"И проиграли бой"
перевод И.Багрова

Мятежных духов буйные полки
Тех, что его презрели произвол,
Вождем избрав меня. Мы безуспешно
Его престол пытались пошатнуть
И проиграли бой. Что из того?
Не все погибло: сохранен запал
Неукротимой воли, наряду
С безмерной ненавистью, жаждой
И мужеством - не уступать вовек.
А это ль не победа?
Дж. Милтон "Потерянный рай"
1
Наконец стало смеркаться. На улице зажглись фонари, замигала
неоновая вывеска ресторана: в воздухе яркими цветами распускались
красные огоньки. В комнате Джима Нолана по стенам побежали розоватые
отблески рекламы. Два часа просидел Джим в маленьком, без подушек,
кресле-качалке, положив ноги на белое постельное покрывало. Но вот
совсем стемнело, он опустил ноги на пол, похлопал по затекшим икрам,
замер, чувствуя, как их закололо. Встал, включил свет; лампочка без
абажура осветила обстановку комнаты: большую белую кровать с
белоснежным покрывалом, письменный стол золотистого дуба, чистый,
некогда красный ковер, - ворс давно выносился и проглянула бурая
основа.
Джим подошел к умывальнику в углу, вымыл руки, пригладил мокрыми
пальцами волосы. Взглянул в зеркало над умывальником, чуть задержавшись
на собственных небольших серых глазах. Достал из кармана расческу с
прищепкой, как у авторучки, пригладил прямые каштановые волосы,
аккуратно разделил их на косой пробор. На Джиме был темный костюм и
серая шерстяная рубашка с открытым воротом. Взяв полотенце, он вытер им
обмылок и бросил в открытый бумажный пакет на постели. В пакете лежали:
безопасная бритва, четыре пары новых носков, сменная серая шерстяная
рубашка. Он оглядел комнату и небрежно закрыл пакет. Еще раз, по старой
привычке, взглянул в зеркало, выключил свет и вышел.
Спустился по узкой, голой лестнице и постучал в соседнюю с выходом
дверь. Она чуть приоткрылась, выглянула хозяйка, увидев Джима, открыла
дверь шире, была она крупной блондинкой с черной родинкой на губе.
- Это вы, ми-и-стер Нолан? - улыбаясь, протянула она.
- Я уезжаю,- сказал Джим.
- Комнату за вами оставить, ведь вы же вернетесь?
- Нет, я уезжаю насовсем. Получил письмо, зовут.
- Не получали вы у меня никаких писем, - недоверчиво произнесла
женщина.
- Оно пришло на работу. Я не вернусь. У меня уплачено за неделю
вперед.
Улыбка сползла с лица хозяйки и сменилась злобной гримасой.
- Вы должны были уведомить меня заранее, за неделю, - бросила она.
- Таков порядок. А раз не уведомили, недельный аванс я вам не верну.
- Не беда. Я и не прошу. Просто я не знал, надолго ли у вас
задержусь.
И вновь на лице хозяйки заиграла улыбка.
- Хоть вы и недолго у меня прожили, а хорошим таким постояльцем
себя зарекомендовали. Будете в наших краях - милости прошу. Найду для
вас местечко. Вот моряки; как в порт заходят, непременно у меня
останавливаются. И всегда у меня для них есть комната. И они идут
только ко мне.
- Спасибо, я учту, миссис Миэр, ключ я оставил в двери.
- Свет выключили?
- Конечно.
- Ладно, уж завтра утром все схожу проверю. Не хотите чуток выпить
на дорожку?
- Нет, спасибо. Мне пора.
Она догадливо прищурилась.
- Может, вы скрываетесь? Может, я чем помочь смогу?
- Да нет, никто за мной не гонится. Просто я меняю работу. Ну, что
ж, доброй вам ночи, миссис Миэр.
Она протянула напудренную руку. Джим пожал ее, переложив пакет в
свободную руку: пальцы у хозяйки оказались мягкими и слабыми.
- Помните, у меня всегда найдется комната. Из года в год у меня
одни и те же постояльцы, будь то моряки или торговцы.
- Запомню. Спокойной ночи.
Она смотрела ему вслед, пока он выходил из дома, спускался с
бетонного крыльца на тротуар.
На углу он взглянул на часы в витрине ювелира - половина восьмого.
Он прибавил шагу, держа путь на восток; миновал кварталы универсальных
магазинов и дорогих лавок с экзотическим товаром; потом пошел узкими,
уже притихшими и опустевшими в вечерний час улочками оптовых складов, -
все ворота заперты на деревянные засовы, упрятаны за проволочные
решетки. Наконец он вышел на старую, с особняками в три этажа, улицу.
На нижних этажах держали ломбарды, торговали старым инструментом; на
верхних - принимали неудачливые зубные врачи и юристы. Джим вглядывался
в каждую дверь и наконец нашел нужный номер. Вошел в темный подъезд,
поднялся по узкой лестнице с резиновой дорожкой, прижатой медными
спицами на каждой ступеньке. Наверху горел лишь маленький ночничок, а в
длинном коридоре из-за одной двери с матовым стеклом пробивался тусклый
свет. Джим подошел, увидел номер "16" на матовой панели и постучал.
