Он поднял голову и увидел их глаза. Они смотрели на него странным взглядом: отблеск скрытой ярости, угрозы. Только пара карих, глубоко посаженных глаз под широким лбом смотрела на него с удивлением, даже с разочарованием, словно шокированная неприятным сюрпризом.
Один из них отделился от остальных и подошел к Азизу. Высокая фигура в черном пальто с квадратными плечами, скрывавшем, видимо, могучее телосложение. Длинные руки, низкий лоб, нависающий над глубоко посаженными глазами. Темнокожее лицо выходца из Верхнего Египта. Что-то обезьяноподобное в осанке. Эволюция, остановившаяся на полпути от обезьяны к человеку. Он подошел почти вплотную к Азизу и агрессивно спросил:
— Ты что здесь делаешь?
— Оперирую, как видишь.
— Во! Умник нашелся. Почему ты не ушел с остальными?
— Потому, что не хотел.
— Вот как? Может, ваше превосходительство соизволит объяснить почему?
— Потому что не видел смысла уходить отсюда.
— Ну ладно! Сейчас не время для философствований. Советую сматывать удочки. — В его голосе звучала угроза.
— А если я откажусь?
— Тебе в любом случае придется уйти.
Азиз обвел взглядом их побледневшие решительные лица. В груди шевельнулся страх.
— Насильно, что ли? -Да. Насильно.
Азиз вытер скальпель о тряпочку, вложил его в кожаный кошель, снял с себя белый халат, перебросил его через руку, взял пособие по анатомическим операциям, лежавшее раскрытым на мраморном столе, забрал кошель и бросил беглый взгляд снизу вверх на смуглого громилу, стоявшего напротив него.
— Ну?! — прикрикнул тот. — Чего ждешь?
Огибая столы, Азиз направился к двери. Небольшая процессия последовала за ним. Во дворе его ошеломил шум толпы. Он протискивался сквозь плотную массу жестикулирующих и орущих людей. В воздухе поверх голов мелькали летящие дугой половинки кирпичей и булыжники. Студенты громко скандировали лозунги, сменявшие один другой. Азиз медленно продвигался, орудуя плечом, и совершенно неожиданно оказался в переднем ряду толпы. Чуть дальше было открытое пространство, засыпанное кирпичами и булыжниками. Шагнул машинально раз, другой...
Его взгляд наткнулся на стену. Черная стена с множеством лиц, словно высеченных из скалы. А под ними целый лес дубинок. Многоголовый монстр с бесчисленным количеством глаз. Что таилось в этих глазах? Они словно ждали какого-то сигнала.
Азиз обернулся, ощутив крепкую руку, стиснувшую его предплечье. Студент, тот самый, с медово-карими глазами, с широким умным лбом.
— Я хочу попасть домой, — сказал Азиз.
— С ума, что ли, сошел? На носилках домой хочешь отправиться? А ну-ка сюда скорей! Пошли, пошли...
Рука втянула его в толпу, повела настойчиво и целеустремленно, пока они не оказались у стены напротив дворца принца Мухаммеда Али. Остановились, поискали взглядом более менее уединенное место.
— Вон туда, за статую! Там нет никого.
Он подвел Азиза к статуе основателя первого медицинского колледжа в Египте Клот-бея. Азиз прислонился спиной к пьедесталу.
— Тебя как зовут?
— Азиз. А тебя?
— Хусейн.
Короткая пауза. А потом Хусейн сказал:
— Давай потолкуем.
Дверь открывалась трижды в день. Небольшая группа людей входила в камеру. Одни — в униформах цвета хаки с блестящими латунными пуговицами, в тяжелых черных башмаках, другие — босоногие, в тесных, как узкий мешок, блузах и в штанах чуть повыше колен из грубой синей ткани. Люди в синей тюремной форме приносили металлическую тарелку с желтой чечевицей, лепешкой темного хлеба и кружку жиденького теплого чая. Заменяли резиновую парашу другой, такой же, но опорожненной, и покидали комнату.
Он с нетерпением ждал этих коротких безмолвных визитов. Само присутствие людей, двигавшихся по его камере, пусть даже совсем недолго, развеивало гнетущее чувство одиночества, хотя они никогда с ним не заговаривали и даже не смотрели на него. Входили, потупив взгляд, и уходили так же. Один и тот же до мельчайших деталей ритуал. Движения тоже всегда автоматичные и одинаковые — порождение страха перед тюремщиками.
А потом приходит ночь. Глубокий мрак. Только точки звезд — алмазная пыль на черном бархате — видны сквозь окошечко. Иногда луна ненадолго бросает луч в камеру. Тогда его охватывает радостное чувство того, что мир дарит ему луч красоты даже в этой юдоли печали... Но луна редко проплывала над его окном. Обычно ночь окутывала все вокруг непроницаемым плотным одеялом, почти осязаемым на ощупь.
Мучительные часы бессонницы. А когда-то здесь спали другие люди, маялись в узких камерах, разделенных каменными стенами, стучали в них в отчаянной мольбе о спасении, а может быть, желая поддержать упавших духом.
