Включив приемник, он сделал звук чуть погромче, чтобы заглушить шум своих перемещений по комнате. Слегка отвернул кран, в раковину полилась вода. Этот звук тоже должен был создавать впечатление его присутствия в комнате. Положив на тарелку восточные сладости, он понес их в соседнюю комнату. Дежурный офицер сидел в кресле и курил сигарету. Азиз поставил перед ним тарелку на маленький столик. Он знал, что офицер любит сладости. Минут пять, не меньше, ему понадобится, чтобы опустошить тарелку, даже если он будет есть торопливо. Достаточно времени, чтобы покинуть больницу, даже если офицеру вдруг придет в голову разыскивать его. Посмотрев на часы, он сказал:
— Ну вот, осталась всего одна минута до пушки. Извините...
— Спасибо за угощение.
— На здоровье.
Азиз усмехнулся в душе. Ситуация, конечно же, выглядела трагикомичной. Он вернулся в комнату. В ушах звучало эхо вечерней молитвы. По радио раздался выстрел пушки. Он придвинул стул к столу, стараясь произвести побольше шума. Окунул кусок лепешки в фуль, откусил пару раз.
Потом поднялся из-за стола и спокойно вышел из комнаты. Двигался он быстро, но без видимой спешки.
Выйдя из секции, он пошел по главному коридору до первой лестницы. Мельком оглянулся через плечо. Коридор был совершенно пуст. Прыгая через несколько ступенек, он помчался на верхний этаж, свернул в сторону жилого блока. Впереди него шел человек в белом халате. Доктор Мунир. Сердце бешено колотилось в груди. Он ускорил шаг, поравнялся с ним. Доставая из кармана брюк пачку сигарет, спросил:
— Доктор Мунир, у вас спичек не найдется?
— А, это вы, доктор Азиз? Куда спешите?
— В жилой блок. Приятели на ужин пригласили. Доктор Мунир протянул ему коробок спичек.
— Оставьте их себе. У меня еще есть.
— Благодарю вас.
Он закурил, выпустил струю дыма. Они вместе подошли к жилому блоку. Извинившись перед коллегой, Азиз проскользнул в левую дверь.
Будучи уже не в силах сдерживать себя, он бегом бросился вдоль узкого коридора, несколькими прыжками преодолел лестницу и застыл только возле выхода. Торопливо огляделся по сторонам. Машина стояла около самой двери. Доктор Алаа сидел за рулем. Лицо у него было бледное, сосредоточенное.
Азиз обошел автомобиль сзади, открыл дверцу и сел рядом с доктором. Заработал мотор, машина резко взяла с места и, набирая скорость, помчалась по пустынному двору. Азиз нашарил на заднем сиденье свернутый белый халат, быстро продел руки в рукава, повесил на шею стетоскоп. Машина миновала главные ворота. Возле деревянной будки у ворот двое караульных сидели на скамье, разложив между собой еду. Ни один из них даже не взглянул на выезжавший автомобиль. Азиз положил руку на спинку сиденья за спиной доктора Алаа и сказал:
— Все отлично. Немного сбавьте скорость. Нам ни к чему попадать в аварию.
Они молча доехали до Коммерческой школы и там остановились. Азиз протянул ладонь. Рукопожатие было долгим и крепким. Захлопнув за собой дверцу автомобиля, Азиз просунул голову в окошко и сказал:
— Спасибо. До встречи...
Тяжелый кромешный мрак плотно запеленал его в свое черное одеяло, наглухо, словно сургучом, запечатал даже ноздри. Ему было трудно дышать. Напрасно он напрягал все мышцы, чтобы заставить грудную клетку работать — воздух не шел в легкие, и ему казалось, что он находится под водой.
До боли напрягая зрение, он тщетно искал маленький проблеск, который помог бы ему определить хотя бы очертания хорошо знакомых предметов. Сотни раз он видел их во время бесконечных дней и ночей, проведенных в этих четырех стенах, знал на память их мельчайшие детали. Теперь все растворилось в темноте.
Он протягивал руки, пытаясь вцепиться пальцами в какой-нибудь осязаемый предмет, чтобы преодолеть чувство затерянности в этой обволакивающей безграничной ночи. Но пальцы ловили пустоту.
Его тело лежало на кровати, и пугающая неподвижность подкрадывалась из темноты, гася в нем одно чувство за другим.
Эта черная тяжелая ночь была как гроб, в котором его похоронили заживо. Вопль страха поднялся и застрял в горле, словно он воочию увидел, как из дальнего угла подбирается к нему сама смерть.
И вдруг посреди полной тишины послышался поющий голос. Не впервые слышал он его и потому хорошо знал и умел безошибочно различать даже среди шума других голосов... Дневной свет тускнел, растворялся в сумерках.
Являлась ночь и покрывала его непроницаемым безмолвным саваном, предвозвещавшим смерть, и он сжимался в комок под одеялом, словно плод в утробе матери, ища тепла и перемещаясь в вымышленный мир, порожденный причудами воображения.
И именно в этот миг из темноты поднимался голос, проносясь вдоль длинного коридора, мимо наглухо запечатанных камер, он проникал через узкие оконца над дверьми и звучал как призывный звук сигнального горна. Паутина отчаяния, оплетавшая скорченные под одеялами тела узников, разрывалась, ее путы слабели, уходили в небытие.
Этот голос заставлял их выпрямиться, вытянуть руки и ноги, широко открыть глаза во мраке, который уже не казался таким кромешным. Неведомо откуда появлялись проблески света, ноздри улавливали течение свежих воздушных струй.
Слушая этот голос, люди улыбались.
Годы сменялись годами, ускоряя свой бег, как гончие псы, охваченные азартом бесконечной охоты. Да, двадцать пять лет минуло с тех пор, и за это время Азиз познал многое. Кое-что он по-прежнему хранит в памяти, а другое уже поросло печальной травой забвения.
Лишь одно постоянно живет в его душе и пребудет с его душою навеки.
Могучий, сладостный голос, поющий в ночи.



1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52