К ним подошел человек в белом халате, заглянул внутрь машины, потом наклонился к водителю.
— Вы куда направляетесь?
— Там раненый. Эта женщина — его мать.
Санитар заколебался, еще раз бегло осмотрел пассажиров, потом сказал:
— Ладно. Проезжайте.
Они въехали во двор, остановились возле подъезда. Когда они вылезли из машины, Азиз, собравшись с духом, сказал:
— Матушка, прежде чем вы войдете туда, я должен вам сказать...
Она посмотрела на него с мольбой.
— Врачи сделали все, что могли. Но ранения были очень серьезны... Очень.
Губы ее беззвучно задвигались, словно она потеряла голос.
— Что? Что вы имеете в виду?
— Асад... Асада нет. Он услышал ее шепот:
— Асада нет... — Она всхлипнула. — Сыночек мой... О боже... Ее рука дернулась, нашаривая в воздухе опору. Надия
кинулась к ней и подставила свое плечо под ее руку.
— Я хочу видеть его. Это неправда. Это невозможно. Он не мертв. Мой сынок не умер. Я хочу посмотреть на него. Отведите меня.
Азиз взял ее под руку с другой стороны. Его ладонь наткнулась на пальцы Надии. Они были холодными как лед. Они медленно вошли в дверь невысокого строения. Там человек в белом халате преградил им путь.
— Вы куда?
— Эта женщина — мать того студента, который скончался. Она хочет увидеть его.
Они вошли в холодную комнату с голыми стенами, длинными белыми ваннами и рядами кранов. Посредине на мраморном столе с железными ножками лежало тело, накрытое белой простыней. Азиз увидел две босые ступни, торчащие над краем стола. Он приподнял край простыни. Мать некоторое время вглядывалась в лицо Асада, потом опустила голову и заплакала.
Никогда он не слышал, чтобы так плакали...
Машина везла их по темным улицам обратно, к ее дому. Все четверо молчали. Лишь когда остановились у подъезда, Надия спросила:
— У вас есть родственники?
— Не здесь. Мы их оставили в Ливане.
— Так вы совсем одна?
— Да, совсем одна. Я теперь совсем одна.
— Я останусь с вами до утра.
Несчастная женщина ничего не ответила, словно ей теперь все было безразлично. Азиз заговорил:
— Не знаю, матушка, что и сказать вам... Помните, мы всегда будем с вами.
Он взял ее за руку, наклонился и поцеловал в лоб, потом повернулся к Нации:
— Так вы останетесь здесь? -Да.
— Ну, я тогда поеду. Надо еще сделать кое-какие дела. Завтра похороны... Здесь в квартире есть телефон. Я позвоню вам откуда-нибудь. Ночевать буду не дома. Может, вашим родителям что-нибудь передать?
— Мустафа об этом позаботится, — сказала Надия. Она протянула Азизу руку и добавила: — Счастливо вам. До встречи. — Обратилась к шоферу, попросила: — Мустафа, загляни, пожалуйста, домой, успокой родителей.
Мустафа слегка поклонился матери Асада и Нации, вернулся к машине, сел за руль. Азиз подожцал, пока они скрылись в подъезце цома, и сел ряцом с Мустафой.
— Куца? — спросил Мустафа.
— На площадь Атаба.
Машина помчалась по пустынному Каиру к началу улицы Фарука и цалыие, к площади Атаба. Оба молчали, погруженные в свои мысли. Когда добрались цо места, Азиз попросил:
— Пожалуйста, возле почты. — Потом добавил: — Мы не прецставились цруг цругу. Я — Азиз, стуцент последнего курса медицинского факультета.
— А я — Мустафа, двоюродный брат Нации, стуцент юридического.
— Спасибо тебе большое за все. Я нацеюсь, мы еще увидимся.
— Не за что. Счастливо тебе.
