есть?
- Родные-то? Нет.
- Так если ты один-одинешенек, прилепился бы к какой богадельне,
пусть местные власти тебя поят-кормят.
Старик ответил с холодным презрением.
- Я деревья валил, мне равных не было. Ты, сосунок, и леса-то,
поди, не видел. Все равно ничего не поймешь. До моих лет никто из
лесорубов не дотягивал. Такие, как ты, слабаки, в обморок падали, лишь
глядя, как я работаю. А здесь по этим паршивым яблоням лазай! И
богадельня не по мне! Я всю жизнь в опасности работал. Я на
тридцатиметровой высоте был, и веткой мне сорвало спасательный пояс.
Работал с ребятами, а их возьми, да де ревом придави - только мокрое
место осталось. А ты меня в богадельню! "Дан, иди похлебку есть!", и я
хлебу шекпокрошу, и рад стариковской тюре. Да я скорее с яблони вниз
головой прыгну! Я, брат, деревья валил.
Они медленно шли садом. Джим снял шапку, взял в руку.
- Ну, и что твоя работа дала? Состарился ты, тебя и выбросили.
Дан крепко, до боли, ухватил Джима за локоть.
- Давала мне работа немало, ох немало. Бывало, залезу на самую что
ни на есть верхотуру, и душа радуется:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37