Они засмеялись. Вдруг Мацек стал серьезным.
— Что с тобой?— встревожилась Кристина.
— Послушай, я хочу тебе что-то сказать...
— Что-нибудь грустное?
— Нет. А впрочем, не знаю. Я думал об этом ночью и целый день. Только не смейся надо мной...
— Ну, говори...
— Я хотел бы кое-что изменить. По-другому устроить свою жизнь. Я не могу тебе сказать всего...
— И не надо,— тихо сказала она.— Я сама догадалась.
— Правда?
— Разве это так трудно?
— Видишь ли, до сих пор я не задумывался над этим, все шло как-то само собой. Понимаешь?
— Да.
— А теперь я увидел все в ином свете. Мне хочется жить, просто жить! Учиться. У меня есть аттестат зрелости. Я бы мог поступить в политехнический институт. Ты не слушаешь?
Она сидела в задумчивости, углубившись в себя.
— Что?
— А ты?
— Вот видишь,— она с упреком посмотрела на него,— а ты обещал не говорить ничего грустного.
— Что же тут грустного?
— А то, что все это может оказаться неосуществимым. Ведь ты не принадлежишь себе.
— Знаю. Но я постараюсь. Сделаю все возможное. У меня здесь есть один друг, от него многое зависит.
— С которым ты вчера был в баре?
— Да. Я ему все объясню, и он меня поймет.
Он вспомнил свой вчерашний разговор с Анджеем.
— Если бы я знал вчера то, что знаю сегодня,— сказал он с горечью.
— Тогда бы я не пришла к тебе,— прошептала она. Посередине улицы с песней маршировали солдаты. За
ними бежала стайка мальчишек. Подул ласковый, теплый ветерок, и с освещенных солнцем цветущих каштанов на веранду посыпалась белая пыльца. К красной решетке подошел чумазый мальчуган с корзинкой фиалок.
— Купите, пан начальник,— сказал он, протягивая букетик.
Мацек взял цветы и дал Кристине. Она поднесла их к лицу.
— Как чудесно пахнут...
— Скажи,— сказал он немного погодя,— ты бы уехала отсюда?
Она кивнула.
— Правда?
— Конечно. Меня здесь ничто не удерживает.
Он поколебался и робко положил руку на ладонь Кристины.
— Подумай только,— сказал он, и голос у него задрожал, как будто в нем слились воедино надежда и тревога,— подумай только, ведь я раньше не знал, что такое любовь...
— А теперь?
— Это ты!— горячо прошептал он.— Любовь — это ты.
— Здесь?— спросил Алик.
Шреттер обвел внимательным взглядом веранду.
— Что-то не видно.
— Может, он сидит со стороны площади?
— Кто его знает. Пойдем посмотрим.
Когда они огибали ограду, Кристина и Хелмицкий выходили из кафе.
— О, младший брат Косецкого!— обрадовался Ма-цек.— Подожди минутку, дорогая, я сейчас.
Он оставил Кристину и, ускорив шаг, догнал ребят.
— Алик!
Тот моментально обернулся.
— Привет!— поздоровался Хелмицкий.— Послушай, передай Анджею, что у меня к нему важное дело и что завтра вечером я у него буду. Не забудешь? Завтра часов в восемь.
— Можете быть спокойны,— ответил Алик.— Передам.
— Спасибо. Хорошо было на речке? Алик улыбнулся.
— Здорово!
Шреттер ждал его в сторонке. Когда Алик подошел, он бросил на него вопросительный взгляд.
— А, пустяки,— ответил Алик.— Ну как, здесь?
— Да.
— Где?
— За крайним столиком. Блондин. Сидит с другим типом.
Алик посмотрел в ту сторону.
— Погоди, я где-то его видел.
— Возможно,— пробурчал Шреттер.
Алик стал лихорадочно перебирать в памяти знакомых и наконец вспомнил.
— Климчак? Из нашей школы? Тот, что кончил перед самой войной и твой отец считал его лучшим «историком» в школе. Точно?