Азиз пожал ему руку, вылез из машины, захлопнул за собой дверцу. Потом пошел по тротуару, постепенно ускоряя шаг. Жизненная энергия возвращалась к нему. Пройдя по улице Абцель Азиза, он свернул на улицу Саха, пересек ее напротив редакции газеты "Аль-Ахрам" и вошел через главный вхоц.
Через некоторое время он вышел в ту же цверь, сбежал по лестнице на улицу, сел в первое попавшееся такси и поехал в направлении Медицинской ассоциации. Там он отпустил такси, подошел к небольшому магазину с вывеской: "Похоронное обслуживание в любое время дня и ночи". Разговор с высоким тощим человеком, напоминавшим высохшее дерево, занял около десяти минут. После короткого спора с выразительной жестикуляцией они ударили по рукам.
В тот вечер Сидки-паша арестовал большое число членов Национального комитета рабочих и студентов. Азиз решил не заходить ни к кому из товарищей, пока не выяснит толком, что же в действительности произошло. К двум часам ночи ему удалось добыть полный список арестованных. Пришлось немало покрутиться по городу в поисках информации. В редакции "Аль-Ахрам" он передал список одному из друзей.
Шагая по ночным улицам, он впервые за целый день по-настоящему пришел в себя, осознал, что живет и двигается. Глубока, всей грудью вдохнул прохладный влажный воздух и вдруг вспомнил, что не позвонил Надии. Он тотчас заторопился к центральной телефонной станции, находившейся на площади Атаба. Оператор спал глубоким сном, положив голову на руки. С трудом удалось его разбудить. Он щурил покрасневшие глаза, с недовольством и одновременно с любопытством разглядывал Азиза, бормотал что-то насчет некоторых господ, которые проводят ночи на улицах. Азиз вручил ему монетку в один пиастр, и оператор, порывшись в выдвижном ящике, протянул ему медный жетон. Азиз зашел в кабину и застывшими от холода пальцами набрал номер 7-37-51. В трубке три раза прогудело, прежде чем на другом конце тихий женский голос сказал:
-Алло.
— Это Азиз, — отозвался он.
— Азиз, это Надия. Ну как вы там? Где вы сейчас? — Он уловил в ее голосе оттенок беспокойства.
— Я звоню с Атабы. Все в порядке. А вы как?
— Я тут сижу с тех пор, как вы ушли. Приготовила ей кофе с корицей. Она попила и ушла к себе в комнату. Я как раз собиралась зайти к ней, когда зазвонил телефон.
— Ну а она как?
— В шоке. Кажется, не осознает, что произошло.
— Не оставляйте ее. Будьте с ней рядом, а я утром подъеду.
— А куда вы собираетесь?
— Переночую тут на Атабе у одного знакомого.
— Какие-нибудь новости есть?
— Да. Арестованы двадцать членов комитета. Но завтра же во всех газетах будет заявление комитета.
— А когда вас ждать завтра?
— Около девяти. Что-нибудь принести?
Недолгая пауза, потом она сказала:
— Нет. Я вас подожду.
— Прекрасно. Тогда пока все. Спокойной ночи. — Он уже собрался положить трубку, когда она неуверенно сказала:
— Азиз... -Да?
— Берегите себя.
Он держал трубку, не зная, что ответить. Прежде чем надумал, что сказать, в трубке послышались гудки.
Он вышел из кабины. Оператор по-прежнему спал глубоким сном. Его лысина поблескивала в тусклом свете. Азиз двинулся по безлюдной улице, неторопливо пересек площадь.
Быстрым шагом Азиз миновал университетский городок, пересек пустырь, протянувшийся до кварталов Харты. В домах уже горели лампы. Окна были наглухо закрыты, чтобы сберечь тепло. С наступлением темноты лампочки загорались повсюду чуть ли не одновременно, словно ими управляла неведомая рука с единого пульта. Ночь не могла застать людей врасплох.
