Когда он вернулся в комнату, Мак наклеивал марки.
- Дик, ты с Джоем сегодня моешь посуду. Вчера мне одному пришлось.
А я пойду письма отправлять. Хочешь, пойдем со мной, Джим.
- Хорошо, - согласился тот. - У меня остался доллар. Куплю кофе,
вернемся - сварим.
Мак протянул руку.
- Кофе у нас есть. А доллар нам пригодится на марки.
Джим отдал ему деньги.
- Ну, все. Я - без гроша. - И последовал за Маком. Они шли по
вечерней улице, высматривая почтовые ящики.
- А что, Джой и впрямь не в своем уме? - спросил Джим.
- Еще мягко сказано! Последний раз ему как никогда досталось.
Завел он разговор с людьми в парикмахерской, а хозяин взял и позвонил в
полицию. Ну, те скоры на расправу. Да Джоя голыми руками не возьмешь.
Так они ему дубинкой по зубам заехали, челюсть сломали. Иначе не могли
утихомирить. Забрали, посадили. Не знаю, как уж он умудрился со
сломанной челюстью говорить, только, видать, он и доктора тюремного
начал обрабатывать. Доктор наотрез отказался лечить "красную нечисть",
и пролежал Джой без ухода и лечения трое суток. И с того дня у него еще
больше завихрений. Упрячут его, думается мне, скоро в психушник.
Немудрено: столько по голове колотили.
- Жаль беднягу, - проронил Джим.
Из пачки писем Мак выбрал надписанные разным почерком.
- Эх, если б Джой мог язык попридержать. Возьми Дика, к примеру. К
нему не придерешься. А уж он-то боец не хуже Джоя, да только когда
смысл в этом видит. Схватят его, к примеру, легавые, так он с ними
по-вежливому, обходительно этак, и - глядишь, они уж чуть не лучшие
друзья. А у Джоя ума, что у бульдога.
У скверика на площади Линкольна они разыскали четвертый почтовый
ящик, опустили последние письма и медленно пошли по брусчатой аллее.
Клены уже начали сбрасывать листву. Скамейки были большей частью
пустые. Зажглись фонари на высоких столбах, и на земле обрисовались
силуэты деревьев. Почти в центре скверика стояла статуя бородатого
мужчины во фраке.
- Вот на этот-то пьедестал меня и угораздило взобраться, - показал
Джим, - оттуда, думаю, лучше видно, что за толпа собралась. А легавый
сзади подкрался и как муху меня шлепнул. Представляю, как Джою несладко
бывает. Я только через неделю очухался, а то все мысли в голове кубарем
катятся. Под самый мозжечок, стервец, меня саданул.
Мак свернул к скамейке и сел.
- Знаю. Читал в докладе Гарри. И только поэтому ты и хочешь
вступить в партию?
- Не только. Со мной в тюряге сидели еще пятеро их тогда же замели
- мексиканец, негр, еврей и двое таких же, как и я, беспородных
американцев. Конечно, они мне кое-что рассказали. Но и это не главное.
Я из книг больше, чем они, знаю. - Он подобрал кленовый лист и стал
неторопливо ощипывать, оставляя лишь похожие на растопыренные пальцы
прожилки на черешке. - Понимаешь, дома мы все время проводим в борьбе,
чаще всего - с голодом. Мой старик боролся с предпринимателями, я
боролся со школой. Но неизменно мы терпели поражение. И со временем,
думается мне, у нас уже укоренилось чувство обреченности. Старик мой -
словно драчливый кот, загнанный собаками в угол. Ясно, что рано или
поздно собаки его загрызут. Но он все равно дрался. Разве это не
безнадежная борьба? В такой-то безнадеге и рос.
- Дело ясное, - вздохнул Мак.- Миллионы людей живут так же.
Джим покрутил ощипанным листом, зажав черешок большим и
указательным пальцем.