Когда он впервые услышал постукивание в стену, в нем поднялась буря эмоций. В ней были и надежда, и чувство любви, братства с товарищами по несчастью. От переполнивших его чувств у него перехватило дыхание.
А потом каждую ночь он слышал это рассеянное постукивание в стену возле кровати. Но оно уже не вызывало в нем прежних эмоций. Теперь он только иногда отвечал такими же сигналами или беспорядочным стуком, чтобы просто успокоить того, кто по другую сторону стены ждал ответа, давал знать, что рядом человек, и пытался как-то приободрить.
Ничто не могло его отвлечь от густого тошнотворного смрада гниения, кроме разве что иного рода пытки. Едва его утомленное тело падало на кровать с наступлением ночи, появлялась армия клопов. Они набрасывались на него со всех сторон: падали с потолка, вылезали из всех трещин в стене и дверных щелей, из окна, из табуретки, стола, из закоулков постели. Жалили, словно огненные искры или целый поток иголок, проникающих повсюду, обрекая тело, скованное цепями, на мучительную агонию.
Так он жил дни и ночи, потеряв счет времени, когда однажды утром дверь камеры отворилась и деловой походкой вошел Овейс, явно чем-то озабоченный. Азиз в это время стоял в углу, прислонившись к стене.
— Доброе утро! —приветствовал его Овейс. Следом за ним вошел Мухаммед. Он был гладко выбрит, форма ладно сидела, с претензией на элегантность. Он остановился у порога, ожидая указаний.
— Подойдите-ка, — сказал Овейс Азизу. И, посмотрев на Мухаммеда, приказал: — Сними с него цепи.
Мухаммед подошел сзади и начал возиться с замками. Заскрежетал ключ. Щелк, щелк — открылись браслеты. Азиз осторожно, чтобы не пораниться об острые края, вынул из браслета правую ладонь. Цепи тяжело повисли на левом запястье. Азиз осторожно снял их груз с левой руки. Он почувствовал себя как птица, крылья которой освободили от пут. Но тут же его внимание переключилось на тюремщиков. Мухаммед неподвижно стоял перед ним. Спокойный взгляд, говоривший: "Я знаю, что ты чувствуешь". Толстые пальцы Овейса взяли его за локоть — напоминание о том, что освобождение от оков временно. Хрипловатый голос:
— Мухаммед, ты отведешь его в административный корпус. Они вышли на солнечный свет и зашагали рядом, как два приятеля на прогулке. Мухаммед не стал брать его за руку и шел, глядя в землю, избегая даже мимолетного взгляда на Азиза. Похоже, он стеснялся своей роли тюремщика. А Азиз шагал, радостно ощущая прилив жизненных сил. Мышцам и суставам быстро возвращались подвижность и энергия. Он поднял лицо к чистому небу с редкими легкими облачками, плывшими в безбрежной синеве, и глубоко вдохнул чистый воздух, как утопавший, которого вытащили на берег. Как прекрасно было просто жить, быть частью окружающей природы. Неожиданно он услышал голос Мухаммеда, который тихо, но отчетливо произнес:
— Все будет хорошо, доктор. Держитесь только...
Азиз удивленно посмотрел на Мухаммеда, который шаг по-прежнему глядя под ноги, — чтобы со стороны не заметили, что он разговаривает с арестантом.
— Стараюсь держаться...
— Будьте осторожны.
— В отношении чего?
— Опасайтесь доктора Хусейна.
— Где он?
— Здесь.
— А когда он сюда попал?
— В ту же ночь.
— Почему ты предостерегаешь меня?
— Потому что начальники с ним очень часто видятся. Он у них на особом положении.
— Особом положении?
— Да. Ежедневные прогулки. Питание из дома. Никаких цепей.
Мимо прошла небольшая группа заключенных. Мухаммед молчал, пока они не удалились.
— Вы ведь врач?
— Да. А ты?
— Сапожник. Хорошие туфли тачал.
— А потом?
— Пришлось закрыть лавочку. А кончил здесь вот...
Они подошли к уже знакомому низкому зданию тюремной администрации. Оба молчали, проходя по узкой длинной дорожке мимо кактусов. У входа на ступеньках их ждал тот самый человек, который на предыдущем допросе стоял возле бюста Ораби-паши. Мухаммед коротко отсалютовал, топнув каблуками тяжелых башмаков о землю.
— Все в порядке, господин, — сказал он спокойным голосом.
Человек, даже не взглянув в его сторону, небрежным жестом предложил проходить, а сам внимательно посмотрел на Лзиза.
Азиз тоже осмотрел его. На нем были черные брюки, белая шелковая сорочка, легкий шерстяной пиджак с сине-черным абстрактным узором. Ладони маленькие, почти круглые, короткие пальцы, лишенные всякой растительности. На правой руке Плестел широкий золотой перстень с красным камнем. На мизинце длинный, сантиметра в два ноготь. Ступни ног маленькие, и тиснутые в узконосые туфли. Тонкие, словно нарисованные брови, карие глаза слегка навыкате, покрасневшие белки. Лоб прорезали глубокие морщины, черные волосы ниспадали на лоб. Он открыл толстогубый рот, и обнажились прокуренные зубы.