Он шел, не сбавляя темпа, ловко обходя разбросанные булыжники, кучи песка, колючие кактусы. Он так часто ходил этим путем, что, наверное, мог бы пройти по нему с завязанными глазами. Вот овощная лавка. В сумраке гладкие круглые помидоры казались темно-алыми, как кровь на асфальте. Он внутренне содрогнулся от такого сравнения — ведь и сам он совсем недавно был на волосок от смерти.
Подойдя к лестнице, он вздохнул с облегчением. Вспомнил вдруг, что с утра ничего не ел. Перепрыгивая через ступеньки, взбежал наверх, трижды постучал в дверь.
— Кто там? — послышался женский голос.
— Тетя, это я, Азиз.
Дверь открылась. Тетка всматривалась в него слабыми старческими глазами, пораженными катарактой.
— Откуда ты взялся? Заходи, заходи...
— Я приехал с Атабы.
— Вот как? А что с Эмадом? Почему его забрали? Что с ним будет? Боже мой, пожалей ты меня. Я больше не могу, заждалась, сил моих нет...
Говорила она торопливо, без пауз. Долго копились эти слова, эти вопросы. Теперь они прорвались наружу —не остановишь.
— Вы знаете, тетя, он в центральной тюрьме. Но вы не волнуйтесь. Его скоро отпустят, через несколько дней, вот увидите.
— Ты уверен?
— Да там уже большую часть выпустили, оставили совсем немного.
— Ну а его-то почему оставили?
— Скоро и остальных освободят, л вам точно говорю.
— О господи... Ну а как он там?
— Нормально. Все в порядке. Я сегодня виделся с Халилем, это мой приятель, может быть помните? Его как раз сегодня выпустили. Он говорит, что с Эмадом все в порядке.
— На чем же он там спит? Азиз рассмеялся:
— Как на чем? У него теплое шерстяное одеяло, и не одно. Она горестно вздохнула:
— Смеешься ты надо мной. Где уж тебе понять сердце матери...
— Да не смеюсь я, ей-богу. Я вам правду говорю.
— Ну а что там едят?
— Понимаете, мы собрали деньжат, скинулись понемногу и послали им туда еды... А вообще-то я только на минутку. Пора идти.
— Так быстро? Да что ты, Азиз! Даже не присел. Я бы тебя чаем напоила. Это никуда не годится.
— Ладно, пустяки. Вы, пожалуйста, не волнуйтесь, успокойтесь насчет Эмада. За ним хорошо присматривают.
Он протянул ей две фунтовые бумажки. Она глянула на зеленые банкноты в его руке и отшатнулась.
— Что это?
— Это часть денег, которые мы собрали для помощи семьям арестованных.
— Не надо мне денег.
— Вы это кому-нибудь другому расскажите, а не мне. Возьмите, пожалуйста. — Он протянул ей деньги, и она нерешительно взяла их. От смущения она даже отвернулась.
— Вы мне лучше скажите, что еще нужно?
— Ничего. Спасибо, сынок. Для меня самое главное, чтобы с Эмадом все было нормально.
— Даст бог, скоро увидитесь, Спокойной ночи, я побежал.
— Спокойной ночи, сынок.
Сбегая по лестнице, он услышал, как захлопнулась дверь.
Он вышел на улицу, с удовольствием вдохнул полной грудью. А потом побежал, энергично работая руками. Дышалось легко — сказывались годы тренировок. Он был абсолютно спокоен. Мимо проплывали лавочки, фонарные столбы, окна прилепившихся друг к другу домов. Казалось, ноги сами несут его через темные улицы домой, в маленькую комнату с окнами в сад, с широким письменным столом, заваленным книгами, цветными карандашами, листами бумаги, с постелью, накрытой белоснежными простынями, пахнущими мылом...
Он бежал как заведенный, думая о делах, к которым ему уже очень хотелось вернуться. Эти мысли навевали спокойствие, внушали чувство уверенности. Времени он не замечал, дороги не выбирал. Только смутно сознавал, что бежит в правильном направлении.