- Дело не только в этом, - продолжал Джим, в нашем доме постоянно
жила злоба. Как дым - не про дохнешь; злились мы и на хозяев, и на
полицейских, и на бакалейщика, что в кредит больше не давал. Аж
наизнанку выворачивало от злобы, а поделать нечего.
- Ты суть говори, а то мне пока непонятно, - пере бил его Мак. -
Ты сам-то суть видишь?
Джим вскочил на ноги, повернулся к Маку, постукивая остатком листа
о ладонь.
- К ней и веду: у нас в камере собрались пять человек, и выросли
мы все примерно в одинаковых условиях, а кому еще и хуже пришлось. И в
них во всех тоже кипела злоба, но злоба иная. Не на хозяина или
бакалейщика, а на строй, породивший хозяев, - вот в чем разница. Совсем
иная злоба. А еще, Мак, отличались они тем, что не было в них
обреченности. Они спокойно делали свое дело, сознавая в глубине души,
что рано или поздно они победят, найдут выход из тупика, которым для
них наш строй обернулся. И знаешь, была в этих людях даже какая-то
умиротворенность.
- Ты меня, что ли, уже агитировать начал? -усмехнулся Мак.
- Нет, я просто объясняю. Во мне никакой такой умиротворенности и
надежды не было, а так хотелось узнать, почувствовать, что это. О
движении левых я был начитан куда больше, чем те люди. Но читать -
одно, а участвовать самому - другое, они работали, они познали покой и
надежду - то, чего мне так хотелось.
Мак сердито бросил:
- Ну, напечатал ты сегодня несколько писем, и что, легче на душе?
Джим снова уселся на скамью.
- Мне с удовольствием работалось, - тихо сказал он. - Сам не знаю,
почему. Может, потому, что увидел какую-то пользу. Какой-то смысл. Ведь
раньше у меня вся жизнь была сплошной бессмыслицей. Меня ж возмущало,
что и на этом кто-то наживается. Противно, конечно, будто в мышеловке
сидишь.
Мак вытянул ноги, сунул руки в карманы.
- Ну, что ж, если тебе удовольствие работать, то мы тебе этого
удовольствия дадим предостаточно - смотри только от радости не умри. А
научишься вырезать трафареты да управляться с мимеографом - обещаю тебе
работы на двадцать часов в сутки. А если ты еще и противник наживы, то
обещаю: за свою работу ты и гроша ломаного не получишь! - говорил Мак
уже добродушно.
Джим спросил:
-А ты у тех ребят, ну, у Джоя с Диком, главный?
- Я? Нет, я, конечно, говорю им, что и как делать, но их никто не
заставляет. Приказывать я не имею права. Все приказы - только после
общего голосования.
- Ну, во всяком случае, к тебе, Мак, прислушиваются. А мне бы
поскорее к работягам, что на фермах спины гнут. Там себя в деле
попробовать хочется.
Мак чуть заметно улыбнулся.
- Чего это тебя в ссылку потянуло? Я-то чин невелик, а вот
комитету, по-моему, куда важнее сейчас такой человек, чтоб печатать
умел. Ты всю романтику из головы выкинь: ах, какая благородная партия;
ах, какое безобразное чудище-капитализм! - голос у Мака сделался резким
и суровым. - Работа у нас повсюду. В поле - тяжело и опасно. Но и в
нашей тихой заводи - не легче. Не угадаешь, сегодня ли, назавтра ли в
ночь заявится куча ублюдков из Американского легиона < Американский
легион - организация ветеранов войны, основана в 1919 году.>, вдрызг
пьяные, с барабанным боем, и тебя до полусмерти изобьют. Поверь мне, я
это на своей шкуре испытал. Ведь для этих горе-ветеранов и армия-то
лишь казарма да плац, где их полгода муштровали, заставляли штыком в
мешок с опилками тыкать. Кто пороху понюхал, не чета этим молодчикам.