— Точно.
— Так вот, значит, откуда ты его знаешь! А второй?
— Не знаю. Никогда в глаза не видел.
— Ну, пошли.
— Погоди,— остановил его Шреттер.— Неизвестно, что это за тип.
— А нам какое дело? Лишь бы твой был верным человеком.
— Мой-то верный. Ему иначе нельзя, у самого рыльце в пушку.
— Ну, чего же мы тогда стоим?
Пока они переговаривались, Климчак успел их заметить и делал им знаки, чтобы они подошли. Это был молодой человек среднего роста, тщедушный, бесцветный, с подвижным, хитрым лицом и гладко прилизанными светлыми волосами. Его сосед, видный, хорошо сложенный блондин с красивым, но простоватым лицом, казался его ровесником. На столике перед ними стоял графинчик с водкой и два высоких стакана с содовой водой.
— Привет!— по-свойски поздоровался Климчак со Шреттером.
С минуту он пристально вглядывался в Косецкого.
— Мы знакомы?
— Знакомы,— непринужденным тоном сказал Алик.
— Однокашники?
— Ага!
— Здорово! Садитесь. Это мой друг.— Он указал на своего соседа.— При нем можете обо всем говорить. Свой парень. Не беда, что новоиспеченный — только сегодня перешел к нам. Главное, в нашем полку прибыло. Взял да поцапался парень с высоким начальством...
— Хватит трепаться, Эдек!— проворчал незнакомец.
— Да ты не робей! Это мировые ребята, свои в доску, как-никак школьные товарищи. Он тоже парень что надо, только еще не обвык. Карьеру, видите ли, у коммунистов хотел сделать. Говорю тебе, Франек, пропал бы ты ни за грош, если бы не нализался и не устроил им скандал. Это в тебе инстинкт самосохранения заговорил. Ты что, жалеешь?
Тот пожал плечами.
— Чего мне жалеть? Только не трепись.
— Ладно! Подождите-ка, ребята, сейчас раздобуду для вас стопочки. Сидите спокойно, не беда, если нас вместе увидят. Разве возбраняется сидеть со старым школьным товарищем? Эй, пан старшой!— позвал он стоявшего в дверях официанта.— Две стопки и два стакана содовой.
254
Минуту спустя он привычным движением разливал водку.
— Ваше здоровье! Водой запивайте. В жару с водкой лучше всего содовая идет.
— Блеск!— воскликнул он, потирая руки, когда все осушили по стопке.— А теперь можно и о делах поговорить. Гроши принесли?
— Принесли,— ответил Алик.
— Сколько?
— Десять бумаг. Остальные при получении.
— Порядочек. Может, завтра Получите товар. Куда доставить?
На этот раз Алик дипломатично промолчал, предоставив слово Шреттеру.
— В парк,— ответил Юрек.— В шесть часов вечера, у второго пруда.
— Далеко, черт возьми!— Климчак скорчил недовольную гримасу.— А тележка с мороженым там пройдет?
— Пройдет,— заверил его Алик. Климчак подумал немного.
— Ну, ладно!— согласился он наконец.— Сильны ребята, а, Франек? Ловко они все это придумали. Не подкопаешься!— Он отхлебнул немного воды.— Покончим с этим делом и послезавтра сматываемся. Проедемся по побережью, посмотрим, что и как. Нам надо немного проветриться. Ему тоже здешний климат противопоказан, правду я говорю, Франек?
— Кончай трепаться!— разозлился тот.
— Ладно! Молчу. Вот только денежки получу — и до завтра.
Шреттер полез в карман за конвертом с деньгами, но Алик толкнул его под столом.
— Шухер! — буркнул он.— Старик идет. Шреттер посмотрел на улицу и выпрямился.
— Одну минуточку,— сказал он спокойно. Посередине тротуара в том же светлом костюме и
с тростью в руке шел Котович, прямой и подтянутый, как юноша. Бросая с высоты своего роста беглые взгляды по сторонам, он направлялся прямо в кафе. Шреттер быстро встал и пошел ему навстречу.