Странное лицо. Оно оставляло впечатление дисгармонии, несоответствия черт. Будто неудачно сложенная мозаика, отразившая аморфный характер — полуженский-полумужской или нечто среднее между человеком и животным.
Азиз слегка опешил от неожиданно приятного тембра его голоса, за которым, однако, угадывалось нечто жесткое.
— Доброе утро, Азиз.
— Доброе утро.
— Мы ведь уже встречались?
— Да. Когда меня допрашивали.
— Я, знаете ли, был восхищен вашими ответами. А с другой стороны, мне было вас жаль.
— Почему?
— Я уважаю людей с принципами. Но в то же время удивляюсь, почему вы так настойчиво боретесь за проигранное дело. Напрасно жертвуете собой.
— Почему вы решили, что это проигранное дело?
— А потому что вы и ваши товарищи ничего не измените.
— Все меняется.
— Не отрицаю. Действительно, все течет, все изменяется. Я имею в виду только то, что вы не сможете добиться тех изменений, к которым стремитесь.
— Почему же?
— Да потому что всех вас поймали. Ничего, кроме тюрьмы, а может быть... —он сделал паузу, — ...может быть, и смерти, вас не ожидает.
— Не думаю.
— Это вы так считаете, но я-то знаю больше. Я все о вас знаю. Игра закончена. Это все, конец.
— Есть вещи, которые не кончаются.
— Да? Ну например?
— Бесполезно объяснять. Вы все равно не поймете.
— Вы избегаете фактов. Почему бы не быть реалистом? Ну что вы сможете сделать? Даже ваших слов никто не услышит.
— Слова иногда имеют эхо.
— Эхо мимолетно. Оно тут же исчезает.
— Другие его подхватывают.
— Но других-то нет.
— Всегда будут другие.
— Похоже, что вы все еще не понимаете ситуации. Пройдемте со мной. Я хочу, чтобы вы встретились с одним из ваших друзей. Я дам вам возможность поговорить по душам. Когда-нибудь вы вспомните это и еще поблагодарите меня за заботу о вас.
Они вошли в дом, прошли по коридору, в конце которого за дверью оказался зал, украшенный цветами в бронзовых горшках, раскидистыми пальмами в кадках. В зале была дверь в другое помещение. Спутник Азиза положил руку на массивную бронзовую ручку, и дверь бесшумно раскрылась, откатившись по полозьям в стену. Азиз шагнул внутрь, а его провожатый остался снаружи. Дверь поползла обратно, закрывшись за ним.
Комната, в которой он очутился, была просторной. Высокие окна выходили на полукруглую террасу. В обстановке чувствовалась претензия на роскошь. Стены до половины были облицованы деревянными панелями, украшенными резьбой. Верхняя часть стен была выкрашена в цвет слоновой кости, более светлого оттенка ближе к потолку. На окнах тонкие занавески, колыхавшиеся от дуновений ветерка. С потолка свисала внушительная люстра из зеленоватого стекла.
У одной стены — большой камин из черного мрамора. На нем стояли серебряные чеканные кувшинчики персидской работы, на подставках — цветные картинки лошадей и охотничьих собак, фотографии мужчин в одежде для верховой езды. Возле камина были расставлены полукругом глубокие кресла с темно-зеленой обивкой. Посредине этого полукруга — овальный столик эбенового дерева с изящными резными ножками.
Возле противоположной стены находился большой стол с массивными, как стволы деревьев, ножками. По ту сторону стола — высокое вольтеровское кресло, а ближе к камину — несколько легких стульев, обитых коричневой кожей. На стене висел длинный меч в ножнах и старинный пистолет. На паркете лежал толстый персидский ковер, поглощавший звуки его шагов.
Войдя в комнату, Азиз услышал, как дверь за ним закрылась. Он оглянулся и обнаружил, что его провожатый за ним не последовал. Взгляд его несколько раз пробежал по комнате, останавливаясь на отдельных деталях интерьера. Он испытывал удивление, смешанное с любопытством. Азиз никак не ожидал очутиться в подобной обстановке после тюремной камеры. Только спустя некоторое время он заметил легкое движение в одном из кресел, стоявших возле камина.
В кресле неподвижно сидел человек. Азизу была видна его крупная голова и часть выпуклого лба. Он нерешительно шагнул вперед. Сердце вдруг заколотилось от радости.
-Хусейн! Ты?!
Молчание. Азиз торопливо подошел к креслу и остановился, жадно разглядывая сидевшего в нем человека. Нет, он не изменился внешне. Но что-то неуловимое в его облике заставило Азиза остановиться. Лицо чуть пополнело, да и фигура тоже. Нет, он определенно обрюзг, выглядит как корова, которую откармливают на убой. Карие глаза еще глубже ушли в глазницы и потеряли свой обычный блеск. Они наблюдали за ним со странным, незнакомым ему выражением. В них затаилась глубокая грусть. Так смотрит, наверно, утопающий с мольбой о спасении, когда его руки протянуты, чтобы ухватиться за былинку, за ветку, человеческую руку, за что угодно, а находят под пальцами пустоту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52