Зато во всем подстрекательство да мятеж разглядеть, да громче всех о
своем патриотизме кричать - лучше этих субчиков никто не справится. Уж
они-то отстоят родину от пятерых парней, дай только ночку потемнее да
виски побольше. А все их военные отличия - триппер от девок - да и то,
потому что слишком пьяны были, чтоб в медпункте презервативы взять.
Джим усмехнулся.
- Не очень-то ты, Мак, солдат жалуешь, а?
- Я не жалую бывших штабных вояк. Сам я воевал во Франции. Солдаты
- доброе, честное, глупое стадо. От этой стадности тошно, но славные
были ребята. - Мак присмирел, воинственный пыл угас, Джим заметил, как
он даже смущенно скривил губы.
- Чего-то я больно разошелся. Скажу лишь одно, Джим: есть на то
причина. Однажды ночью такие вот храбрецы ворвались ко мне вдесятером и
избили. Когда я уже упал и потерял сознание, они топтали меня, слома ли
правую руку. А потом подожгли дом моей матери, где все это происходило,
хорошо, мать успела меня во двор вытащить.
- А из-за чего все вышло? - спросил Джим. - Что ж ты такого
наделал?
Мак заговорил с прежней язвительностью.
- Я-то? Занимался "подрывной" антиправительствен ной
деятельностью. Всего-то выступил с речью, сказал, что у нас есть
голодающие. - Он поднялся. - Пойдем-ка, Джим, домой. Ребята, наверное,
уже помыли посуду. Эх, и чего ради я завелся! Сломанная рука порой о
себе напоминает, и я тогда сам не свой.
Они медленно двинулись по аллее. Сидевшие на скамейках подобрали
ноги, чтобы не мешать Маку и Джиму.
- Если сможешь, замолви за меня словечко, скажи, чтоб меня к
полевым рабочим послали, а, Мак? Вот было бы здорово.
- Ладно. Но ты все-таки учись вырезать трафареты и работать с
мимеографом. Парень ты хороший; я рад, что ты с нами.
3
Джим сидел под ярким светом лампы и печатал письма. Иногда замирал
и прислушивался, повернувшись к двери. В доме было тихо. Лишь на кухне
шумел, закипая, чайник. Где-то далеко на улицах позванивали трамваи,
доносились шаги прохожих, это лишь подчеркивало тишину в доме. Джим
взглянул на будильник - его повесили на гвоздь в стене, - встал, прошел
на кухню, помешал варево, убавил газ: над конфорками остались лишь
маленькие голубые язычки.
Вернулся в комнату, подошел к машинке и услышал быстрые шаги по
гравиевой дорожке. В комнату буквально ворвался Дик.
- Мак еще не приходил?
- Нет, - ответил Джим. - Ни Мака, ни Джоя нет. Ну, как, собрал
сколько-нибудь сегодня?
- Двадцать долларов.
- Ну, молодчага. И как тебе удается. Целый месяц будет на что
кормиться, если Мак не накупит на все деньги марок. Не напасешься на
него. - Никак это Мак! - крикнул Дик.
- Или Джой.
- Нет, только не Джой.
Дверь отворилась, и вошел Мак.
- Привет, Джим! Привет, Дик! Ну, как наши сторонники? Много дали
денег?
- Двадцать долларов.
- Молодец!
- Слышь, Мак, а Джой сегодня снова учудил.
- Что еще?
- Завел речугу на перекрестке, подходит к нему полицейский, а Джой
его возьми да ткни в плечо перочинным ножом. Посадили, конечно,
"преднамеренное покушение на жизнь" в протоколе записали. И сейчас
сидит за решеткой, орет, ругает всех на чем свет стоит.
- Мне и показалось, что утром он особо не в себе был. Вот что.