— О, кого я вижу! — обрадовался Котович.— Добрый вечер, дорогой мой.
Он с чувством потряс его руку.
— Януш вернулся?— спросил Шреттер.
Лицо Котовича омрачилось.
— Негодяй!
— Не вернулся?
— Теперь он совсем может не возвращаться. Понимаете, дорогой, в какое положение он меня поставил? Какие у меня из-за него неприятности? Позор!
— Да, представляю себе. Но я не могу понять...
— Тут и понимать нечего. Все ясно. Увы, ясно, как божий день. Негодяй!
— Но, может, с ним все-таки что-нибудь случилось?
— С ним?— Котович удивленно поднял кустистые брови.— Разве вы не знаете своего друга? Тут и говорить не о чем. Пьянствует небось или, прихватив деньги, удрал с какой-нибудь девкой. Я слишком хорошо знаю своего сына. К сожалению, он не похож на вас. Ну, ничего не поделаешь! Не каждому бог дарует хороших детей. В семье, как говорится, не без урода. А вы можете поставить крест на своем друге, он недостоин вас, это говорю вам я, его отец!
Попрощавшись со Шреттером, он направился между столиками в глубь веранды, поминутно приподнимая шляпу и с любезной улыбкой раскланиваясь со знакомыми. Он знал всех сколько-нибудь известных людей в городе и сам был популярной личностью.
Станевич, сидевшая с доктором Дроздовским, издали заметила его величественную фигуру. Она обрадовалась и стала махать ему рукой, чтобы он подошел. Не переставая по дороге кланяться, он протиснулся к их столику.
— Мое почтение, дорогая пани! Добрый вечер, доктор! Какая приятная встреча. Как ваше самочувствие?
— Отлично!— засмеялась пани Кася.— Разве можно себя плохо чувствовать после такого замечательного вечера, какой вы нам устроили.
В соломенной шляпе с широкими полями, в пестром летнем платье, веселая, слегка возбужденная, с блестящими глазами, она казалась моложе своих лет. А чернявый Дроздовский в белом полотняном костюме больше, чем когда-либо, был похож на южанина: испанца или итальянца.
— Разрешите?— Котович указал глазами на свободный стул.
— Ну конечно, прошу вас, садитесь. Я так мечтала вас встретить.
— Вы?!
— И знаете почему? У меня к вам, дорогой пан директор, большая просьба.
— Всегда к вашим услугам.— Котович прижал руку к груди.— Для вас я на все готов.
— К сожалению, это весьма тривиальная просьба.
— Ничего не поделаешь. Не одной духовной пищей жив человек.
— Правильно,— вмешался в разговор Дроздовский,—- Я как врач могу это засвидетельствовать. Разрешите, я сам изложу пану директору вашу просьбу?
— О да, пожалуйста!— обрадовалась Станевич.— Я всегда теряюсь, когда надо говорить о подобных вещах. И потом — я ровно ничего в этом не смыслю.
Дроздовский пододвинул свой стул поближе к Ко-товичу.
— Дело вот в чем. У пани Станевич есть кое-какие сбережения — золото, украшения...
— Понятно, понятно,— сказал Котович.
— Она хотела бы обратить это в деньги.
— Правильно! И весьма похвально! Деньги должны жить, быть в движении, приносить прибыль. Все понятно. Вопрос исчерпан. Можете на меня рассчитывать. Когда прикажете к вам прийти?
Пани Кася посмотрела на Дроздовского.
— Может, завтра?
— Да, лучше всего завтра,— любезно осклабившись, подтвердил Дроздовский.— Скажем, завтра днем.
— Отлично!— Котович наклонил голову.— Быстрота — залог успеха. Завтра днем я являюсь к вам. Решено.
Он прислонился могучей спиной к тонкой спинке стула и глубоко вздохнул.
