— Не скажи,— перебила Вийя.— Рити только вчера хвасталась, что господин пастор велел Каарли сочинить песню к царским именинам.
Тынис засмеялся было, затем внезапно оборвал смех, проникся серьезностью и сказал задумчиво:
— Так-так. А куда же ты, Матис, со своей семьей теперь денешься? Арендуешь хутор где-нибудь в другом имении или, может быть, думаешь совсем уйти в город?
— Ни то, ни другое. Здешние помещики все друг другу родня, и не бывать тому, чтоб кто-нибудь из них сдал мне землю. В город идти не хочу: вся жизнь в деревне прожита... Мы столковались со старым капитаном Мяртсоном из Сяйнасте... Он, бедняга, немножко не в своем уме, все проверяет свои давнишние вычисления и пеленги, но в общем Мяртсон мужик неплохой. Обещал сдать нам свою избушку в Рыуна-Ревала за пять рублей в год, если я сам приведу ее в порядок. У Мяртсона ведь собственный хутор, выкупленный еще при Липгарте, сам Ренненкампф ничего тут поделать не сможет. Сын Пеэтер и Прийду писали, правда, летом из Таллина, звали в город, обещали подыскать постоянное место на «Двигателе». Но городская жизнь какая-то чудная: леса нет, настоящего моря тоже нет. Правду говоря, и не хочется уезжать слишком далеко от старого хутора Рейнуыуэ, иной раз мелькнет в голове мысль: а может, дождемся каких-нибудь перемен?..
— Каких перемен?— спросил Тынис.
— Ну, ты-то ведь сам поговаривал, что за границей дела государственные идут на другой лад!
— И так это, и не так. Свои бароны есть почти во всех государствах, от них трудно отделаться,— сказал Тынис.
— Неужели правда совсем исчезла с лица земли?
— У кого кошель, за того и суд; у кого сила, с тем и правда! У кого денежек много, тот правде своей конца не видит! Что за границей, что у нас, в нашем государстве, есть много людей, которые за большие деньги покупают и права, и баронские титулы,— тихо сказал Тынис.
— Если ты только тяжестью кошелька правду меряешь,— ответил Матис,— тогда в вашей ссоре со старым Хольмаиом мошна с правдой должна и вовсе на его стороне быть.
— А откуда ты знаешь, что не на его? Смотри-ка, если Хольману придет на ум строить новый корабль, к нему компаньоны отовсюду попрут — и с острова, и даже с большой земли. А мне компаньонов этих нигде не добыть; не знаю — доверишься ли и ты?
— Я бы пошел, но у меня ведь нет «правды» — той, что в кошельках позванивает,— засмеялся Матис.
Мать, Ану, которой жизнь в Яков день взвалила на спину уже семьдесят семь лет, по-прежнему сидела на краю койки и вязала носок, прислушиваясь к разговору своих сыновей. Матис был ее первенец, Тынис — самый младший сын. Матиса она родила молодухой, ей тогда едва исполнилось двадцать лет. Тыниса же — в сорок один год. Между этими двумя было еще пятеро детей: Антс умер четырех лет от роду от какой-то детской болезни, Тийна — замужем за тырисеским Михкелем из Паммана, Прийду — в Таллине на фабрике, Юри взяли на военную службу, и он сгинул где-то на Кавказе, Лийзу вышла за Яана из Наака, пьяницу-рабочего с корабельной верфи, рано овдовела и бедствует теперь со своей многочисленной детворой в пригородном домишке в Курессааре. А этот последний — Тынис, при рождении такой маленький и хилый, обогнал, на удивление, всех остальных и по силе, и по смекалке, побывал в Америке и дослужился до капитанской фуражки с кокардой. Тынис фигурой и ростом походил на своего деда со стороны отца, на старого Рейна из Рейнуыуэ. Дедовская мощь и настойчивость, казалось, струились в его крови. Да, но и у Тыниса был свой изъян. Тынис женился в Америке на Анне, или как там ее звали, развелся с ней и до сих пор еще не нашел себе новой спутницы жизни, хотя у него уже было и свое ладное гнездышко: у перекрестка дорог, около церкви Каугатома, стоял маленький славный домик, выкрашенный в красный цвет,— только и остается, что ввести туда жену. Он же, как кукушка, порхает по чужим гнездам, а из этого ничего путного не выйдет.
Но едва ли Тынис мог, едва ли хотел прочесть мысли старушки матери; он вел сейчас разговор с братом Матисом.
— Кроме «правды» есть еще и работа,— говорил он брату,— а на это ты мастак!
— Да, работать я еще могу, хоть в Хяадемеэсте, хоть в Таллине или здесь, в Каугатома. Если ты и впрямь начнешь строить корабль, придем с парнем оба — как ты думаешь, Сандер?
Что мог иметь Сандер против работы, особенно корабельной? Его старший брат Пеэтер уже второй год жил в Таллине и работал на фабрике, как и дядя Приду. Сандеру тоже хотелось уже расправить крылья, тем более что с весны придется перейти в бобыльское сословие, на хуторе надо ставить крест.