- Войдите! - послышался резкий голос.
Джим открыл дверь и вошел в маленькую, с голыми стенами, комнату:
стол, металлический шкафчик с картотекой, армейская кровать и два
стула. На столе - электрическая плитка, на ней побулькивал и попыхивал
маленький жестяной кофейник. Человек за столом пристально посмотрел на
Джима, перевел взгляд на бумажку перед собой.
- Вы - Джим Нолан? - спросил он.
- Да.
Джим тоже пригляделся: щуплый человечек в аккуратном темном
костюме. Густые волосы от макушки разделены на прямой пробор, однако не
скрывают небольшой шрам - белую полоску над правым ухом. Взгляд черных
глаз проницателен и быстр, не задерживается: с Джима на календарь на
стене, тотчас же - на будильник и опять - на Джима. Крупный, сужающийся
к кончику, нос. Губы, очевидно, некогда полные и добрые, из-за
давнишней привычки собрались в тугой морщинистый узелок. Человек этот
вряд ли был старше сорока, однако на лице глубокими бороздами
запечатлелись стойкость и непреклонность. Руки так же подвижны, как и
глаза: большие, даже чрезмерно большие кисти, длинные пальцы с
плоскими, "лопаточкой", ногтями. Руки бегали по столу, точно у слепца:
трогали бумаги, ощупывали край стола, перебирали пуговицы на жилете. Он
потянулся к электрической плитке, выдернул шнур из розетки.
Джим тихо прикрыл за собой дверь и подошел к столу.
- Мне велели прийти сюда.
Человечек вдруг поднялся, резко протянул правую руку.
- Меня зовут Гарри Нилсон. Вот ваше заявление.
Джим пожал ему руку.
- Присаживайтесь, Джим,-нарочито спокойно сказал человечек.
Джим подвинул свободный стул и присел к столу. Гарри открыл ящик
стола, достал початый пакет молока в нем спичками были проделаны две
дырки, - сахарницу и две глиняные кружки.
- Кофе выпьете?
- С удовольствием.
Нилсон разлил черный кофе по кружкам и заговорил.
- Над заявлениями мы работаем так: его рассматривает комиссия по
приему, а мне нужно сначала с вами поговорить и доложить на комиссии.
Комиссия обсуждает мое мнение и выносит его на всеобщее голосование.
Поэтому не обижайтесь, если буду "копать" глубоко. Обязан. Он налил
себе молока, взглянул на Джима, и в глазах мелькнула улыбка.
- Что да как, я знаю, - сказал Джим. - К вам, говорят, труднее
попасть, чем в самый престижный клуб.
- А что нам остается! - он сунул Джиму сахарницу и ошарашил
вопросом. - А почему вы хотите вступить в партию?
Лицо у Джима напряглось; размешивая кофе, он обдумывал ответ.
Потупившись, проговорил:
- Ну... если по мелочам, так много причин наберется. А главное -
вся моя семья крепко пострадала от этого строя. Старику моему, отцу то
есть, уж так досталось во всяких там рабочих передрягах, что у него с
головой плохо сделалось. Взбрело ему в голову, дескать, неплохо бы
скотобойню, где работал, взорвать. Ну и получил заряд дроби в грудь от
усмирителей.
- Ваш отец - Рой Нолан? - перебил его Гарри.
- Ну да. Убили его три года назад.
- Вот досада! Ведь он был силачом, каких по всей стране не
сыскать. Мог, говорят, пятерых легавых голыми руками уложить.
- Может, оно и так, - усмехнулся Джим, - только всякий раз ему
попадалось шестеро. И они его до полусмерти избивали. Придет, бывало,
домой, весь в крови. Сядет у плиты на кухне, и лучше его не трогать.
Слова не скажи! Расплачется. Мать его потом моет, а он белугой ревет. -
Джим помолчал. - Работал-то он за двоих на бойне. Чтоб не ослабеть,
даже кровь свежую пил.
Нилсон быстро взглянул на Джима и тут же отвел взгляд. Согнул
уголок листа с заявлением, примял его ногтем большого пальца.
- А мать у вас жива? - тихо спросил он.
- Месяц назад умерла, - глаза у Джима сузились. Я в тюрьме сидел.
Месяц дали за бродяжничество. Там и сообщили, что она при смерти.
Отпустили домой под конвоем. Что с ней случилось, так и не узнал.
Молчала в свои последние минуты. Она у меня католичка, а отец ее в
церковь-то не пускал. Терпеть не мог церковь. И мать лежит и на меня
смотрит. Я говорю, может, тебе священника? Молчит, смотрит на меня, и
все тут. Утром, часа в четыре, умерла. А посмотреть - как живая лежит.
На похороны я даже и не просился. Все равно бы не пустили. Помоему, ей
уже все равно было, в рай ли, в ад попадет.
Гарри нервно вздрогнул.
- Допивайте кофе и наливайте еще. А то прямо на ходу спите. Ничего
такого не принимали?