Вот и автобусная остановка. Пришлось подождать. Несколько минут ждал, пока из темноты не показались мощные круглые фары — глаза монстра, чья огромная туша была неразличима. Когда автобус приблизился, Азиз увидел ряд тусклых желтых лампочек на потолке, неподвижные, как у кукол, головы пассажиров.
Азиз вскочил в автобус, бросил уставшее тело на свободное сиденье. Рядом дремал старик. Его седая голова упиралась в ладони, положенные на набалдашник трости. Каждый раз, когда автобус останавливался, он открывал глаза и вновь закрывал их, как только движение возобновлялось.
Автобус проехал через мост Абу аль-Аля. Стальные конструкции промелькнули мимо, как обнажённые ребра динозавра, плывущего над черной водой реки. Не сбавляя скорости, автобус промчался мимо мечети — прохожие шарахались в сторону чуть ли не из-под колес.
Азиз вспомнил свою последнюю встречу с Халилем. Огромное помещение, потрескавшиеся стены, готовые вот-вот рухнуть. Они сидели на длинном высоком диване спиной к стене, сложив ноги по-турецки, пили горячий отвар хельбы — волчьих бобов.
В свое время Азиз много читал о Бастилии, о королевских тюрьмах, об ужасах концлагерей. Все это вспомнилось, когда он шел на встречу с Халилем — одним из лидеров, уже успевших побывать за решеткой. Хотелось услышать от него, каково там, в неволе.
— Ну что, Азиз? Как дела? — Халиль начал с расспросов. — Соскучились мы по вас, оставшихся на воле.
— Мы по вас тоже, Халиль.
— Ну уж, наверное, не до такой степени.
— Почему же?..
— Очень просто. Вы имели возможность продолжать борьбу, а мы только мечтали быть с вами. Ни о чем другом не думали.
— Ты, конечно, прав, Халиль. Но знаешь, как нам вас не хватало! Из-за вашего ареста пришлось отложить многое, что нужно было сделать сразу. Сидки использовал сложившуюся ситуацию, чтобы внести сумятицу. Создал параллельный комитет с участием реакционных партий и фанатиков и назвал его Комитетом патриотов. Предоставил в их распоряжение радио, официальную прессу. А они и давай выступать с заявлениями, призывать к спокойствию и миру. Получилась полная неразбериха. Люди запутались: какому комитету верить? Многие вообще не поняли, что есть два разных комитета. Мы пытались действовать в провинции, в деревнях, но ничего не вышло.
Слушая Азиза, Халиль кивал, но Азиз видел, что он обдумывает какие-то свои идеи.
— А сейчас как?
— Сейчас нам надо удвоить усилия, если мы хотим разоблачить заговоры, разработанные дворцом и правительством, не дать им осуществиться.
Халиль уставился в пол. Азиз смотрел на небольшой плоский жировик на его лбу, на ставшее вдруг бесстрастным лицо.
— Планируя наши действия, надо заранее продумывать все как следует, — сказал Халиль.
— Что ты имеешь в виду?
— Я имею в виду... Словом, нельзя, чтобы нас заносило.
— Заносило? Как и куда?
— Нельзя руководствоваться одними эмоциями, доверяться лишь чувствам.
— Чувствам? А что плохого в наших чувствах? Наши чувства — это то, что связывает нас с нашей страной.
— Ты не понял, к чему я, собственно, клоню. Видишь ли, нам нужно выбрать подходящий момент, дождаться, когда сложится благоприятная ситуация. Наши действия должны строиться на основе ясной политической линии и четко сформулированной идеологии.
— Подходящий момент? — В голосе Азиза прозвучали нетерпеливые нотки. — А разве может быть более подходящий момент, чем сейчас? Страна едина в своем требовании независимости. Исключение составляет лишь кучка реакционеров. Народ повсюду включается в борьбу, ряды борцов ширятся, решимость растет. Многие уже отдали свои жизни. И, кстати сказать, все это создал не Национальный комитет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52