— Кто же гнушается работой, будь ты хоть молодой, хоть старый. Платили бы хорошо,— добавил Матис.
— Плата будет подходящая, только не сразу можно будет ее получить,— заметил Тынис.
— А когда же?— встревожилась хозяйка Вийя.
И Тынис подробнее объяснил свой план. Новое судовое товарищество надо создать не только для того, чтоб держать в узде заносчивость старого Хольмана, корабль должен приносить пользу всем жителям Каугатомаского прихода. Что и говорить, недостаток денег даст себя сильно почувствовать, но он, Тынис, за долгие годы сэкономил достаточно, чтобы оплатить лес и железные материалы для трехмачтового судна. Если бы нашлись люди, готовые смастерить остов корабля и подождать с платой за работу, пока корабль станет зарабатывать на фрахтах, то судно можно считать почти выстроенным. Под готовый остов любой банк ссудит столько денег, сколько понадобится на покупку парусов, тросов, канатов и всего прочего для полной оснастки корабля.
— Гм,— кашлянул Матис,— конечно, морской промысел и плаванье на судах — это не то что гнуть спину и выплачивать мызе аренду за нашу бесплодную, пополам с камнями землю. Хоть в прибрежных водах рыбакам и приходится платить аренду, но это из-за рыбы, а большое море, что ни говори, до сих пор оставалось свободным. Никто не слыхивал, чтобы за проход фарватера между Готландом и Весилоо кто-нибудь требовал или платил аренду.
— Ну вот видишь. Чего же еще? Вот и давай построим корабль. А бояться, что кто-нибудь останется без вознаграждения за работу, не надо,— успокаивал брата Тынис.— Все дни и часы будут записаны и до выплаты засчитаны в корабельный пай, с которого будут выплачиваться и проценты. Позже, когда корабль пойдет в рейсы и в кассу поплывут деньги, поступай, как твоей душе угодно: захочешь взять заработанное вместе с процентами — получай на руки изрядную сумму; оставишь ее на пай — вот ты и хозяин судна, хоть не внес ни гроша наличными! И не надо тебе платить аренду барону, не надо бояться никаких чертей.
Матушка Ану внимательно слушала разговор сыновей. Это хорошо, что Тынис надумал построить корабль,— что за прибрежный житель без корабля! И у старого Рейна из Рейнуыуэ был корабль, хоть и поменьше, чем нынешние. Ходил он на нем тайком от баронов и пограничников в Швецию за железом и солью. Даже и у тех рыбаков, кто жил здесь в давние времена, по слухам, имелись корабли. Хорошо и то, что Тынис не один хочет корабль строить, а сообща с другими, большой корабль сообща строить легче: чего не умеет один, сумеет другой, где один ум кончается — там найдут выход и силу многие. И все же мать почуяла, что в планах Тыниса есть какая-то трещина. Оба сына были равно близки материнскому сердцу, хотя у одного из них борода уже успела поседеть. Прежде, в детские их годы, ей приходилось иногда проявлять строгость и защищать младшего от старших мальчуганов (в особенности от Прийду и Юри), теперь же, слушая разговор Матиса и Тыниса, она сердцем почуяла, что старший нуждается в защите от младшего.
— Какой уж там хозяин судна Матис, если только и дело, что несколько месяцев поработает на его постройке,— деньги и последнее слово останутся ведь за тобой? — спросила Тыниса мать, начиная новый ряд петель.
— Должно же за кем-нибудь остаться последнее слово! Или ты, мать, хочешь сама заручиться последним словом?— отшутился Тынис.
— Было бы неплохо, если бы последнее слово осталось за мной,— уж я не дала бы вам обидеть друг друга,— молвила старушка голосом, в котором слышалась скорее горечь правды, нежели шутка.
— Я не возражаю. Твоя справедливость не раз спасала меня от обид со стороны старших братьев,— Тынис старался удержать разговор в прежнем шутливом тоне.— Только не знаю, что об этом думает Матис?
— Что ты, Тынис, мы ведь с тобой не ссорились, разница в летах всегда была слишком велика. Ты воевал с Юри и Приду. Я уже отрастил усы, когда ты родился, и тоже защищал и берег тебя от других,— перешел и Матис на полушутливый тон.
— Ну вот, значит, мне и теперь нечего бояться подвоха с твоей стороны,— уже громко засмеялся Тынис и принялся откупоривать полуштоф.
Так и уговорил Тынис Матиса. Вийя же потихоньку вздыхала, думая о том, чем она накормит мужа и сына летом, когда они станут работать в счет будущих благ. Ничего-то ведь не припасено, каждую весну ветер порожние закрома продувает. Но тяжелее прежних ждет их эта весна, когда придется оставить Кюласоо и переселиться в чужую избенку. Матис, набравшись смелости из бутылки, успокаивал Вийю: нечего, мол, так уж страшиться бобыльского звания. А Тынис все еще в прежнем шутливом тоне добавил, что настоящая женщина с Сааремаа прокормит и мужа, и двоих детей — как же ей, Вийе, не справиться только с Сандером и Матисом?
— Почему же капитан и сам не женится, если так выгодно иметь жену?— нашла теперь и Вийя, чем поддеть своего богатого деверя.