- Это вы насчет травки какой? Нет, не балуюсь. Пить и то не пью.
Нилсон достал листок бумаги, что-то записал.
- А как вышло, что вас за бродяжничество посадили?
Джим горячо заговорил:
- Я работал в универмаге Талмана. Заведовал упаковочным отделом.
Как-то вечером ходил в кино, и на обратном пути смотрю - на площади
Линкольна толпа. Остановился, дай, думаю, посмотрю, в чем дело. В
середине сквера - мужик какой-то говорит. Я рядом с памятником сенатору
Моргану стоял, ну и взобрался на пьедестал, чтоб виднее было. Слышу -
сирена. А впереди - блюстители порядка. Тех, что сзади подоспели, я и
не увидел; один как хряснет меня по затылку! Пришел в себя, а мне уж
бродяжничество припаяли. А я после того удара долго опомниться не мог,
будто пьяный ходил. Вот сюда он мне вмазал, - и приложил ладонь к
основанию затылка. - Уж я им толковал, никакой я не бродяга, говорю, у
меня работа есть, позвоните мистеру Уэббу, говорю, он директор
талмановского универмага. Ну, они и позвонили. Уэбб спросил, где меня
задержали, а сержант ему: "На митинге красных". Уэбб - на попятный,
говорит, знать такого не знаю. Так, ни за что ни про что за решетку и
угодил.
Нилсон снова включил электроплитку. В кофейнике забулькало.
- Вы и сейчас, Джим, словно пьяный. Что с вами?
- Сам не знаю. Будто я уже умер. Все в прошлом, все позади. Перед
тем, как к вам прийти, съехал с квартиры, что снимал. Съехал, хоть еще
за неделю вперед уплачено. Не хочу больше никаких ночлежек. Хочу раз и
навсегда с этим покончить.
Нилсон вновь наполнил чашки.
- Вот что, Джим. Дай-ка я обрисую, что такое быть членом партии.
Каждое решение ставится на всеобщее голосование, и ты можешь
голосовать, но коль скоро решение принято, подчиняться нужно
безоговорочно. Когда у нас бывают деньги, мы платим нашим активистам,
кто в поле работает, по двадцать долларов в месяц на пропитание.
Правда, я что-то не помню, чтоб у нас и впрямь водились деньги. Теперь
о работе: в поле работаешь, как и все, а потом выполняешь партийные
поручения. Итого, набирается шестнадцать, восемнадцать часов в день.
Ешь, где придется. Ну, как, осилишь?
- Осилю!
Снова пальцы Нилсона забегали по столу.
- И учти: те, кому ты будешь стараться помочь, тебя же будут
ненавидеть.
- Хорошо, учту.
- Так все-таки, почему ты решил вступить в партию?
Серые глаза полузакрылись, Джим сосредоточенно думал.
- В тюрьме были ваши партийные, - помолчав, заговорил он. - Вся
моя жизнь - сплошная нескладуха. А вот у них - нет! У них есть какая-то
цель. И я тоже хочу цель в жизни. Сейчас я чувствую себя так, будто уже
умер. Вот и подумал: может, еще оживу?
Нилсон кивнул.
- Ясно. Ты прав. Теперь мне все ясно. В школе долго учился?
- За год до окончания бросил, пошел работать.
- А говоришь складно, как образованный.
Джим улыбнулся.
- Я много читал. Отцу это было не по душе. Говорил, я от своих
отказываюсь. А я все равно читал и читал. А однажды в парке
познакомился с каким-то парнем, так он мне целый список составил, что
прочитать: и "Республику" Платона, и "Утопию", и Беллами , и Геродота,
и Гиббона, и Маколея , и Карлайла и Прескотта, и Спинозу, и Гегеля, и
Канта, и Ницше, и Шопенгауэра. Даже "Капитал" настоятельно советовал.
Про себя говорил, что свихнулся на книгах; ему хотелось только знания,
веру он отвергал. И книги так подбирал, что они все в одну точку
метили. <Беллами, Эдвард (1850-1899)-американский писатель-утопист.
Маколей, Томас Бабингтон (1800-1859)-английский историк,
государственный деятель. Карлайл, Томас (1795-1881)-шотландский
литератор и историк. Прескотт, Уильям Хиклинг (17961859)-американский
историк.>
Гарри Нилсон заговорил не сразу.
- Пойми, почему мы так тщательно проверяем людей. Наказаний у нас
только два: выговор да исключение. Я вижу, что тебе просто невмоготу
без партии. Я дам тебе рекомендацию, по-моему, ты неплохой парень. Но
собрание может проголосовать и против.
- Спасибо.
- А теперь скажи-ка, твою фамилию кто-нибудь из родственников
носит? Ведь они могут пострадать, если ты не сменишь имя.
- Только дядя, Теодор Нолан, механик. Но фамилия у меня очень
распространенная.
- Да, пожалуй. Деньги у тебя какие есть?
- Доллара три наберется. Было больше, да на похороны потратил.
- Так, ну, а жить ты где будешь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37