— Какой чудесный день! Посмотрите, как освещены каштаны. А тона какие мягкие! Нет, такая красота возможна только в жизни. Даже самый гениальный художник не может воспроизвести вот такого маленького чуда природы...
Было уже далеко за полночь, когда Шреттер, пролежав несколько часов без сна, встал, зажег настольную лампу и, вынув из портфеля дневник, написал:
«Я проиграл. Удар пришел с самой неожиданной стороны. Ничего не поделаешь. Чтобы побеждать, надо научиться проигрывать. Алик К. ненавидит меня, но я ненавижу его еще больше. Посмотрим, кто кого!»
IX
В обычные дни недели, за исключением субботы, выступления артистов в «Монополе» из-за комендантского часа начинались в восемь. Поэтому Кристина ровно в семь должна была быть в баре. Хелмицкий проводил ее до дверей ресторана.
День был теплый, но не такой безмятежно весенний и ясный, как вчера. По небу проплывали сероватые тучи, порывами налетал ветер, и было похоже, что к ночи натянет дождь. В городе было нестерпимо жарко. На рынке, несмотря на поздний час, жизнь била ключом. Крикливые уличные торговки, скупщики золота и валюты шныряли в толпе, возле продовольственных ларьков были крик и давка, поминутно приезжали и уезжали грохочущие грузовики. Над площадью носились тучи пыли и стоял удушливый запах бензина. По радио передавали чью-то речь.
Они расставались впервые за два дня. У ресторана Кристина хотела попрощаться.
— Подожди еще немножко,— попросил он и задержал ее руку в своей.
— Поздно уже.
— Еще минутку. Как ты думаешь, когда ты сегдня освободишься?
— Понятия не имею. Обычно по понедельникам большого наплыва не бывает.
— Часам к десяти?
— Может быть.
Трое мужчин, громко разговаривая, вошли в ресторан. Мацек все не выпускал руку Кристины.
— Я буду тебя ждать.
— Ты пойдешь наверх?
— Зайду на минутку.
— А потом?
— Потом будет этот разговор. Как только освобожусь, загляну к тебе сказать, чем это кончилось. Хорошо?
Она кивнула.
— Только на минутку.
— Конечно. Ты не волнуйся. Все будет хорошо.
— Ты думаешь?
В этот момент мимо них проехал белый от пыли джип и со скрежетом затормозил перед входом в гостиницу. Оба машинально посмотрели в ту сторону. Мацек вздрогнул. Он почувствовал, как кровь прилила к сердцу, а ноги одеревенели и стали тяжелые, как колоды. Из джипа в пропыленном плаще медленно, тяжело вылез Щука с палкой в руках. Мужчина, который вел машину,— молодой, высокий, в кожаной куртке и высоких сапогах,— уже стоял на тротуаре. Два парня лет по двадцати в милицейской форме с автоматами остались на заднем сиденье.
Вдруг Мацек почувствовал, что Кристина тянет его за рукав.
— Ты чего так уставился?
Он медленно и тяжело повернулся к ней, и тогда она заметила, что на нем лица нет.
— Мацек!— испуганно воскликнула она.
Он хотел улыбнуться, но губы искривила гримаса. До него, как сквозь тонкую стену, доносился глухой бас Щуки и стук подкованных сапог его провожатого. Он догадался, что они вошли в гостиницу.
— Мацек!— прошептала Кристина.— Что с тобой? На этот раз улыбка получилась естественной.
— Ничего. Не обращай внимания. Говорю тебе, ерунда!— Он сжал ее руку.— Так, что-то померещилось.
— Что?
— Ерунда какая-то. Не стоит говорить об этом.
— У тебя был такой странный вид.
— Да? А сейчас?
— Сейчас нет.
— Ну, вот видишь. Тебе в самом деле пора идти?
— Пора.
Она еще раз внимательно посмотрела на него, но не успокоилась.
— Что это за люди?
Он изобразил удивление.
— Какие люди?
— Которые только что вышли из машины. Хелмицкий оглянулся. Щуки и его спутника уже не
было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35