— Как только корабль построим, женюсь,— сказал Тынис, становясь вдруг настолько серьезным, что и хозяйке уже не подобрал насмешливый, поддразнивающий тон.
Зато мать, Ану, которой давно хотелось выговорить Тынису за его кукушечьи проделки, нашла, что теперь приспела подходящая для этого минута.
— Сдается мне, не в корабле вина, что ты не женишься, а в тебе самом. Много ли в Каугатома таких, что своими кораблями командуют, а девчат сотни, и все они хотят замуж выйти, да и выходят по большей части. Поговаривали, будто в Америке у тебя была одна, с той развелся, а теперь уж и не можешь с правильным человеком сойтись.
— Ну, матушка, разве уж такая крайность с этой женитьбой? Если я проживу до девяноста лет и, скажем, в будущем году женюсь, успею еще и золотую свадьбу сыграть!
— Ты прежде настоящую свадьбу справь,— молвила мать, вздыхая,— тогда и разговоров будет поменьше.
— Разговоры! Какие разговоры? Или ты. мать, за Ритины дела принялась?
Старушка ответила не сразу. Много серьезных, даже горьких слов вертелось у нее на языке, но не подобало высказывать их сейчас при всей семье. И без того уж воздух под прокопченными балками гуменной избы Кюласоо был слишком накален. Хозяйка Вийя, норовя уйти от слишком опасного поворота разговора, засуетилась вокруг котла с супом, Матис же с особенным старанием стал выстругивать сошку для угрей мережи. Один лишь Сандер остановился с челноком над сетью и слушал развесив уши разговор дяди-капитана с бабушкой.
— Не пришлось бы мне ремеслом Рити заниматься,— кашлянула старушка,— если бы ты не собрался выпрячь из хольмановской упряжки госпожу Нети. Даже и здесь, в деревне, уже поют:
Шуры-муры, балагуры, Поглядите, бабы: Тынис Тиху Нети славит, Мужу Нети рожки ставит!
Вийя стояла ко всем спиной. Матис, нагнув голову, с особым тщанием разглядывал сошку. Один лишь Сандер, бедняга, не сдержал прорвавшегося смеха и сразу же был за это наказан.
— Тебе, Сандер, верно, очень уж вспомнилась абулаская Тийна, что так крепко обрадовался?— съязвила бабушка.
Сандер покраснел, как кумач, и понял, что поступил непристойно. Ему надо бы сообразить, что все то, что разрешалось в отношении именитого дяди бабушке, матери могучего Тыниса, не позволено ему, не позволено даже его отцу и матери, как он смог заметить, мельком взглянув на них.
Кто знает, как повелся бы дальнейший разговор в избушке Кюласоо, если бы со двора не послышалось шарканье, заставившее всех присутствующих взглянуть на входную дверь. Хозяйка Вийя, сидевшая ближе других к выходу, открыла дверь. В чуть освещенной светом лампы прихожей показались дудые, длинные ноги в серых рваных портках, а затем и туловище в обвисшем старом пиджачке. Уже по одному этому обитатели Кюласоо признали гостя, только Тынис, который давно не видел слепого Каарли, узнал старика лишь тогда, когда тот благополучно перешагнул через высокий порог и, согнувшись в дверном проеме, просунул наконец в комнату свою долговязую, костлявую верхнюю часть туловища.
— Боже мой, Каарли, что ж тебя на ночь глядя выгнало? Неужто совсем один?— спросила хозяйка гостя, недоверчиво заглядывая в сени и прикрывая за ним дверь.
— Да, один.
— Как же ты сумел прийти? Где Рити? Что за неотложное дело у тебя?— засыпала его вопросами хозяйка.
— Ну да, Каарли как Каарли,— сказал в свою очередь удивленный Тынис, встал и протянул старику руку.
— Капитан тоже здесь?— смутился Каарли.
— Здесь...— Тынис хотел было сказать «как видишь», но вовремя удержался.— Почему это тебя так удивляет? Ты, Каарли, сам частый гость в Кюласоо. Когда я тебя в последний раз видел?
— С тех пор не так уж много времени прошло: нынешней весной на берегу в Питканина. Капитан, если помнит, купил у меня четыре корзины за наличные деньги,— ответил Каарли, покашливая.
— Ну, верно, этой весной на берегу Питканина! — хлопнул Тынис себя ладонью по лбу.— Сразу и не вспомнишь!
— Известно, у капитана много всяких дел и забот. Я же видел капитана тридцать пять — постой, постой! — тридцать шесть лет назад, перед отправкой в рекрутчину, когда приходил в Кюласоо прощаться. Да, быстро же летит время. Тогда ты еще был мальчуганом, даже в подпаски к гусям не годился. А теперь — гляди-ка — готовый капитан!
— По званию капитан, а вот, видишь, палубу из-под ног вышибли,— слишком уж откровенно в порыве теплых чувств сокрушался Тынис. Но тут же поспешил поправить дело и добавил:— Ну ничего, Каарли, опрокинь чарку, будет и у нас снова палуба под ногами!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55