Дик. Завтра мне отсюда уезжать, да и сегодня еще дел полно. Сбегай-ка
позвони Джорджу Кемпу, Оттман, 4211. Расскажи ему, в чем дело, что Джой
тронутый. Попроси его приехать, и пусть ведет дело Джоя. У того чего
только нет: шесть подстрекательств к мятежу, двадцать, а то и все
тридцать задержаний за бродяжничество; раз десять оказывал
сопротивление представителям властей, а сколько раз он привлекался за
хулиганство. Если Джордж не вмешается, нашему Джою не миновать каторги.
Пусть Джордж упирает на то, что Джой - алкоголик, может, и выпустят. -
Он помолчал. - Господи, если врачи доберутся до Джоя, бедняге конец.
Пусть Джордж велит Джою помалкивать. Управишься с этим, Дик, снова
обойди наших сторонников, попробуй собрать денег, вдруг Джоя выпустят
под залог.
- А можно мне сперва поесть? - спросил Дик.
- Нет, сперва свяжись с Джорджем. Теперь дай мне десять долларов
из тех двадцати. Завтра мы с Джимом едем в долину Торгас. Позвонишь
Джорджу, вернешься, тогда и поешь. И сразу же иди по домам наших
доброхотов. Дай бог, Джордж успеет сегодня вечером подготовить бумаги в
суд.
- Ну, я пошел, - буркнул Дик и поспешно вышел.
Мак повернулся к Джиму.
- Сдается мне, упрячут беднягу Джоя до конца его дней. Уж больно
далеко зашел. Раньше нож в дело он не пускал.
Джим кивнул на стопку отпечатанных писем.
- Я почти закончил. Мак. Еще три штуки осталось. Куда, говоришь,
мы поедем?
- В долину Торгас. Там тысячи акров яблоневых садов, урожай ждет
богатый. Тысячи две бродяг-работяг соберутся. А Ассоциация
садовладельцев уже объявила, что снижает сборщикам расценки. Это,
конечно, удар ниже пояса. Если нам удастся поднять там бучу, не будет
спокойной жизни и в Тандейле, где хлопок собирают. А это уже немало!
Такого шороха можно навести! - он принюхался.- Слушай-ка, а пахнет
вкусно. Готово уже?
- Сейчас принесу. - Джим сходил на кухню и вернул ся с двумя
мисками: до половины в них был налит суп, в середине островком -
ломтики мяса, картофеля и моркови, репы, целые луковицы, исходившие
паром.
Мак поставил миску на стол, попробовал.
- Ух ты! Горячо! Так вот, Джим, я держусь того, что новичков
нельзя посылать туда, где неспокойно. Неопытные, много промашек. Можно
прочитать тома по теории и тактике борьбы, а толку - шиш. Но мне
вспомнились твои слова, тогда, в парке, и когда я получил это задание,
- а задание, надо сказать, отличное, - то попросил, нельзя ли и тебя с
собой взять, ну, вроде как дублера. Понял мою мысль? Я всему научу
тебя, а ты потом будешь учить новеньких. Так обучают охотничьих собак:
пускают молодых вместе со старыми. Увидишь все своими глазами, поймешь
куда больше, чем из книг. Тебе доводилось бывать в долине Торгас?
Джим подул на картофелину.
- Я даже не знаю, где она, эта долина. Я за всю жизнь из города
всего раз пять выезжал. Спасибо, Мак, что берешь меня с собой, - и
маленькие серые глазки заблестели от волнения.
- Подожди, вот попадем там в переделку, ты ж еще мне и в глаза
наплюешь. Учти, не на прогулку едем. Ассоциация садовладельцев -
организация сплоченная. Джим, наконец, перестал хватать обжигающие
куски.
- Как же к ним подступиться? С чего начать? А, Мак?
Мак взглянул на парня, увидел, как тот возбужден, и рассмеялся.
- Понятия не имею, Джим. Вот в том-то и беда теории! Нам придется
на ходу ориентироваться, каждую возможность обращать на пользу дела.
Потому-то и не помогут нам никакие книжные тактики. В нашем деле каждый
случай особый. - Он замолчал, сосредоточившись на еде, даже изо рта при
выдохе шел пар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37